…Ещё вчера, пенсионер Николай Иванович жрал, срал, пиздил свою бабку, а сегодня умер. Он лежал тихо, не разговаривал с Путиным по телеку, ни разу вдову старой хромой блядью не обозвал. Мало того, даже ни разу не пёрнул. Семьдесят лет пердел, как химзавод, а теперь перестал. Задумался, как будто слово «хуй» на заборе прочитал, и губы бантиком.

Тут бы и закончилась земная жизнь Николая Ивановича. И всё было бы как у нормальных людей, в соответствии с общепринятой культурной программой. Т.е. закидывание покойного навозом, под вой обезумевшей вдовы и всхлипы прочих охуевших от скорби родственников, лицемерное: « любим, помним, скорбим», а главное – шумных и весёлых поминок…Да не тут то было…За месяц до смерти собрал Николай Иванович своих любимых и дорогих детей, тех, кого знал. Пересчитал их, и сказал: « дитятки, мои любимые, чадушки!» Нет, пижжю, конечно, дедушка таких слов не знал, а высрал привычное: « Ну, что, выблядки, делал я вас в муках, письма душевные из тюрем писал, между отсидками ремнём по сракам не жалея сил пиздил, и наконец вырастил. Теперь вы стали взрослыми уродами и многим мне обязаны! Что сморщились как куриные жопы? Деньги мне на хуй не нужны. Чувствую, пиздец близок, посему завещаю, похороните меня на моей исторической родине, а иначе, суки, я и из потустороннего мира вам мозги ебать буду». И адрес назвал. Конечно не в Израиле, и даже не в Кремлёвской стене, столицы нашей исторически задроченной родины, желал покоиться дедушка, а назвал деревню в соседней области, километрах, этак, в семистах…

Поначалу, благодарные дети, послав на хуй и в прочих направлениях амбиции предка, решили оттащить его на ближайшую помойку и там прикопать как тузика, потом одумались. Уж больно говнистый у покойного характер - воскреснет чего доброго…

Мертвяков принято обычно в цинковых гробах на дальняк возить, поэтому в нашей армии цинка не хватает. Можно по почте, по пять кило в посылке. Но это грубо и неэстетично. Или в багажнике «запорожца», и там, на месте закопать покойника вместе с машиной. Но не такие были дети Николая Ивановича…

На следующее утро, двое самых здоровых, а значит самых ебанутых сыновей усопшего, подхватили коченеющие останки родителя и потащили на вокзал. Ехали трамваем. Дедушку стоймя прислонили к стенке как живого, и он то и дело падал на поворотах, гулко стукаясь мёртвой башкой о разные трамвайные внутренности. Одна из живых внутренностей, бабушка с сиськами до колен, поинтересовалась: «Это что ж вы над пожилым человеком измываетесь? Куда вы его, на хрен, везёте? Он же сейчас коня двинет!» На что наименее ебанутый конвоир ответствовал: « Не ссы, бабка, в собес отца везём за пенсией, а что на счёт « ласты склеить», так Маклауды смерти не боятся».

На вокзале Николай Иванович так же передвигался в вертикальном положении. Чтобы не вызвать подозрений у бдительных ментов братья громко общались с зажатым между ними предком: « И нахуя вы, папаша, так нажрались? Поганку жрать в вашем возрасте, старый козёл, смерти подобно». Ну, там ещё о футболе, о развитии современной классической музыки, с дедушкой беседовали. Стоп! Опять, блядь, пижжю, не могли эти трое дебилов о классике рассуждать…А тема шибко интересная была: почему у звезды отечественной эстрады Обрыгайте, сиськи маленькие. У мамки большие, а у неё маленькие…загадка природы…

Всё-таки на перроне один сержант до компании доебался. Умный. Видно в школе учился. Ткнул он своим перстом указующим покойному в лиловую рожу и спрашивает у наиболее ебанутого: « Почему у этого субъекта права, синие сопли из нюхательных отверстий и глазные яблоки не моргают? Не готовит ли сопровождаемое вами говно общественно-опасное деяние?» Наиболее ебанутый достал записную книжку, (ему дома текст написали), и по- слогам зачитал: « Это мо-й па-а-па, папа, гыгыгы, он ал-к-каш. я ал-каш, мы ал-каш-ы.Гыгыгы. Не пи-зди-й-и-те нас дя-я-дя ми-ли-си-ане-р. Де-не-г нет». Ебанутый весело засмеялся. И милиционер дружески засмеялся, и дедушка тоже лыбиться начал- его от солнышка косоёбить начало. А наименее ебанутый- серьёзен,- он умный, голову руками закрыл- рефлекс на милицию с детства.

