Моя подруга очень любила живность. Сразу оговорюсь, ко мне это не относится, да я и не парюсь по этому поводу. Милка любила живность, и любовь эта вся сошлась клином на единственном представителе фауны по имени Марсик. Вот о нем и пойдет речь.

Не могу похвастаться нежными чувствами к этому лохматому недоразумению природы, но то, что кот выдающийся, почти, сука, личность – это факт.

Представьте себе охуенно волосатый пучок шерсти на четырех лапах, вечно чухающийся и путающийся под ногами, килограммов на десять живого веса – блять, кролик, ни дать ни взять. Бля, как он задолбал меня своей шерстью! Я захожу в гости, с работы, как правило, в костюме, и, сука, вынужден стоять почти все время, потому как этот уебан извалял в своей шерсти все горизонтальные плоскости на том уровне, куда я в состоянии дотянуться задницей в надежде присесть. Впрочем, сейчас шерсти поубавилось, поскольку я-таки привел в действие свой хитрожопый план по отмщению за свои изгудевшиеся ноги. Долгими ночами я плел интриги, нашептывая хозяйке, что котика надо подстричь на манер пуделя, и вовсе не для смеху, а потому что так модно и вообще – это высшее проявление хозяйской любви. Уж не знаю, какой довод оказался решающим, но теперь Марсик напоминает Голого Короля – вид крайне дебильный, садист – парикмахер (большущий респект тебе, камрад!) оставил растительность только на башке и хвосте, и посему теперь это не мохнатый уебан внушающих размеров, а так, глиста плюшевая, с унитазным ершиком сзади. И невьебенно могучей башкой, которую так приятно прищемить в двери долгими скучными вечерами.

Вы скажете, что я садюга. Может быть. Но иногда я к этой скотине испытываю теплые чувства, особенно глядя, как он трясется мелкой дрожью, поскольку греться ему теперь нечем. Но это случается нечасто. Потому что я никогда не забуду этому гаду, как он сожрал у меня четырнадцать (я не оговорился) стаканов отличнейшей таджикской травы, привезенной мне по великому, можно сказать, блату.

Подруга моя зело любила покурить дурь. И Марсян нахватался дурных привычек от хозяйки. Вот хотите верьте, хотите – нет, а эта шмакодявка ни разу еще не пропустила ни одного косяка мимо своего носа. Вот стоит только прибить, как эта тварь уже на балконе, принюхивается. Очень он любит паровозы. Подзовешь его бывало, только косяк перевернешь, а он уже тянет свое наглое ебало к тебе, мол дунь скорее, брат. Хотя, какой он мне, на хуй, брат… А потом, накурившись, ведет себя с нами по-свойски, будто мы его кореша по помойке. Ну ладно я или подруга моя, а как я парням-то объясню, хули это мурло сидит тут нога на ногу, шерсть свою распространяет, да еще вякать пытается по теме. Или угорает дебильным кошачьим смехом. Или тупо смотрит перед собой. Вариантов много, тут уж как нахлобучит.

И вот однажды появилась у меня возможность втариться основательно хорошей, отнюдь не контрафактной дурью. Конечно же, я не стал упускать такой случай, и вот уже увесистый пакет стоит в подругином шкафу за ее шмотьем. Как же было приятно прийти вечерком с работы, расположиться, прибить косяк, угостить друзей…Угощать-то я угощал, но периодически пересыпал свою дурь, высчитывая, че там еще осталось. И стал я замечать, что трава как-то странно быстро пошла на убыль. Я насторожился. Стал внимательнее относиться к расходованию сией драгоценности, но тщетно. Дурь таяла не по дням а по часам. Я уж думал, что Милка втихаря барыжничать взялась ею, пока однажды не застукал мохнатое мурло за поеданием травы прямо в шкафу. Ебануться, вот это зрелище! Здоровый котяра жрет какую-то солому так, что хруст на весь шкаф стоит, словно там шабаш тараканов происходит! Я тогда здорово охуел от увиденного. Потом были вопли кота, привязанного за хвост балконным перилам, слезы его хозяйки с угрозами подвесить меня тут же, но отнюдь не за хвост. Ничего не могло меня остановить. И кот-травокур болтался кверху лапами, пока я задумчиво производил замысловатые подсчеты потерянной дури.

С тех пор прошло уже немало времени, трава кончилась давно, и напоминает о ней только обстриженное мурло Марсика, оторванный ночью злопамятной Милкой хуй в отместку за кота, и сама Милка, царство ей небесное, которую я укокошил, затолкав ей в рот мой бедный оторванный ею же хуй. А Марсян теперь живет со мной, живой укор мне и назидание другим, что дохуя курить вредно. Меру, блять, надо знать. Во всем.

Ебитесь в рот, ваш Слезоточивый Глаз.