***
Ожившие колокола разбили тишину утра. Колокола засуетились, залопотали, заспорили, чей язык звонче, кто громогласнее.
Синиц поднапряг голосишко, да куда ему тягаться с медными-то глотками – перекричали, обзвонили. Громче. Еще громче!

Соседская такса жалобно заскулила, сетуя и жалуясь неведомо кому на этот ужасный шум и грохот. То ли такса числится на хорошем счету у Неведомо Кого, то ли просто звонарь ленив, но смолкли медные кликуны через минуту. Добренчал последний, самый неугомонный колокол и тоже затих. Синичий надрывающийся перезвон прорвался, наконец, сквозь звуковую завесу. «Синь день. Синь, синь день». День уже не синий, а желтый – солнце поднялось над горизонтом и разгоняет прохладу кругами по небесной воде. Жарко сегодня будет.

Воскресенье. Никуда не надо идти. Можно валяться в постели хоть до обеда. А и до вечера тоже. Да хоть до следующего утра. Муха, надоедливая тварь, не дает насладиться выходным в полной мере. Брысь, зар-раза! Жужжалка увернулась от вяло движущейся руки  и закружила под люстрой.
Ляснули металлические ворота. Взрыкнул мотор, переполошив воробьев. Нет, определенно, весь мир сговорился!

- Ну, хоть раз то в неделю можно выспаться?!

Шлёп босыми пятками на пол. А голова все еще на подушке. Ладно тебе, вставай, все равно уже не заснешь – если Лёха свой драндулет во двор выгнал, то рев и грохот на полдня обеспечены. И галдеж.
Вокруг лёхиного агрегата всегда пацанва стаями пасётся.
Разлепить второй глаз и со скрежетом зубовным перевести себя в вертикаль. Теперь на кухню – щелкнуть чайником. Потом – в ванную. «Ну и рожа у тебя, Шарапов…» Если бы можно было обойтись вовсе без зеркал, то духу их в этом доме не было б. Впрочем… Неча на зеркало пенять, коли рожа не по циркулю. Наскоро привести себя в относительный порядок и ходу отсюда, ходу. Чай пить. Зелёный с лимонником и бергамотом, которым подруга снабдила на прошлой неделе из гуманитарно-жалостливых соображений. В открытую форточку влетает птичий гомон вперемешку с бензиновым  тарахтением и тополиным пухом. Дивный коктейль. Бодрит и пробуждает жажду активных действий.
- Лёха! Отгони, Христа ради, своего монстра в автосервис, я тебе денег дам, не пожалею!

Не расслышал.

- ЛЁХА!!! Кардан тебе в печёнку, заткни эту дуру!

Он в ответ только лыбится, как негр голливудский, и машет рукой, привет, мол. Глоток обжигающего травяного кипятка – последняя капля. Кружка из вроде-бы-небьющегося как-бы-французского стекла, расплёскивая остатки чая, с коротким звяканьем врезается в стену и осыпается на пол крупными осколками. Тихий, полупридушенный от ярости клёкот в горле:
- Ненавижу.

Траву эту варёную, жару эту, пух, грохот. Лёху. Воробьев оголтелых. Французов польских с их якобы не бьющимися чашками. Подругу жалостливую…
- Ненавижу.

Осколки с чайными ошметками - в совок. Мусорка  в ванной. Случайный взгляд чиркает по зеркалу. Бледная, перекошенная физиономия отражения отвечает ядовитым оскалом. Два синхронных смачных плевка встречаются на стекле и в интимном  объятии  сползают вниз, оставляя за собой склизкую полосу. Ненавижу.
Звонок в дверь. Оч-чень вовремя кого-то чёрт принёс.
- Кто там?
- Свои, открывай.
- Лёх, ты?
- Я, я, открывай.
Драндулет во дворе рыкнул разухабисто и бибикнул пару раз.
- Утречко доброе. У тебя переноска длинная есть?
- А металлолом свой на кого бросил?
- Да пацаны там с ним. А ты чего бурчишь? Не с той ноги встамши?
- Ты мертвеца из гроба подымешь. Заходи, поищу.

