Миша Орлов был потомственным военным. Нет, не офицером, не штабной крысой, не тыловым карьеристом и не «злым тупым прапорщиком, превращающим призывников в людей», а настоящим военным, таким на котором вся армия держится. Пушечное мясо, «допустимые потери», могила неизвестного солдата - все это было про его династию. Прадед был замучен злыми беляками, дед сложил голову на подступах к Берлину, отца зарезали моджахеды где-то под Кандагаром, старшего брата не дождались с первой чеченской.

Не то чтобы в их семье считали, что война – это хорошо. Вовсе нет. Люди, испытавшие на себе все прелести войны никогда не романтизируют это говно. И патриотизм был в этом случае далеко не самой главной причиной. Традиция держалась на том, что ни одному из Орловых до одиннадцатого колена даже в голову не могло прийти, что можно так или иначе НЕ служить. А если нужно служить, то нужно и воевать, а не терять зря время, благо недостатка во врагах у страны никогда не было. Каждый из Орловых всегда сам вызывался в самое пекло, они умели воевать, они умели убивать – это было в генах.

Миша должен был умереть в зоне боевых действий, также как и все, но видно где-то там в главной мировой канцелярии произошел сбой, какой-то из ангелов-секретарей проморгал опечатку в мишенной книге судьбы и контрактника Михаила Орлова та чертова граната не убила, а лишь слегка контузила и оторвала ступню.

Провалявшись в госпитале, получив говенный деревянный протез (ходить можно без костылей и то хлеб) Миша вернулся в мир. В мирный мир, где ему было совершенно нечего делать. Память крови уныло молчала в тряпочку, хотя все дороги были открыты, да и для парня из Череповца его возраста и положения за время контрактной службы был накоплен капитал, что называется «выше среднего».   

Сидя на кухне в родной хреновенькой квартирке Миша курил уже пятую папиросу подряд (пошиковал «Парламентом», но не понравилось – уж больно легкий был) и рассматривал кучу денег, которые ну никак не должны были на него свалится. Точнее сказать, он не должен был дожить до того момента, когда смог бы их толком использовать, так ему говорило все его естество. В результате было принято решение развернуться по-крупному, в конце концов, именно он, а не кто-нибудь другой бегал по горным тропкам с автоматом и производил «антитеррористическую операцию» снимая одного духа за другим. В родном городе подлинно крупных возможностей погулять не было, душа просила «чего-нибудь эдакого», и Миша вдруг понял, что ни разу в жизни не был в Москве. Если вдуматься, то столица была и не так далеко, так какого черта торчать здесь, если огни большого города рады любым приезжим с хоть какими-нибудь деньгами?

Отдав ровно половину суммы маме («пусть Витька младшего как следует воспитает, хрен его знает с кем братику воевать придется») Миша купил билет до Москвы в один конец. Вещей не брал. Думал, что сильно долго в столице не задержится, а даже если и не так, то все необходимое на первых порах купит на месте.

Приехав под утро, Миша провел очень насыщенный день, не уставая поражаться как столичным красотам, так и ебанутости местных аборигенов. Ему чертовски нравилась вся эта имперская масштабность – высотки, широкие магистрали, похожие на дворцовые палаты станции метро, Красная площадь, заполненная толпами глазеющих туристов, галереи ГУМа и Охотного Ряда. Даже заебавшие всех москвичей пробки виделись Мише каким-то воплощением силы и мощи – столько машин разом ему не доводилось видеть нигде и никогда. В этом городе и впрямь можно было поверить, понять, прочувствовать, в чем же кроется пресловутая «Великость» одной шестой части суши, про которую так любили попиздеть по пьянке что офицеры, что солдаты. Ни в Череповце, ни в Чечне, ни даже в других городах, где Миша бывал проездом «великость» было не разглядеть в упор. А тут оказалась, что она бывает не только в школьных учебниках и в телевизоре. Все портили уроды-жители, хотя ровно две трети из них были такие же приезжие, как и сам Миша, но он об этом даже не догадывался.

Они мельтешили. Они копошились. Они куда-то спешили. Они говорили с этим мерзким пидарским выражением, от которого Мишу воротило. Они приставали со своими ебанными буклетами, и не так как дома типа «не взял, ну и нахуй не надо», а нагло, напористо и даже если такого пошлешь по прямому адресу, все равно норовит всунуть свои рекламные листовки в руки. Окончательно его добила акция каких-то доморощенных экологов, которые с искусственными черепами в руках призывали закрыть Череповецкий металлургический завод, сталепрокатный комбинат и два местных химических предприятия, чтобы «дать шанс самому загрязненному городу России».

