навеяно крео АТВ «Жить стало лучше…» http://zaloba.ru/creo/60462.html

      Лет десять назад, «когда деревья были большими», я жил в центре, возле сквера Пушкина. Квартира располагалась в старом, дореволюционном доме. Периодически ко мне без всякого предупреждения заруливали знакомые, а иногда - и не очень знакомые личности. Мы сидели на кухне, пили темное пиво, курили и тупо смотрели, как струйки сладковатого дыма вытягивает в камин, гости рассказывали истории. Один из таких рассказов я услышал зимним вечером,  за бутылкой доброго виски от человека, который занимает сейчас довольно высокое положение в городе. Тогда он еще был всего лишь перспективным предпринимателем, и мог заглянуть «просто так» к «простому смертному».

      В студенческое общежитие в восьмидесятых попасть было не так уж просто. Свирепые старушки-вахтерши требовали документы в залог, поблизости дежурили менты. Кто-то, с распираемыми гормонами причиндалами, карабкался к пассии по пожарной лестнице, кто-то пытался задобрить бабку на входе. Можно было договориться. Наш тренер, например, приплачивал кому-то в харьковском общежитии иностранных студентов политеха. Мы беспрепятственно проникали каждый вечер «на буржуйскую территорию», и имели возможность заниматься. Проходили поодиночке, выходили так же – конспирация нужна была, чтобы не подставить людей - стукачей было слишком много.

      «Все мы вышли из комитета комсомола» - эту фразу можно часто услышать от преуспевающих дельцов, которым под сороковник. Женя Багатков был комитетчиком. В деканат поступала кляуза, иногда – анонимно, иногда сексоты приходили лично, надеясь на бонусы от преподавателей, и комсомольцы отправляли «бороться с аморалкой». В средствах не стеснялись – просто ломились в двери комнаты, где, по имеющимся сведениям, остался на ночь парень у своей девчонки, или наоборот, девчонка у парня. Вытаскивали их из постели, пафосно стыдили, записывали фамилии. Как правило, после этого следовало отчисление из института. В лучшем случае, лишали места в общежитии – наказание довольно серьезное для иногородних.

      Информация была конкретной: «Студентка Миркина каждый вечер в своей комнате совокупляется со студентом Вязовским, когда соседка уходит. Приходите!» «Летучий отряд» отправился по доносу. Послушали под дверью. Кровать скрипит. Стали тарабанить. Никто не открывает. Комендант-сука услужливо предложила запасной ключик, щелкнули замком, ввалились. Стоит девка посреди комнаты, в халатике. Глаза по пять копеек, шея и лицо – пятнами, дышит, будто стометровку пробежала. Быстро пришла в себя, страх сменился ненавистью – видно, что разорвала бы, но старается вести себя спокойно. Побледнела только, и губы дрожат.

      Старший «товарищ» говорит «активисту»: «Загляни в шкаф!» «Никого нет» - и створки открывает. Вещи нехитрые, барахло, всем видно, что пусто.
- Шасть под кровать! И там никого. Все аж растерялись. Уже на выход пошли, но тут ответственный тормознулся, говорит Евгению: «Выгляни, посмотри за окном». Чушь, разумеется, собачья – зима, за окном мороз минус тридцать, ветер воет, и этаж четвертый, метров семнадцать до мостовой. Откинул он ставни, высунулся на улицу, и охренел. Стоит парнишка на карнизе, в одних трусах, к обледеневшей стене прижался – ни живой, ни мертвый. Дрогнуло что-то в душе Багаткова. Повернулся он, окно запахнул, и небрежно так: «Да нет никого, конечно… Непроверенные сведения были!»
Тут нервы у студентки не выдержали – она  издала пронзительный крик, и рухнула на пол. Обморок случился.

      Разумеется, все бросились к окну, смотреть, куда упало «тело»... Выгнали или не выгнали из ВУЗа горе-любовников, Женя не знает. Не до того, чтобы справки наводить  – самого чуть не отчислили. Впрочем, он из ситуации выкарабкался, свезло ему. Может, потому, что не совсем конченный был?


tvarez@udaff.com