Проспект был ярко освещен кусками и проваливался в черноту. Там, где мы сидели, темнота была почти непроницаемая. Серое здание Дома кино со своими колоннами погрузилось в тень и исчезло, как исчезает слон в тени раскрытых ушей (т. н. затмение слона), оставив лишь неосязаемый черный куб. На глазах пропадали без вести люди, выплывавшие из кинозала, но неизвестно, вплывшие ли куда-нибудь... Неподалеку какой-то шаман чиркнул по кремню и явил предка, гротескно хмурившегося в аду …
- Знаешь… - заговорила Татьяна, - мне не нужен принц на белом Мерседесе, я на таких насмотрелась в свое время…
Еще до того… как уйти в феминизм, я могла зарабатывать, грубя говоря,  своей пиздой и освободить себя от различных бытовых неудобств. Но я решила, что мне это не подходит… Теперь я работаю, и только моя подруга знает, в каком состоянии возвращаюсь домой… И это, конечно, замечательно… но помимо всего прочего есть еще маленькая девочка… которую одну просто заебало в этом городе!..
- Проводи меня… - сказала она негромко, когда эхо перестало. – Проводи, не-то я всю ночь буду разговаривать и не успокоюсь.
- Да-да, у меня то же самое, - с жаром поддержал я ее.
Ее отец, он мне представлялся человеком огромной физической и внутренней силы, переживал нечто вроде кризиса пятидесятилетних. Он не достиг заслуженных баснословных высот в отличие от дочери. Такое положение унижало его перед домочадцами и терзало. Это уяснил я из нашей беседы.

У моего отца характер был мягкий, тоталитарная мать же постоянно орала и частенько в детстве меня побивала. В результате у меня развилась боязнь женщин. Кажется, в Бразилии молодой человек обратился с заявлением в тамошний суд, обвиняя родителей в преступном легкомыслии, с которым они произвели его на свет, тогда как в смысле комфорта этот мир находится в состоянии неудовлетворительном. В итоге он против желания терпел страдания морального и материального характера, то есть ему причинялся вред. Не знаю, был ли удовлетворен пристрастный и чрезвычайно взыскательный юноша, но уровень гражданского правосознания в Бразилии впечатляет. Свой рассказ о родителях я закончил тем, что на родителей я не обижаюсь, они мне дали жизнь, а я ей распоряжаюсь.
- Ну, почему ты идешь рядом и ничего не сделаешь, что бы задержать меня?! – перебила она.
- Не знаю, - отвечал я ей после молчанья и несколько философски, - я сейчас нормально себя чувствую, видимо, потом, когда мы расстанемся, буду уже переживать…
Я признался, что, кажется, не способен ни на какие особенные свершения.
- И это говорит нормальный парень, - возмутилась Татьяна.  – Недавно я в ночном клубе познакомилась с диджеем Мандарином. Так он, знаешь, с виду лох – лохом, а ведь Мандарин! И знаешь, сколько бывает нормальных уродов, которые, тем не менее, зарабатывают свою пару тысяч баксов в месяц… все дело в стремлении. Только не говори мне, что ты всю жизнь собираешься проработать на заводе.
- Черт его знает, конечно, - постарался я возразить, - только, мне лично кажется, что здесь летом на пруду или на море на юге – приблизительно одинаково, набор ощущений один и тот же.
- Ты хочешь сказать, что ехать в новом «Лексусе» и в старом «Москвиче» со скамейкой вместо сиденья – одно и тоже? И пить французский коньяк – то же самое, что витамины с «Виншампаня»?
- Коньяки я на вкус не различаю.
- А я различаю, - с пафосом она объявила. – И в магазине я почему-то всегда безошибочно подхожу к самой дорогой вещи. О чем это говорит?
- О чем?
- О чем это говорит?
- О чем?
- Ну, например, о моем вкусе… это о многом говорит.
Не знаю, что бы сказал живущий в бочке Диоген, либо тот же Будда. А я раз не искушен благами, как же буду изображать к ним пренебрежение? Умение же прочно устроиться в жизни, как вывел я, свидетельствует о реальных достоинствах, все равно, что видовое отличие после отбора.
- И, между прочим, я всегда добивалась того, чего захотела!..