«Вот идиоты, - думал Миша перебирая в уме всех своих череповецких знакомых. – А работать тогда где? Блять, это вы студенты хуи пинаете, а кому будет на хрен нужна ваша экология, если работать целой толпе народу будет негде?»

Мише не нравились москвичи. Буквально на каком-то необъяснимом, чуть не физическом уровне. Воевать ему приходилась плечом к плечу с ребятами из разных городов, были среди них и московские, но там, на высотках или в вертушке, вся эта раздражающая гнусь была то ли менее заметной, то ли вообще забывалась жителями столицы. В конечном итоге он пришел к весьма распространенному у провинциалов выводу «Москва – почти идеальный город. Проблема всего одна - москали».

Помимо Красной площади в культурную программу Миша решил включить посещение Храма Христа Спасителя («Нехуевая махина») и даже Третьяковской галереи («Паибень и нудятина, зря тока время потратил»). Отсидел сеанс в кинотеатре с огроменным экраном. Че за фильм шел и вспомнить потом толком не мог, занят был в основном «Балтикой девяткой» и разглядыванием тихо ебущихся парня с девицей на последнем ряду.

Основное развлечение, гуляние с блядями и доведение себя до состояния блюющей свиньи Миша предусмотрительно откладывал на вечер или даже ночь. Московские цены сильно пошатнули его веру в то, что денег у него и впрямь «до хуя». Так… На один разик  повеселится и то не в полную силу даже. Плюс его сильно доставали аборигены, от всех этих москальских штучек у Орлова уже немного дергался глаз, и он за малым не сорвался дважды. Он мог сорваться, контузия все-таки имела места быть, но не хотелось говнять такой день. Поэтому часам к шести он зашел перекусить в какой-то обалденной крутости ресторан. На самом деле это был средненький сетевой суши-бар в центре города, но бывший контрактник не вдавался в подробности

Первый облом поджидал его в меню, наполовину заполненном незнакомыми словами. Второй облом выражался в отсутствие на столе вилки и ножа. Третий облом – в меню не оказалось ни любимой «Балтики 9», ни Жигулевского. Официантка бросала крайне неодобрительные взгляды на Орлова, опытным чутьем определяя провинциального лоха, такого у которого обычно не водится много денег. Отвечала на вопросы Миши походя, с трудом удерживая себя от того, чтобы брезгливо не закатить глаза вверх. На грубые заигрывания разумеется не отвечала. Корила судьбу за то, что именно в ее смену за этот столик сел такой вот пассажир.

Миша все это видел и понимал. Ему НЕ нравилось, что к нему, к ветерану блять «антитеррористической» какая-то холуйская пизда относится вот так вот. Причем он подметил, что другим клиентам она улыбается охотней. Хошь не хошь, а лыбу тянуть надо, коли ждешь, что обломится еще что-нить сверху счета, но с ним она даже не пыталась изобразить какое-либо холуйско-лицемерное уважение.

Миша сидел в углу, молча пил водку и жрал невкусную хуйню из риса и сырой рыбы. Уходить не хотелось только потому, что Орлов чувствовал, как подступает к горлу раздраженная ненависть, подкрепленная водкой. Он знал, что именно здесь именно в этом пидарастически-модном месте он сорвется. И он с нетерпением ждал повода.

Повод заявился как раз после захода солнца. Повод был хорошо одет, холуи радостно встречали его приговаривая: «Эрик Грантович приехал! Эрик Грантович приехал!». Мише было сложно понять, за что парня его же возраста все даже за глаза именовали по имени отчеству. Причина была совершенно прозаическая – сын крупного промышленника Эрик, всегда оставлял огромные чаевые, да и суммы за раз проматывал минимум с четырьмя нулями (в у. е., понятное дело) и об этом знали. У Эрика был пунктик, он предпочитал трахаться в местах, которые не предназначались для этого, по первоначальной задумке, то есть не в саунах, не в дорогущих гостиничных номерах и даже не в купленном за папины деньги пентхаусе. Отдельные банкетные залы таких вот «забегаловок» он особенно любил. Именно поэтому сейчас его сопровождали Эльвира (на самом деле просто Надя) валютная шлюха, притворяющаяся светской львицей, и Элеонора (по паспорту Маша), светская львица, притворявшаяся валютной шлюхой. Что любопытно, одеты они обе были в одном гламурненьком стиле, весь их внешний вид был живой иллюстрацией какого-нибудь модного глянцевого журнала.   

