Лена, Леночка... Когда я в первый раз увидел её, чуть в обморок не упал. Маленькая, светленькая, как берёзка. Глаза грустные, а как улыбнётся - у меня аж слёзы выступают. Вот какая хорошая Лена Демидова.

  Зовут меня Алексеем. Я сам учусь в Москве в меде, на хирурга, но учится мне скучно. Не моё это. Не моё. Я деревья люблю. Отец мой с детства привил: отец был плотник-золотые руки. Но родители настояли, чтобы я чем-то серьёзным занялся. Вот и пошёл на врача, а я в свои 20 с небольшим такое могу из дерева сделать - аж дух захватит! Мастерская от отца осталась: сам он там всё своими руками делал, там всё, что нужно есть и даже больше. Мастерская в доме моём собственном, в Подмосковье, тоже от родителей остался. Ещё квартира на Ленинградке от бабки осталась, её я сдаю, на это и живу потихоньку. Сирота я, но об этом потом.

  Я нелюдим вообще-то. Посмеиваются надо мной, а я и рад: зато не трогает никто с расспросами всякими. Не люблю я людей. Суета одна это, а не люди, возня одна, а толку - чуть. Деревья - совсем иная история. Были бы люди как деревья... Мы бы зажили тогда! Хожу я по округе по лескам и рощам, с деревьями говорю, глажу их, сам слушаю как они перешёптываются. Вот и стали люди меня сторониться, слышал даже как старушки шептались: "Хорошо, что Алёша тихий сумасшедший".

  Лена поступила на первый курс когда я на пятом уже был. После первого шока от  встречи с ней я, каюсь, начал немного следить за ней. Подружки её когда замечали меня, то смеялись, а Лена - нет. Она не такая. Она всегда ко мне как к человеку относилась. Улыбалась она мне так грустно немного, как бы понимая меня. Всю суть мою и даже глубже. И тогда я смог сказать то, что не говорил никогда: "Я люблю человека".
  Эти игры в прятки долго продолжаться не могли, я решился на отчаянный для себя шаг, к тому же я всё уже подготовил. Я хотел показать Лене всё, чем живу: свободу, независимость от людей, красоту мира деревьев и сделать нас обоих лучше. Момент настал, я подошёл к ней, я очень боялся, переживал, не спал ночами. Всё думал: как она отнесётся ко мне? Но я верил в неё. Она не такая как все. Моя Леночка. Берёзка моя маленькая.

  Всё пошло как в сказке. 3 месяца рая. 3 месяца с ней. Я говорил, она слушала, я был самым счастливым на свете! Познакомился с её родителями, рассказал про то, что сирота. Лена плакала и гладила меня по голове, когда я говорил про своих родителей. Нам было хорошо. С ней было спокойно и тепло. Как с деревьями. Но настал момент, когда надо было показать то чем я живу - мастерскую отца. Момент, который изменит нас. Сделает лучше, чище, отсечёт всё лишнее. Я позвал Лену к себе домой на майские праздники. Она сначала переживала, что родители "не то подумают". Я уверил их, что всё будет в полном порядке. Они уже тогда мне доверяли и считали положительным и серьёзным молодым человеком. Я забрал Лену утром следующего дня, она взяла немного личных вещей, одежду и тетрадь: надо было написать какое-то сочинение, а я пообещал, что помогу.

  Добрались мы без приключений. Лена была довольна, легка и как-то особенно красива в то утро. Я же был просто счастлив. Просто быть с ней. И я знал какое прекрасное время ждёт нас вскоре. Я показал ей участок, сад, дом. Она была поражена, говорила как это трудно, наверное, ухаживать за всем этим. Я смеялся и отвечал, что мне гораздо трудней в городе. Лена повернулась ко мне, в глазах её стояли слёзы, она обняла меня, крепко прижалась всем своим маленьким тельцем и произнесла, вздрагивая: "Лёшка, никогда не оставляй меня, хорошо?" Потом она разрыдалась, всё ещё прижавшись ко мне, а я стоял как истукан, глядя поверх её головы, неспособный даже руки поднять, и молчал. Во мне проснулась необыкновенная нежность к этому существу. К моей Лене, к моей берёзке, как я её уже называл, при этом она улыбалась своей грустной улыбкой. Наконец я совладал с собой, посмотрел в её глаза и произнёс: "Мы всегда будем вместе. Пойдём в мою святая святых - в мою мастерскую". И мы пошли,  держась за руки.

  Я отпёр тяжёлую железную дверь, зажёг свет, закрыл дверь, объясняя Лене: "Атмосфера." Спустившись по лестнице, мы попали в царство деревьев. Моё царство. Только тут я был дома. Лена ахнула, подняла руки ко рту, медленно повернулась, и вскрикнула: "Лёшка, ты гений!" Опять обняла, только теперь в её глазах были слёзы радости. Она говорила и говорила, не могла наговориться, как будто молчала всю жизнь до этого. "Лёшка, какая красота! Ты сам это всё сделал?" Я краснел, говорил, что от отца многое осталось. Но, сказать по-правде, горд был собой страшно. И гордиться было чем: тут была и необычная мебель, и скульптуры. Всё из прекрасной древесины, с идеальными обводами линий... "А там что, Лёш?" - Лена указывала на крупный предмет в углу, завешенный простынями. "Это самое главное, берёзка, я делал это для тебя, начал, как только увидел тебя в первый раз". Она даже дыхание затаила. "Можно посмотреть, Лёш?" "Конечно можно". И я ударил её в область виска деревянным бруском, который давно держал наготове за спиной. Взгляд Лены остекленел, она начала оседать на пол, я подхватил её, аккуратно положил на пол. Глаза закатились. Всё в порядке: жива. Надо было приступать за работу.