Беседуя, мы сделали крюк и снова сели на скамейку в парке напротив Дома кино, только через дорогу. Она немного смягчилась, видя, что я удручен.
- Знаешь, человек так устроен, он постоянно находится в рамках. «Мальчики не плачут», - так, да? И ребенок заключен в границы. А потом новые и новые рамки, и пространства все меньше и меньше. «Я не могу, я не должен, мне это не по силам»…
Она говорила это ласково, с таким пониманием, что мне показалось даже нужным всплакнуть. «Мальчики плачут!» - формулировал я с воодушевлением. Ведь часто без женщины мужчина не может состояться, и благодаря женщине мужчина достигает высот. А здесь незаурядная женщина, она наверняка сможет изыскать способ, как мне без особенного напряжения утешить мое немереное честолюбие.
- У тебя, кстати, нет жужуки?
- Нету…
- Это плохо, мальчик в твоем возрасте должен иметь жужуку.
Я вздохнул.
- Существует специальная методика, - задумчиво проговорила Татьяна, испытующе на меня глядя, - она называется «гештальттерапия»... Вот, с одной стороны очень эффективная, но и очень опасная методика. Сознание человека разрушается, а затем отстраивается заново. В принципе я ей владею, главное найти ключ к человеку. С другой стороны, будет не вполне профессионально мне заниматься тобой. Где-то пожалею, не смогу проявить нужную твердость… – она поглядела в мои умоляющие глаза. – Не знаю...
Я вздохнул.
- Я знаю, - провозгласила Татьяна, – наизусть только одно стихотворение,  но оно стоит многих. Его мне рассказал отец.
Я приготовился слушать и не пропустить ни слова (возможно терапия уже началась). Она прочитала стихи. Что-то о задумавшейся актрисе, какие-то еще действовали лица, но общий смысл был в том, что каждый сам решает «яд в стакане перед ним, или нет».

Это потом уже я понял, что в тот момент стоял на своем Рубиконе. С этого момента и начиналась история моего преуспевания, мой триумфальный путь к вершине мира, совершалось помазание меня на стол (как говорили в старину) жизни.

(Про это все я подумал, сидя на скамейке, и как бы забегая вперед. Я представил себя в будущем, всего добившегося и вспоминающего тогда себя теперешнего сейчас, с завистью к тому, что у меня все впереди, и, восхищаясь тем, насколько впереди будет клево.) Если свериться с китайским гороскопом, это был год Лошади, два полных цикла минула с года Рыжего Коня, года моего рождения. Венцом же всего, самой высокой наградой предстояло стать девушке Татьяне.
Потом мы долго целовались. Мы договорились на выходные встретиться на Пионерском.
– Эх, толстый, были бы у нас с тобой богатые родители… Я тебя буду называть толстым, хорошо?
- Почему толстым?
- Ну, мне кажется естественным тебя так называть.
- Ладно. А я тебя буду называть… толстая, тоже...
– Знаешь, мне кажется, я люблю тебя… - в завершении проговорила Таня.
Провожая ее, я вскинул руку у обочины. Мгновенно рядом с моей рукой вырос огромный черный джип. Отворилась дверь, я заслонил Таню собой перед светящимся проемом.
- Ну, чего испугались? Давайте, садитесь, - вскрикнул сидевший за рулем мрачного вида человек.
- Ты поедешь с ним? – спросил я.
- Да, - кивнула она.
Хлопнула дверь, взревел мощный двигатель жужуки. Потом шагал по ночному проспекту, навстречу мне неслись яркие, хищные огни автомобилей.
Дома я достал с полки философский справочник и узнал, что такое гештальт. Понятие мне понравилось, такое емкое понятие.