Эрик со скучающим безразличным выражением оглядел зал. Остановил глаза на Мише, сморщился, слегка задрал губу. Орлов очень сильно напрягся, но глаза не убирал. Он глядел на сытого мажора в упор, буравил его глаза своими и несмотря на отвращение ликовал. «Вот… Кажется сейчас…»  К Эрику подбежал какой-то особо расторопный чернявый холуй.

- Ну что, Мотя? Все готово, ведь так? – сын старика Гранта не выдержал бессловесного столкновения с Орловым и завел беседу с подошедшим официантом. Или может быть даже управляющим, Миша не разбирался в холуйских званиях.

- А то как же, Эрик Грантович! Как всегда, все в лучшем в виде. И фрукты тропические ваши любимые уже вас дожидаются. Дамы на месте, а где же ваш друг?

- Позже… Позже подойдет… Знаешь Мотя, портиться ваша забегаловка, я так погляжу, - произнес Эрик нарочито громко. - Вон того урода у окна так вообще пускать сюда не стоило. На зверей поглядеть я в зоопарк могу сходить. Ну это так… просто… - девушки подобострастно хихикнули.

И прошел вперед к закрытому банкетному залу. 

Миша все слышал. Миша все понимал. Миша уже знал, что нужно делать. Он огляделся по сторонам, такие уроды могут ходить с охраной, но в этот раз бог миловал, и между ним и этим уродом не мог внезапно появится бритый амбал и испортить все удовольствие. Но сейчас нападать было рано. Он знал, что стоит немного подождать.

Мотя повернулся к столику Орлова, неуверенно подошел. «Главное не выплеснуть все на этого пиздюка, он не моя цель» - только и успел подумать Миша, но холуй, наклонившись, произнес вовсе без московского говора, чудно перемешивая еврейскую картавость и южную мягкость речи.

- Спокойно, спокойно, братик. Никто тебя не погонит – этого мудака я слушать не собираюсь. Я же видел, ты тока недавно на гражданке. Успокойся, тут так бывает. Сиди и пей себе водочку. Этих ты больше не увидишь, они все равно в отдельном зале. В звуконепроницаемом, так что не только не увидишь, но и не услышишь.

Неожиданно Мише в голову пришла одна идея, подсказанная агрессивно-военной кровью.

- Э… Ну да… Я то спокоен. А ты, раз уж подошел, можешь мне приборы нормальные принести, а то ну неудобно мне этими деревяшками копаться... Где бишь они сидеть будут? – спросил Орлов и не очень больно, но ощутимо сжал руку Моте, на секунду забыв о последствиях.

Матвей Цукерман, потомственный лавочник из Ростова-на-Дону, накапливающий деньги на этой дурацкой работе, просто, чтобы открыть в столице свой маленький магазинчик вдруг все понял. Он вообще был очень понятливый. Сейчас вопрос стоял так – либо он, улыбаясь, медленно и спокойно отходит от столика с этим психом, чтобы вызвать охрану, либо он приносит отставному солдатику нож, а затем указывает как пройти в банкетный зал. Может быть даже идет вместе с ним. «Глупость какая! Бред! Хотя… Хотя… Ну да. Звуконепроницаемая… А кто там сегодня? Марат? Это хорошо… Значит два ножа. И побольше. Поострее…».

- Я принесу тебе… приборы… ну да… и это… подожди… сразу не иди, подожди пока придет Эраст, а там вместе… вместе… - полушепотом бормотал Мотя, но взгляд его выражал куда больше чем путанные слова

- Эраст? Какой такой Эраст?

- Педераст! По паспорту он Гена, просто захотел называться как «главный русский Метросексуал». Ну в смысле он и впрямь педераст в смысле бисексуал, но скрывает. Он приносит кокс, Эрик всегда брезгует сам общаться с барыгами. Грантович зато приводит блядей. Такой вот у них тандем… хм… Мажор и Метросексуал, блять, гребанные уроды.