Вилка удлинителя бульдожьей хваткой вцепилась в розетку, потянула её за собой, выдирая из стены с мясом. Предупреждающе сыпанули мелкие искры: - «Шшштирлитссс, а Вассс я попрошшшу оссстатьссся». А не заткнуться ли вам? Удар кулака загоняет распоясавшуюся розетку обратно.
- На, держи.
Лёха вертит в руках вожделенную переноску, но уходить не торопится, теребит нос солидольными пальцами.
- Ещё чего-то надо?
- Ты это… Понимаешь, тут такое дело… Подмогни там чутку. Ну, если не впадлу, конечно. У меня в одиночку не получается, а пацаны… Ну, ты понимаешь, да?
«Двести сорок пять, двести сорок шесть, двести сорок семь… Спокойствие, только спокойствие…»
- Пойдём, покажешь.

***
- Утречко доброе, Аглая Парфеновна. Семечек хотите?
Ребятня облепила бывшего «москвича» изнутри и снаружи, как мухи сахарницу. Лёха заботливо ссадил с крыши двоих чудиков, вытащил из багажника еще одного и поскакал к гаражу, удлинитель включать. Обратно вернулся уже с шуруповёртом в руке и какой-то приблудой, подозрительно напоминающей вентилятор-переросток, подмышкой. Пару минут у кулибина ушло на то, чтоб прикрутить этот аппарат к капоту и закинуть в кабину через боковое стекло шнурок.
- Сядь за руль, газани, - кричит. Сам тут же прыгает внутрь, ныряет со шнурком в зубах под правое кресло и уже оттуда вопит. – Пацаны, разбегайсь!

Предупреждения не лишнее - машина хоть и на нейтралке, но от такой развалюхи можно ожидать любых фокусов. Нога привычно упирается в педаль. Рык мотора сбивается на чих и кашель.
- Тише, тише! Не так сильно! – раздаётся из-под сиденья. – Потихоньку-полегоньку. Ага. Ага, вот так.

Вентилятор на капоте дёрнулся и начал медленно вращать лопастями. Измазанный солидолом нос вынырнул из подполья. Лёха скосил глаз на мини-ветряк, продолжая придерживать наспех скрученные провода.
- Так держать! Теперь сцепление выжми.

«Москвич» тяжко вздохнул, заполнив кабину сизым дымом, и, не дожидаясь дальнейших водительских манипуляций, тронулся с места. От неожиданности нога сама собой дёрнулась тормозить, и двигатель, захлебнувшись, замолк. Блин! Только вентилятор крутится.
- Всё в порядке. В порядке, - Лехина физиономия, торчащая на уровне руля, сияет и лучится удовлетворением. – Ты не на меня смотри, ты вперед смотри!
- Мать твою!
- О то ж!
Машина продолжает двигаться, несмотря на вжатую до пола педаль тормоза. Но не вперёд, а вверх по плавной параболе.
- Поехали, - по-гагарински рапортует Леха и подмигивает.
- Твою мать! – неизобретательно, зато от души.

Тополиные белые лапы, ватно тронув лобовое стекло, проплыли мимо, вниз. Ошалевший синиц восхищённо присвистнул, дал круг, другой и примостился на багажнике. «Синь, синь день. Синь, синь день.»
Синь небесная приблизилась на два метра. На три. Твою мать, летим! «Пропеллер» медленно помахивает лопастями. Мальчишки восторженно свистят внизу. Воробьи истошно чирикают сверху. Аглая Парфеновна часто-часто крестится, забыв лузгать семечки. Летим, чёрт возьми! Случайный взгляд скользит по зеркалу заднего вида. Блестящие, хохочущие глаза отражения подмигивают в ответ. А в душе – то ли ангелы поют, то ли колокола звонят. «Бом-м, бом-м».
Бац!
- Бляяяяядь! – в два голоса.- Твою мать!


***
Выбирались из кабины минут сорок. Хохотали при этом оба, как ненормальные - «Москвич» повис на тополе, намертво вклинившись между тремя толстенными ветками.
- Ты смотри, какой скворечник комфортабельный получился!
- Это не скворечник, это орлиное гнездо.
- Ну, мы с тобой орлы, однако!
- Орёль, орёль, я соколь, как слышишь, прием.
- Болель?
- Ага.
- Слышь, Лёха, айда ко мне. Мне тут подруга на прошлой неделе пачку отличного чая с травами подкинула.
- С травами, говоришь? Улёт!