Стасик был законченным ебланом. С высоты своего третьего десятка лет я понимаю, что ебланами мы были тогда все, ввиду малолетства. Но Стасик был ебланом в квадрате. Точнее в кубе. Ебланом, стремящимся к бесконечности.

Дело было летом. Спортивный лагерь малолетних долбоебов. Подъем в семь утра, тренировка и бесконечные сады, уборкой черешни в которых мы расплачивались в колхозе за то, что селяне кормили нас трижды в сутки ебучей перловкой. И черешня. Вот вы представляете ЧТО это такое – съедать в день килограмм-другой немытой черешни прямо с дерева? Три ведра собрал и до обеда – свободен. Обед – суп харчо и потом три часа купания. Вечерняя тренировка и «страшылки» в палатке перед сном.

Палатки были пятиместные. Видимо родители наши сильно грешили, потому что в нашей палатке жил Стасик. Спортивными успехами  в легкой атлетике он не блистал. В тяжелой – и подавно. Ему бы в шахматы играть или иной спорт с пониженным травматизмом. Говорят,  когда он занимался большим теннисом, траектории мячей, искривленные магнитным полем земли и Стасиковой кармой сходились всегда в одной точке – в измученном онанизмом Стасиковом паху. Потом, говорят, он занимался баскетболом.  Надо ли говорить, что магнитное поле и карму никто не отменял. Но прибалтийские, советского производства, баскетбольные мячи метили точно ему в голову. А шестьсот граммов мяча, запущенные центровым через всю площадку, да по морде – это ниибически больно.

Бокс был отдельной эпопеей.
Стасик рассказывал, как родители купили ему форму и боксерки. Как он месяц ждал специально заказанных в Москве иностранных перчаток с белыми блинами. Как с замиранием сердца и сумкой «Олимпиада-80» вошел в раздевалку боксеров. Он предвкушал, как гордой и сильной птицей он взлетит на ринг и... горе побежденному.

А вот хуй. Развязанный шнурок, он только Гагарину на красной дорожке не мешал, когда тот шел в предвкушении, как ему, первому космонавту планеты, будут отсасывать все члены правительства и министр культуры Фурцева в частности.  Потому как у Белки и Стрелки по понятным причинам отсосать не получилось.

Так вот Стасик был далеко не Гагарин. Надев модные боксерские перчатки он понял, что боксерки зашнуровать в перчатках не получится. Надеясь на помощь друзей, которые явно не испытвали к нему чувств, которые ощущали Атос, Портос и Арамис к молодому Боярскому, он попытался выйти из раздевалки.
Великий Поход на Юг закончился стремительным падением и рассечением лба об скамейку.
Тренер Стасика потом получил выговор от начальства и пиздюлей от Стасиковой мамы. Если вы думаете, что это был хуевый тренер – ошибаетесь. Просто мама у Стасика была... нет не так... Просто МАМА у Стасика была большая женщина. Вы борцов сумо видели? Ага. Так вот на между полужопиями Стасиковой мамы самый здоровый японский якодзун мог бы спокойно улечься и уснуть. А мама Стасика пошла бы себе дальше нихуя не заметив, что у нее из жопы вылез небольшой гемморой.

А еще Стасик был понторез. От занятий теннисом у него осталась красненькая кепка фирмы  Adidas и итальянские теннисные туфли на резиновой подошве.  В нашей легкоатлетической школе олимпийского резерва полы зала для прыжков были покрыты специальной резиной. Потому что тренировались мы в шиповках. После мытья полов – резина некоторое время оставалась мокрой. И появиться на ней в обычных резиновых кедах было равносильно выходу на лед на коньках, человека, который с детства страдает параличом, эпилепсией и диареей  одновременно.

А теперь представьте... Разминка: бег с ускорением на 30 метров... в конце Стасик останавливается... останавливается... еще останавливается до тех пор, пока благодарная бетонная стена не принимала его в свои распростертые объятия... Туфли эти он с тех пор не носил. А вот с кепочкой не расставался.

Вот такое чудо в красной кепке жило с нами в палатке летнего спортивного лагеря, расположенного в пяти километрах от колхоза, который снабжал нас едой.  Перловка в сочетании с киллограммами спортивной черешни давала удивительные результаты. Вы пробовали справлять большую нужду, когда по ощущениям у вас запор и понос вместе? То-то же.

