Отмашка флагом! Стартовал призовой заезд.
  Красивые лошади бежали по кругу. Свистели хлысты. Наездники картинно сидели в колясках.
  Девушка в голубых бриджах стояла у перил пыльной дорожки ипподрома, отхлёбывая из горлышка пивной бутылки и лакомясь подсоленным арахисом.
  Гонг! Финишировал гнедой жеребец Пиф, рождённый в Хреновском конезаводе от Фанта и Пепси-колы, опередив Зеркального, Обгона и Плутовку.
  Выдающееся время! Абсолютный рекорд!
  Антонов сидел на трибуне, пил пиво и наслаждался сушёным полосатиком. Заметив бриджи, подошёл и встал сзади.
  - Это ваша первая встреча с прекрасным миром конного спорта? – негромко произнёс он.  Ответа не последовало, и Антонов продолжал:
- "Если кто полюбит по-настоящему наше конное дело, то уж навсегда, на веки веков. Отстать нельзя. Можно бросить вино, табак, азартную игру, женщины от тебя сами рано или поздно отвернутся. Но истинного любителя прекрасный вид лошади, её могучее ржание, её стремительный бег, её чистое дыхание, её добрый запах будут тревожить и волновать неизменно до глубокой старости и, даже полагаю, что и после неё". Куприн, Александр Иванович.
- Света, - повернувшись, представилась девушка в бриджах. – Простите, Александр Иванович, у вас программки, случайно, нет?
- Извините, сударыня, но я – Сергей Михайлович. Майор очень внутренней службы. Программы бегов у меня нет, но не случайно – опоздал. А Куприн – это один писатель. Древний, малоизвестный и практически забытый.
Мятую программку, по которой Антонов цитировал классика, он успел засунуть в задний карман брюк.
Света посмотрела на майора с лёгким интересом.
- Неухоженный какой, - оценила мужчину девушка.
- Хорошенькая! – отметил майор, искоса посматривая на тугие бриджи.
Украшенные стразами, они сидели на девушке чуть ниже талии, открывая тёплую вмятинку пупка. Над пупиком плавали легкомысленные синие рыбки – тату. На светлой короткой майке выделялись крепкие соски. Зелёные глаза на миловидном славянском лице продолжали инспектировать майора.
Серёжа, скажем честно, не блистал. Он рано начал седеть, и к 35-ти виски конкретно серебрились. Отправляясь на бега, надел несвежую рубашку, летние брюки и сандалии. И пахло от него не фиалками - вчерашним праздником и свежим пивом. Но маленький носик под тёмными очками задорно смотрел вверх.
По дорожке в конюшню неторопливо бежал герой дня Пиф. Его наездник снял белое кепи,
подставив ветерку и солнцу потный чубик из трёх запятых. Победитель прижимал к себе поникшие ландыши и "Почётную грамоту".
- Впервые на ипподроме? – спросил лже-Куприн.
Светлана кивнула. Ей вчера назначил встречу случайный кавалер, и она, как дура, припёрлась.
- Рассказать вам о бегах? О, это поэма…
- Ой, вы знаете, очень жарко… Я, пожалуй, пойду.
- А может, посидим в теньке, выпьем по кружке в честь знакомства? Кстати, если в слове "хлеб" сделать четыре ошибки, то получится "пиво"! – не отставал мужчина.
Света не знала, от чего отказывалась. Рассказчиком майор был изумительным. Яркая речь, точное слово, лёгкая ирония, занимательный сюжет. Фантазёр, умница. Редкие качества для старшего офицера службы конвоирования. Холостого, между прочим.

После кафе поехали к часовне Параскевы Пятницы. На Покровской горе пили шампанское, пальцами ломая на фольге шоколад. Смотрели на угрюмую пушку, стрелявшую ровно в полдень,
на город внизу, на сизые сопки правого берега. Над городом кружил тополиный пух. Величаво несла свои воды знаменитая река. Скучал в салоне равнодушный таксист.
Света оказалась проводницей. Было ей далеко до тридцати, маленький сын жил с её мамой. Говорила она мало, больше слушала. Часто смеялась. На глазах пьяневший майор её забавлял. Завтра вечером рейс на Москву, выдача чуть влажных простыней и красивые движения с веником – почему сегодня не разрешить себе это невинное приключение?
- А он забавный…- думала Света, испытывая материнское желание пригладить майору вихры и постирать рубашку.
Серёжа встал на бетонный блок, посмотрел на склон горы, тускло блестевший битым бутылочным стеклом, и закричал:
- Немного красного вина! Немного солнечного мая! И, тоненький бисквит ломая, Тончайших пальцев белизна!
- Упадёшь, белизна! – рассмеялась Света, оглядываясь на проснувшегося таксиста. А "Солнечный май" я помню, это группа, про белые розы, Шатунов, да?
- Шатунов, Шатунов! – хохотал Антонов.- Осип Эмильевич Шатунов!