- Как ты сказал? Метросексуал? Че это значит?

- Забей. Я сейчас принесу тебе нож, а потом, как придет Эраст-педераст, проведу туда куда нужно. Условие одно – идем вместе.

- Да без проблем. Если сейчас побежишь стучать, уебу просто так, за то что напиздел. Ментам взять меня не за что, но пока охрана будет отсюда тащить, дотянуться я до тебя сумею. Понял, жиденыш?

- Не, братик, не будет такого. Ни у одного тебя накипело, - просипел Мотя и отошел от столика.
 
У человека прошедшего войну безотказно отлажена работа прибора под названием «свой-чужой». Миша понял, что еврейчонок-холуй «свой» и не выдаст. Да еще и поможет. 

Когда через зал пронесся женственного вида худосочный сморчок, одетый в бархатный сиреневый костюм («Клоун какой-то…» - еще успел подумать Орлов) Мотя вернулся к столику и поманил Мишу за собой.

- Вся компашка в сборе. Подвяжем на это дело еще Марата, у него с ними свои счеты, он всегда этих козлов обслуживал, - произнес Мотя находу, незаметно передавая Орлову длинный острый нож для разделки мяса. – Еще я придумал, как нам потом когти рвать, подключить придется еще кой-какого, но зато выйти отсюда сумеем все вчетвером.

После недолгих петляний по лестницам и коридорам они вышли к заветной толстой двери, у которой их уже поджидал Марат.

- Оба-на! Пиздоглазый. Он что у вас тут типа японамама? – усмехнулся Орлов.

- Типа да, - ответил Марат на чистом русском. – Эти уроды предпочитают, чтобы их обслуживали настоящие японцы. Но на все суши-бары японцев не напасешься, поэтому их обслуживаю я. Марат Иноятов родом из Ташкента.

- Хорош болтать, пиздоглазый. В тюрьме еще наговоримся, - цыкнул на него Миша. Развлекуха выходила не много не такой, как он планировал дома, но в принципе получиться должно было тоже весело. Мотя протянул нож Марату, Миша раздал последние указания  – Мы с узбеком врываемся первыми, жиденыш быстро закрывает дверь и присоединяется. Слышно точно не будет?

- Яхве клянусь!

- Вот и ладушки… Раз, два, три!

Эрик занюхивал свою втору дорожку. Эльвира лениво разглядывала какой-то лежавший на столе каталог. Эраст и Элеонора, с уже подозрительно стеклянными глазами, лапали друг друга, попутно вяло обсуждая, где же лучше будет справлять на этот раз Новый Год. Куршавель? Или все-таки какая-нибудь тропическая экзотика?

На автомате определив Грантовича, как потенциально самого опасного противника, Миша схватил папенькиного сынка за волосы и со всей дури уебашил мордой об стеклянный стол. Посыпались осколки, Эрик беспомощно и слепо замахал руками, а Орлов, приподняв мажора врезал ему по печени и больно вывернул руку. Он мог пырнуть его сразу, но хотелось растянуть удовольствие. Унижения прощать нельзя никогда, особенно когда тебя унизил такой вот недочеловек.

- Зоопарк, бля? Зоопарк на дом – вот тебе новая услуга! За счет заведения! – кричал Орлов, весело подмигивая Моте и Марату. Ни блядь, ни тусовшица даже не попытались заверещать, то что происходило у них на глазах было чем-то невозможным, немыслимым, недопустимым и неестественным. А вот метросексуал, как-то беспомощно всхлипнул и совершенно по-бабьи заверещал, упав на колени, закрывая лицо руками.

Цукерман приставил к его шее нож и запихнул в рот горячее, белое полотенце, пропитанное дорогим ароматическим лосьоном.

- Тише, тише пидорок! Поздравляю тебя с Ханукой! Мой тебе подарок очень простой, тебе уже не нужно мучить себя вопросом, где праздновать Новый Год! Ты до него не доживешь, мразь, - сказал Мотя и быстро деловито перерезал Эрасту горло.
Отбросив дергающиеся тело на кожаный диван, чтоб не забрызгаться теплой липкой кровью бьющей звонким фонтанчиком, Цукерман, поднял с пола пару палочек и проколол ими глаза еще живого, агонизирующего человека. Они лопались с очень смешным звуком, а Эраст забавно хрипел и булькал через свое полотенце. «С фантазией жиденок,» - отметил про себя Орлов, сломавший к тому моменту Эрику руку. Он повалил его на пол и теперь превращал хозяина мира в сочную отбивную меткими и злыми ударами единственной уцелевшей ноги.