А теперь представьте вечернюю тренировку, романтический закат солнца над озером, стометровка на спор с девочкой из соседней секции... и предвкушение того что она вот-вот проспорит тебе твой первый в жизни поцелуй взасос. Ага. Взасос. Щас. На пятидесятом метре ты понимаешь, что если твой сфинкер сейчас не сделает взасос обратно того, что сремится наружу, то ты может и прибежишь первым ввиду резко уменьшевшейся массы тела и реактивного выхлопа сзади.  В соответсвии с записками Циолковского. НО! Девочка тебя уже не поцелует. И не подойдет. Кроме как в костюме химзащиты.

Вот так вот нас кормили. И с этим, не побоюсь этого слова питательным блядством, надо было что-то делать. Однажды, группа малолетних уебанов, скинувшись решила пойти в колхозный магазин. Конфет там купить, булочек всяких, дабы разнообразить перлово-черешневую диету. Лето. Пыльная проселочная дорога, окруженная кустами диких колючих роз. Редкие, но сильные порывы ветра. И солнышко. Солнце. Ярило, блядь. Сорок градусов в тени.  Головной убор был только у  Стасика. А мы, обычные пацаны восьмидесятых, у которых родители не партбоссы и не генералы - страдали... На вежливую просьбу одолжить кепочку Стасик ответил категоричным отказом. Она, мол, у него ИМПОРТНАЯ.

Надо родиться за несколько лет до московской олимпиады восьмидесятого года, чтобы понять, ЧТО в те времена означало это слово. ИМПОРТ. Жвачка, привезенная мамой из Болгарии. Дешевый кассетник ШАРП, к которому родители запрещали притрагиваться, кроме как на день рождения Ильича. Иностранные презервативы с усиками. Ими хвастались редкие счастливцы, умудрившиеся побывать за границей. Которые хранили их вместе с фамильными драгоценностями и одевали только в день свадьбы старшей дочери.  Эти гандоны не надо было посыпать тальком перед еблей. Потому что советские изделия требовали предварительной обработки адской смесью вазелина и талька. Иначе они скрипели. (Вот тут читатели постарше напомнят мне, что они еще гнулись.) И весь дом по скрипу определял частоту и амплитуду возвратно-поступательных движений с помощью которых папа делал тебе братика или сестренку. А ты, маленький уебанец, мечтал в это время о велосипеде. Вот это все импорт. Как и Стасикова кепочка.


Продолжим.
Жара. Стасик в кепочке и с килограммом непереваренной черешни в желудке.
-Пацаны! Я срать хочу...
Пацаны посмотрели на Стасика с полнейшим равнодушием. Хочешь – сри. Не хочешь – не сри. Свобода выбора, бля. Свобода, о которой так долго твердили большевики. Воруг дороги были кусты с шипами. А сама дорога, была пуста, если не считать нескольких человечьих детенышей, коими мы и являлись. Стасик спустил штаны показав миру прыщавую, плохо вымытую задницу и уселся в позе орла, размышляющего о преимуществах мускульной маховой тяги по сравнению с двигателями МИГ-21.

Картина «Полдень на Марсе». И красноватая дорожная пыль. И неземной стрекот кузнечиков. И внезапный порыв ветра. Срывающего с будущего космонавта Стасика его фирменную кепочку и бросающего ее в сельскую пыль у наших ног.

Мы не стали издеваться над несчастным. Не стали играть кепочкой в футбол. Не перекидывали ее друг другу так, чтобы владелец фирменного «Адидасовского» девайса бегал за нами канюча «Отдайте». Мы честно положили ее возле сидящего Стасика. Прямо под жопу. И человек в здравом уме и твердой памяти насрал себе целый головной убор говна. Вот это была драма.

Прошло много лет. Распался СССР. Иногда, я смотрю американские ужастики, в которых главный злодей приковывает героя к трубе. И главный герой отпиливает себе руку маникюрными ножницами, чтобы освободиться и спасти мир. Так вот, когда я смотрю эти фильмы – я вспоминаю далекий восемьдесят шестой. И мальчика с голой жопой, срущего в собственную кепку  посреди сельской дороги в захолустном уголке России.