…Проснулся майор от тихой музыки. Один. В углу на бриджах дремал чёрный кот. Девушка спала на полу, постелив себе узенький матрасик. Рядом пищал огромный китайский магнитофон.
Закрыв глаза, Антонов бегло проверил память на предмет провалов и безумств.
Провалов почти не было; явных безумств – тоже. Это обрадовало. Неявных обнаружилось три. В бистро "Алиби" требовал кофе с чесноком – хотел быть интересным. Нервировал таксиста несуществующим пистолетом. В голом виде пытался конвоировать кота.
Ещё майор вспомнил про истраченные деньги. Стало немного тоскливо.

Они ехали сюда очень долго – Каменный квартал, улица Краснофлотская. Здесь у Светы имелась гостинка.
К сексу девушка оказалась равнодушна, но уступила, чтобы не обидеть гостя.
У Светы было роскошное, точёное, изумительное тело.
Сказала, хвастаясь: "Мужики говорят, что у меня пизда с золотыми берегами".
Это милое ароматное слово вылетело из её уст легко и естественно.
Антонову хотелось точнее убедиться в этом, но хозяйка сразу ушла: "Я сплю только одна".
Всю ночь тихо пел магнитофон и залетали в открытое окно комочки тополиного пуха.
То, что Света уже мама, думал Антонов, засыпая под "Европу плюс", никак не отразилось на её груди, фигуре и "берегах".

Пятый час. Светлеет серенькое за окном. Майор тихо встал, выпил воды. Заметил на полочке две поляроидные фотографии. На одной Света несла трудовую вахту в коридоре купейного вагона. С другой, прислоненной к флакону духов "Изабелль Т", улыбался трёхлетний мальчик.
Вернувшись на кровать, майор стал дожидаться утра.

- Может, пора? – малодушничал майор.- Тридцать пять, скоро выслуга. Сколько ещё давиться консервами по выходным и дружить гениталиями со случайными женщинами? Я одинок… Я трагически одинок… Одинокий, как вымпел на Луне, – пожаловался он шепотом чёрному коту.
-…Проводница Света, золотые берега, почему вы не вызолотили мой пах? – продолжал красиво думать Антонов. – Скоро полиняет выскочивший из "Поляроида" квадратик, с грохотом умчится скорый поезд, сгниёт фольга от шоколада в нашей кислой и щёлочной земле –
А пока – я помню тебя, Света. Каждой клеточкой и каждым нервным окончанием.
И хочу – глупую, смешливую, свежую.
Ты приедешь из Москвы, и мы недолго подружим. Потом распишемся. Я стану отцом твоему мальчику. Научу стрелять, буду брать на бега. Мальчик вырастет, станет мужчиной. Навестит нас на даче; привезёт нашего внука. Вечером ты будешь перетирать викторию с сахаром
- так у варенья сохраняется аромат свежих ягод. Как делала моя мама. А я прочитаю тебе много хороших стихов, ты прочувствуешь их и полюбишь. Мы проживём долго и счастливо и умрём в один день.
А зимой… а что я с ней буду делать зимой? – сбавлял обороты майор. - Что я с ней делать буду? Зимой? О чём говорить? Долгими зимними вечерами? А дети пойдут? Пелёнки, пузыри, сопли…
- …Боги мои! – чуть не вскрикнул начитанный майор. – Что за чушь лезет в голову! Это жара, это пиво…
Бега закончились. Солнце пекло неимоверно. Девушка давно ушла, оставив на перильце пустую бутылку. Старый холостяк, бравый майор побрёл к выходу, отсчитывая в ладони влажную мелочь на "Очаковское крепкое" и автобусный билет.