- Не… Ради… Того… Чтоб… Вы … Тут… Я …. Там…. – цедил Миша сквозь зубы, задыхаясь от ненависти. 

Марат тоже не терял зря времени. Перекидывая нож из руки в руку он похотливо оглядывал женщин, переводя взгляд с одной на другую, словно раздумывая с какой же ему начать.

- Что, прошмандовки, вы это… типа «в шоке», как у вас говорят? Да вы глазами не моргайте, сегодня я не мальчик подай-принеси, сегодня я заказы делаю, поняли, суки???

Эльвира и Элеонора кивнули почти одновременно.

- Хорошо девочки. Не знаю с какой начать, поэтому сосите у меня обе, одновременно, - потомственный слуга из Узбекистана расстегнул штаны и обнажил свой готовый к бою хуй. - Я всегда так хотел. Чтоб две сразу отсосали.  Сосать то я надеюсь вы умеете. Хоть одна рыпнется, хоть одна блять тварь, что-то не так сделает – изуродую лицо в тряпки и оставлю жить. А так у вас есть шанс… - он не стал добавлять слово «выжить», зачем им врать.

Обе незамедлительно стали на колени и потянулись ухоженными ручками к члену.
Сосали они не плохо, хотя и не многим лучше чем прочие, но Марату получал куда больше кайфа от их унижения и страха, чем от самого процесса. В какой-то момент ему показалось, что Эльвира что-то замышляет или просто смотрит не так, и он вогнал ей нож прямо в рот, на секунду оторвав за волосы лицо от хуя. Элеонору от этого пробила сильная мелкая дрожь, и она уже не могла нормально работать ртом, хотя и старалась. Тогда он срезал с нее остатки одежды и поставив раком продолжил дело. В ее колени и ладони упирались осколки, она громко стонала от боли, когда он вырезал у нее на спине черточки и квадратики. Раб трахал свою госпожу, и во всем мире не было ничего слаще этого.

- Дай добью, - прохрипел Цукерман, подходя к избитому Эрику. – Ты солдатик, пока пойди вон ту блядь трахни, потом поздно уже будет.

«Звери какие-то. Видать сильно накипело у них. Я же думал, ну пиздюлей навешать, ну попугать, ну может порезать чуток. А эти ресторанные, как с цепи сорвались… Впрочем хуй с ним, не больно жалко» - думал Орлов сменяя Марата. Узбекский «японец» завалился на диван, спихнув вниз тело Эраста, и затянулся сигаретой, глядя в потолок с блаженной улыбкой.

Мотя шинковал Эрика. Не просто резал, а именно что шинковал. Вспоров ловкими руками брюшную полость, он не спеша вытаскивал кишки и разматывал их выкладывая на пол. В живот мажору он запихивал особо большие осколки, затем целый ананас и еще какие-то фрукты.

- Нравится да? Витамины. Кушай на здоровье, - но Эрик уже его не слышал. Мотя с сожалением отметил, что Грантович скончался быстрее чем хотелось бы. Тогда он отрезал ему голову, поставил на большое блюдо и помочился на нее. Так. Просто для удовольствия. Бабу обрабатывать Мотя не стал, он не любил ни БУ, ни любое подобие групповух. Марат же обещание не сдержал и затушил таки пару окурков о лицо светской львицы. После ей сломали шею.

Все замарались кровью с ног до головы. На полу вперемешку лежали куски мяса, фрукты, рыба, осколки стекла. Вишневые ликеры из разбитых бутылок перемешивались с кровью, которая очень быстро густела. Все, кто остался в комнате, отдыхали. Кто-то из них правда с этого дня будет отдыхать вечно

У Моти зазвонил сотовый. Он посмотрел на высветившийся номер и кивая произнес:

- Да Макар, да…  Теперь можно… Да… Захвати побольше чистых полотенец. Ага… - Цукерман положил трубку и объяснил подельникам. – Это Макар. Повар. С его помощью мы выберемся, - подумав он добавил. – «Свой».