  Надо сказать, что подготовился я славно: и инструменты и хлороформ (диоксид азота я не достал) и новокаин и шприцы были уже готовы и лежали на полочке. Лену я положил на верстак, взял с полки бутыль хлороформа, откупорил, взял с полочки марлю, сложенную в несколько раз, задержал дыхание, смочил марлю хлороформом, положил марлю Лене на лицо, закупорил бутыль, отошёл на несколько шагов, отдышался, подождал 5 секунд, снова задержал дыхание, подошёл к верстаку, взял марлю, отнёс её в дальний угол, вернулся к верстаку, Лена тем временем ушла в глубокий сон, я быстро раздел её, взял на полочке хирургическую  пилу, скальпели, зажимы, жгуты, марлю, вату, поддон. Я приступил к тому, чего так долго ждал: к работе всей жизни, ведь то, что я делал раньше - лишь прелюдия.

  Начал с левой руки. Несильно затянул жгут почти у самого плеча, подложил под него ватные тампоны, затянул крепче. Взял хирургическую пилу, установил на 5 сантиметров ниже жгута, начал быстро пилить руку. Опыт у меня конечно был. Косточка у Лены была совсем тоненькая и поддалась быстро, когда я разрезал артерию, то быстро зажал её зажимом, тоже самое проделал и с венами. Когда рука отделилась от тела крови было не очень много: я всё делал быстро и умело. Руку я положил в поддон. Замкнул артерию и вену скобами, снял зажимы. На срез я положил достаточное количество ваты и начал туго бинтовать. Снял жгут. Всё заняло 20 минут и было сделано очень качественно. С правой рукой я управился уже за 15 минут, так как рука была уже набита. Тут я засомневался и решил померить Лене давление. Тонометр пришлось закреплять в изгибе ноги. Давление было около нормы. Я засомневался и повторил процедуру с хлороформом. Пора было переходить к ногам. Ноги я пилил почти под самое бедро.

  С ногами дело обстояло гораздо сложнее: кость была гораздо толще, так что пила даже застревала несколько раз и на левой ноге артерию я зажать быстро не сумел. Жгут недостаточно сильно давил и Лена потеряла довольно много крови, хотя и в пределах моих расчётов. С правой ногой я закончил ловчее, но когда я относил ногу в поддон, Лена зашевелилась, я обмер и засуетился, к своему стыду. Я быстро усыпил её очередной дозой хлороформа. Львиная доля работы была выполнена, я приступил к оформительской части своей работы.

  Я подошёл к конструкции в углу и сдёрнул простыни. Под ними скрывался большой крест из чёрного дерева, со свисающими концами сыромятных ремней. В изголовье была замысловатая система тисков, тоже сработанная из чёрного дерева. Посмотрел на крест с восхищением: великолепная работа. Леночку я поднял с верстака, голова её свешивалась на грудь. Начал укреплять на кресте ремнями, пропустив один под грудью, 2 в области паха. Поднял голову, начал закреплять в тиски. Они были чисто моей конструкции, голова охватывалась со всех сторон, повернуть ей хотя бы на градус было совершенно невозможно. Всё было готово, осталось только дождаться когда Лена проснётся и отойдёт от наркоза. Я обколол места среза новокаином: не хотел, чтобы ей было больно. Поддон с лишними частями я убрал в дальний угол. Выкатил большое зеркало, но не развернул его к Лене. Всему своё время. Я стал ждать.

  Через 2 часа Лена проснулась. Она пока слабо что-либо соображала из-за наркоза. Ещё через 3 часа сознание её прояснилось. Она позвала меня и спросила, что произошло. Я ответил, что она спала до этого, а теперь проснулась другой. Лена заплакала и сказала, что не может пошевелиться, попросила её развязать.
  "Лёшка, ты что, родной? Не надо... так! Я же и сама согласна была, зачем ты меня связал?" - прошептала Лена. Я ответил, что она не то подумала и это совсем другое, что она предназначена для большего. "Лёшенька, развяжи меня, я всё сделаю, тебе хорошо будет. Дурачок, зачем же ты так… Я же люблю тебя" - продолжала шептать она. "Сейчас ты увидишь, берёзка, шедевр всей моей жизни! То, что я сделал - лишь обтесал ветки и сучки! Ты была идеальна, теперь ты совершенство! Смотри, это для тебя всё! Я тебя люблю!" - Прокричал я и развернул зеркало к Лене.

  Я никогда такого не слышал. Даже удивительно, как в такой маленькой грудной клетке может родиться такой крик. Она смотрела на себя и кричала, кричала, пока не сорвала голо, потом лишь хрипела. Перевела взгляд на меня, я улыбался ей. Я понял, что она своей новой красоты даже не может выдержать. Лена потеряла сознание, прошептав: "Почему?" Я ответил уже, видимо, сам себе: "Потому что ты лучшая в мире". И тут ко мне пришло понимание, я понял, что делать дальше.

  Я взял с полочки скальпель и надрезал себе сонную артерию. Кровь ударила струёй, в глазах потемнело, стало трудно стоять и я сел на пол. Я понял, что себя мне уже не превзойти, что лучшая работа моей жизни закончена, а лавное - я превзошёл своего отца. Ведь мама не была так прекрасна когда отец закончил над ней работу. Моя Леночка, моя берёзка... ты само совершенство. Я перестал существовать.

  Лена умерла тем же вечером, так и не приходя в сознание. Просто от сильнейшего нежелания жить. Последняя мысль её была: "Я так и не написала сочинение".