Лёша, хозяин запушенной, захламлённой квартиры на ул. Реввоенсовета, где я обитал какое-то время, любил всё убогое, больное, грязное и чуть живое. Мало того, что квартиру запустил шопиздец, вечно у него жили помоечные кошки, бродячие собаки, вонючие козы и полудохлые куры.

А тут раз прихожу вечером – сидит на кухне старушко. Решил чаю попить, ещё зачуток заварки оставалось, она обращается: сходи, пожалуйста, в магазин. Ладно, тут не далеко, хоть и дождь идёт. Погода опять конкретно стала раком. Принёс бутылку Пшеничной и колбасы. Сам-то с бадунища. Повезло вабще. Как тому мужику, которого встретил на переходе. Там на пересечение Б.Советской и ул. Ленина светофор очень плохо работает. Ждать приходится подолгу, пока этот зелёный загорится. А потом эти ахуевшие водилы ещё и на зелёный прут. Смотри чтоб не сбили. И вот стоит рядом зачуханный такой чел с пакетом и бормочет: сегодня хуёво, хуёво, вот вчера было хорошо. Ну, я думал сначала, что это он про светофор. Оказывается: вчера вечером кто-то пришёл, принёс три водки, отлично посидели, а сегодня, блять, хуёво.

А до этого я весь день пил Лейся песня сначала с Тоней Йабанутой на Блони, хоть там и менты звереют, прям из горла, потом с Клюгером Першинг, он типа Медовухи, хорош на старые дрожжи, после уже не очень помню, но когда в мурлычку вошёл около больницы, вроде, пришёл в себя. Рюхнулся – там тощая бледная девка в больничном халате и тапочках берёт две водки и четыре вина. А сама еле стоит уже и сама с собой бредит. Ну, я вписался в тему. Она охотно пошла на кантакт, патамушта я уже тоже был вряд ли вменяемый. Но энергия перла яибу, вмазать-то хотелось конкретно. Короче, присели где-то за гастраномом на лавку в темноте. Уже, значит, меркалось. Выпили, заторнули её колбасой, и тут эта дефчонка начала. Ну, блять, истерика полная. Слёзы и крики и жить она не хочет и надо ей из больнички съёбывать, а то пиздец, ну, и всякая такая хуйня. И отомстить она этому козлу хочет и убьёт его нахер только отсюда вырвется и приедет в свои ебеня. Я уже молчу, только слушаю и иногда предлагаю не расстраиваться, а лучше ещё бухунть. А что мне ещё говорить, правда ж?  Она не отказывается нихуя. Выпьет, блять, на какое-то время успокоится, заулыбается, кокетничать начинает, а потом опять вспоминает своё горе и в слёзы. И просит помочь ей сдёрнуть из больнички, найти этого козла и устроить ему кирдык за всю хуйню.

Ну, обещаю, конечно. А сам вижу, что бухло то кончается. Мы чего-то с ней на скороту эту вотку и с вином раскидали. А мне только как раз захорошело. Перебиваю дикие вопли и говорю, что надо продолжить, раз пошла такая тема. Больная сразу успокаивается и вынимает тыщу. На, говорит, иди купи ещё бухла и пожрать нам. А сама опять плакать и грозиться. Беру деньги и думаю: пошла ты нахуй, блядюга тощая, чтоб ты сдохла, я вышел погулять, а ты грузишь своей хуетой. Выпил с ней последний раз, занюхал её волосами, которые остро пахли больничной тухлятиной и ушёл в туман. Ну, и конечно не вернулся к ней. Пшла она, ебланка, в пизду.

Потом практически ничего не помню и вот оказываюсь-очухиваюсь возле дома и как-то ещё поднимаюсь на второй этаж. Вхожу – там на кухне эта бабка сидит.

Старушко– вабще и не такая старая, как казалось, всего пятьдесят лет – звали Люба. Это я потом канву просёк. Но такая вся худая и измученная шопиздец.  Выпив вотки на старые дрожжи, она начала баруздеть про свою нелёгкую жизнь. Что блять за засада. Любят же у нас бабы на их блядскую долю жаловаться. Путаясь, сбиваясь и повторяясь. Мозгов-то мало осталось, да ещё эта водка. Ну, я ёбнул стакан, закурил на халяву, захорошел и стал втыкать отнехуйделать. Да ещё надеялся, канешна, что бабка продолжить захочет и отстегнёт маленько бабла.

Жизнь у Любы хорошая была только при советах. Вспоминает это время как рай. А как началась перестройка, всё пошло под откос. Муж выпил какого-то плохого спирта и двинул кони. Сын начал баловаться. Подсел на компьютерные игры, начал воровать и перестал ходить в школу. Слово скажешь – начинает рычать. Связался со шпаной малолетней. За какую-то неделю угнали восемь тачек и на последней чуть не разбились. Менты их отловили. Дали условно. Она пыталась урезонивать оболтуса, он орал на неё и посылал на хуй. Увлёкся наркотиками и самогоном. Как-то раз набросился на Любу, побил её и нарисовал у неё на лбу свастику.

С тех пор стал бить периодически и отнимать деньги. Уже большой вырос, скотина, а негде никогда не работал, пил только да гулял, хотел жить красиво. Когда у Любы появлялись деньги, он забирал все, покупал себе хорошую водку, дорогие сигареты, приличную жрачку и приглашал блядей. Шиковал, подонок. Гуляли не долго, но круто. Потом деньги кончались, сынок садился на сэм и стрелял у мамки бычки.

Распиздяй хуев продолжал избивать мамашу и, наконец, вломил ей так, что та оказалась в реанимации. Сломаны рёбры, пробита голова, отбиты печень и почки. Теперь она инвалидка со всех сторон.

Тут Люба заплакала и раскололась ещё на бутылку. Я сбегал по быстрому в ближайший мелкий магазин, патамушта отходняк уже начинал ебать нихуёва.

Выпили по стакану и старушка продолжила свою скорбную пиздёжь. После больнички она домой боялась идти, и врачи сжалились, отправили её в Туманово. Это такой типо «санаторий» для всяких престарелых зеков и бездомных баб. Живи там хоть до смерти. Только не пей, а то выгонят. Но всё равно ж все бухают. И мужики и женщины. Благо там цыгане рядом живут: снабжают и паленой водкой и ширевом.  Люба в первый день как прибыла, напилась и всю палату напоила. Только строго запретила им там сцать и курить. Главврач наутро прописал им трудотерапию. Полоть участок, не вставая с колен целую неделю. Через три дня у Любы поднялась температура, и она слегла. Хорошо один старый зек выручил. Он такой худющий, как палка. Еле ходит. Но тут как уидел бабло, моментом смотался к цыганам и принёс выпить. И всё ж оказался гадом. Люба потом даёт ему последнюю тыщу, и тот линяет с концами. Так и не явился он в Туманово, загулял где-то.

Тут мы ебнули с ней ещё по стакану, и Люба начала уже конкретно бредить. Я, кричит, этому уроду отомщу, я мстительная очень, да если бы у меня были рога, я б всех забодала. Я к нему пойду и подожгу этот дом нахуй. Я с ублюдком разберусь, этава дела так не оставлю, нет-нет-нет, нихуя… И надолго так сама с сабой затеяла беседу. То орёт, то причитает, то плачет, а то смеётся. Эх, блять, суровая ты бабская доля. Ну, я слушал-слушал и пошёл спать.