Он поднялся, открыл замок на двери и очень скоро в дверном проеме оказался здоровенный амбал-хохол. Вообще-то Макар Петренко не был поваром, он был потомственным мясником из Львова, но в новые времена, да еще и в этом городе куда выгодней было отрезать головы свежему тунцу, чем разделывать коров. Почему прозорливый Мотя выбрал в подельники именно его, а не кого-то другого сказать было сложно, но еврей совершенно точно не ошибся. 

- Пиздец, - тока и сумел пробасить Макар оглядев место побоища, - Пиздец, - повторил он, заходя и закрывая за собой дверь. – Пиздец, - повторил он в третий раз, когда заглянул в глаза «своих».

- Ты че тока одно слова знаешь, бык? – засмеялся Миша.

- Ебало завали. Я бы сам с радостью… тут… с вами… это… Но кто-то ж должен помочь вам выбраться из этого дерьма? – ответил Макар удивленно-радостно рассматривая тела постоянных клиентов. – Я тута это… Чистые полотенца принес. Многа. И одежду с кухни. Сразу три набора. Выйдете через задний ход… Не… Все выйдем через задний ход, - уточнил мясник и закатав рукава подошел к Эрику, поднял нож и срезал мясо с бока. Пожевал. Отрезал еще полосочку, протянул побледневшему Марату. - На попробуй! Да не брезгуй ты, косой, свинина высший сорт! Выросшена на лучших курортах Европы и мира. Откормленна отборными деликатесами и трудовым потом сотен тысяч слуг. Говна предлагать не буду! Все лучше, чем сырую рыбу жрать, тебя поди уже от нее воротит.

Недолго думая к трапезе присоединились все. У них было где-то около получаса на утоления голода, после надо было бежать, но вполне хватило и этого. Так за ужином и познакомились все толком. Откусили по куски от каждого, тока пидора есть не стали. Брезговали.

Дожевав шмат мяса Макар глубокомысленно и неспешно изрек:

- Да… Блять…. Пиздец…. А я вот че думаю. Я вот горбачусь тут на кухне, шинкую эту рыбу долбанную. Мотя у нас главный по поставкам, кажный день то с поставщиками собачится, то  клиентов жалобы выслушивает и все на нет сводит. Даже Марат и тот хуи не пинает, крутится, вертится, подает паибень всякую к хозяйскому столу. Мишка вот жопу за этих хозяев хуевых в Чечне рвал. А что они блять сделали? Что сделали конкретно эти два пидора и две бляди для того, чтоб им мы вчетвертом, весь этот гребанный ресторан, вся страна, блять, вся, туфли вылизывала? Они ж не работали в своей жизни ни дня. Ни единого, блять, дня! Какого такого хуя мы им чего-то должны, скотам этим? Они ж реально скоты! Свиньи. Тока свиньи так живут, нихуя не делая и обжираясь досыта. Тока свиньи в дерьме, а этим все радости мира.

- Ага, не работали. И не служили даже. Ни хуя кароче не сделали, хозяева наши распиздатейшие, дворяне блять  - пробубнил в ответ Миша с набитым ртом.

- А если мы их сожрали, нас от кокса в их крови торкнет? – задал вопрос в никуда Марат, сдирая и отрезанной руки кожу.

- Даже не думай об этом дерьме. Оставь его свиньям, - отчеканил Миша, отрезая себе еще кусочек от сизых вонючих внутренностей.

Тогда Марат, утирая теплую кровь с подбородка, перестал глядеть на рассыпанный белый порошок и начал приглядывался к растерзанной Эле и подумывал о том, что мог бы успеть присунуть ей еще раз. Макар достал из кармана непрозрачный пакет, стал вырезать лучшие куски на холодец. Мотя, как самый культурный, разделывал свою требуху ножом и вилкой и о чем-то сосредоточенно размышлял. Наконец одиннадцать поколений еврейских лавочников достучались до его сознания.

- Есть идея. Коммерческая. Прибыльная. Клиенты будут не первый класс, не самые денежные, конечно. Попроще будут клиенты, но зато их будет много, - Мотя окинул взглядом усиленно работающих челюстями «своих», таких разных и таких похожих. - Очень много, судя по всему…

Менее чем через год сеть подпольных мясных лавок «М. Орлов и Ко» открыла отделения по всей стране. В Москве и в Питере отделений не делали принципиально, несмотря на то, что именно эти два города были основными поставщиками товара. Еще через два года открылся первый филиал заграницей.