В вагоне, Николая Ивановича, мордой к стене положили на нары, или как там их называют, а сопровождающие лица рядом сели - бухать. Традиция у нас такая народная – если в поезде не бухаешь – хуй доедешь. Так доехали до первой станции. Пузырёк кончился. И тут, блядь, новый попутчик нарисовался. В открытую дверь купе, волоча за собой чемодан, жопой вперёд, вполз какой- то Бюль Бюль Оглы, а может Джигарханян. Аусвайс братья у него не спрашивали. Закинул он свой чемодан на верхнюю полку и сам туда залез. Или наоборот? Кто залез, а кого закинули? Не важно. Сидят оба на верхней полке. Трезвые. На братьев смотрят. Наименее ебанутый обрадовался: « Эй, ты, Сааки, мать твою, Швили, или как там тебя…мы сейчас с братом до вагона- ресторана прогуляемся. Водка кончилась. Ты здесь с нашим папой посиди, только не буди, он старенький и больной». И за синькой отправились. Тем временем, жопа, неизвестной национальности, решила в свой чемодан заглянуть. Не знаю, может пакет с героином поправить, или Коран на ночь почитать, только соскользнул он, и деда по репе больно стукнул. То, что дедушке должно быть больно, это чемодан так подумал, зря что ли он старался? Хозяин чемодана или кто там у них главный, проворно спрыгнул на пол, собрал рассыпанные чемодановы кишки, и помог ему забраться обратно. А сам ждёт, когда, стукнутый драться начнет или материться. Долго ждал, минут пять, наверное. А потом говорЫт Николаю Ивановичу: « Слюшай атэц, ти мине абыдылся? Пачэму в пызда нэ пасилаешь? Хочэшь кукуруз? Хочэшь пахлава сасать? Какой ти, шени дедат модет хан(ёб твою мать (груз.)), халодный, дэдушка! Вай, пачыму мал- мал дышышь?! Пачыму мёртвый? Пачыму на мну вапрос нэ отвэчаешь? Прасты, что убыл тыбэ мый чюмыдан. Тыперь мну турма, блядь. Надо, кумерэт (ёб мою мать( арм.)), мны алыби дэлать, а ыначе – хабут ( пиздец (даг.))».

Спрятать труп в нижний ящик было минутным делом, и уже слегка расслабившись, этот убийца, (или всё - таки пособник убийцы?) вскоре сидел на дедушкином месте, кушая адыгейский некутль, жадно запивая месиво виноградным джулепом…

А где, блядь, наши братья, спросит меня читатель, где эти уёбаны бродят? А они уже назад возвращаются, проебав почти все деньги. Видите, как они через облеванный тамбур подобно лётчику Мересьеву, ползут. Заползают они в купе и охуевают. Заодно и трезвеют. Даже наиболее ебанутый братец протрезвел: « где ОН ? Где на-ш-ш п-а-па???», жалобно так спросил.
Таджик, доедая сочную бастурму, окинул их невинным взглядом: « нэ нада валныватся, дэдушка курыть вышла. Пайду курыть, гаварыт, и вышла». От этого известия двум родственникам до обсёру страшно стало. Вот он им, и трамвай вспомнит, и вокзал…

Первым в себя пришёл наименее ебанутый. «Что ты пиздишь, Сапар, сука, Ниязов? Наш дед курить бросил ещё со вчерашнего дня. А заодно и все остальные хобби и развлечения. Признавайся, урюк, куда нашего дедушку дел?» Смотрит туркмен на обоих… здоровые... злые… « Ва-а-а-й!!! Горэ, мнэ горэ, чюмыдан…нычайна…он спыцална голова подставыл…я болша нэ буду, не хачу турма, хачу Бухара…вот ваша дедушка…дэнэг дам». И давай им азербайджанские доллары и армянские фунты стерлинги совать куда попало. Подхватил свой чемадан и скрылся под перестук колёс…

…Прошло три дня. На погосте маленькой провинциальной деревни появилась новая могилка, в которой Николай Иванович и обрёл вечный покой. А его сыновья с сознанием выполненного долга, счастливые возвращались домой.