Первую собаку пуля достала в полёте, когда та прыгнула через  берущий начало  у родника  ручеёк. Попав в круп, она развернула собаку в воздухе и швырнула в воду.

Взвыв, пёс попытался вскочить, заковырялся, путаясь в осоке, и через секунду был вбит в ил еще двумя меткими выстрелами.

-    Хуйня. – пожаловался Роман. - Вялый какой-то кобель попался. Надо брать сучек, помельче. Они юркие. Я в последний раз два магазина расстрелял, прежде чем  сумел одну такую подстрелить. У самой кромки леса. Еще пару метров и пиздец, спряталась бы в подлеске.
Я хмыкнул и, убрав бинокль в сумку, пошел к машине. Сергей с Романом, вяло переругиваясь, стали спускаться с холма, что бы  по вытащить собаку из воды и как следует рассмотреть, а заодно найти еще один повод для непрекращающегося спора,  какой же карабин лучше – «Сайга» или всё-таки «Вепрь»?
Было слышно, как Сергей говорит:
- Я ж тебе говорю, с твоей хуёвиной только на динозавров охотиться. А это - собака, ёбт, мелкое, блядь, животное. Тот заяц, помнишь, в прошлом году ; его вообще разорвало на хуй.

Роман что-то бубнит в ответ, очевидно, какую-то гадость, потому что Сергей тут же начинает орать:

-    Это нихуя не Камчатка и не Аляска! Это Тульская область. Ебать-копать, да тут крупнее ёжиков уже не водится нихуя. И тех скоро перестреляют  такие как ты, киборги, блядь, с зенитками.


Марина  вытащила очередную дворняжку из багажника, и теперь та вяло шебаршилась в брошенном на землю мешке.

-    Что скажешь? – спросил я, усевшись на переднее сиденье джипа.

Марина защелкнула  магазин в карабин и усмехнулась. Достав из нагрудного кармана сигарету, прикурила, и, пустив облачко дыма на лобовое стекло, сказала:

-    Ничего.


Обошла машину и, встав на колено у самого начала склона, вскинула карабин к плечу, разглядывая в прицел склонившихся у трупа животного друзей.

-    Первая пуля доставшаяся несчастному псу – твоя?

Резко, как бравый морпех из фильма, она  скидывает карабин с предплечья, уперает его прикладом в землю. Поднимается. Дующий с поля ветер хлещет её по лицу уголками завязанной на голове банданы.

Говорит:
-    Не моя. Я промазала.
Добавляет:
-    Зря ты с нами поехал.
Горько улыбается:
  - Если б ты только знал…

Я действительно не знаю.
Я не знаю о чем повесть, которую мы пишем вместе с Мариной.
Выйдя из машины, смотрю  на то, как она наблюдает с оптический прицел своего «Тигра-308 » за происходящим у подножья холма.

Совместная поездка на охоту – последняя и отчаянная попытка понять, что же с нами не так.

Я достаю из сумки бинокль и смотрю, как  Роман и Сергей достают пули, ковыряя в трупе собаки ножом.

-    Роман 5 лет назад потерял семью в автокатастрофе. – говорит Марина. Левый глаз закрыт, правый, прищурясь, смотрит в резиновый раструб оптического прицела. Наполовину скуренная сигарета  тлеет в жухлой траве, рядом с носком псевдоармейского ботинка  какого-то известного английского бренда.

-    Он был за рулём. Жена, дети. Ехали на дачу. А потом взяли и перевернулись на ровном месте. Вольво, самая безопасная из машин.

Я смотрю на облака. Они несутся по небу быстро, меняя форму, точь в точь как в съемках, где оператор пытается показать  быстротечность времени. Смотрю на тлеющий у ног Марины бычок.
Я год назад бросил курить.

-    Роман остался жив. Семья – нет. – Марина поворачивает карабин в сторону ракит растущих вдоль ручья.
-     – Ты знаешь какой породы собака которую мы только что пристрелили?

-    Дворняга?

-    Нет, охотничья. Название не помню. Невозмутимые такие. Они не вялые, как сказал Роман, они просто не привыкли, что на них охотятся. Они не боятся выстрелов, понимаешь?

Десятый раз за день  кладу бинокль в сумку.

-    Марина…

-    Сергей – бывший военный. Афганистан, Чечня. Снайпер. В 2001 попал в плен.

-    Марина, послушай…

Она не отрывается от прицела. Говорит одними губами, почти без интонаций. Сергей с Романом прям напротив нас, но она смотрит куда-то вправо, в сторону ракит.

-    Сидел в засаде. Больше суток. А потом ему приспичило. Он отошел в сторонку и как следует просрался.  И не убрал за собой. То есть не закопал своё дерьмо, не прикрыл ничем, торопился. Должна была пройти наша колона.

Я закрываю глаза. Я действительно не понимаю этого человека. Люблю, но не понимаю. Наш роман близиться к концу, и мы ничего не можем с этим поделать. Непонимание с полуслова – когда ты точно знаешь, чего она не хочет

-    Марина, это собаки. Не волки, не кабаны или лоси. Что вы, блядь, делаете?

-    Погляди в бинокль. Туда где ручей резко изгибается. Ты слышал, что в  местах, где ручей сильно извивается живут черти?

В очередной раз повторяю процедуру доставания бинокля из сумки.

-    Что там?

С минуту она молчит.

-    На беду Сергея неподалёку проходило несколько боевиков. Они заметили кучу, которую он навалил. Не побрезговали, потрогали. Она оказалась еще теплой. Они прочесали кусты и нашли Сергея. Ты знаешь, как трудно поймать снайпера? Опытного – почти невозможно. Фантастическое невезение.

Я сходил к машине и достал из бардачка сигареты. Прикурив, сел на траву и стал смотреть на сосновый бор, покрывающий соседний холм и тянущийся к линии соединяющей небо с землёй. Слова Марины не добавляли ярких красок в моё и без того поганое настроение. Но ведь зачем-то она мне это рассказывает?
«Дорогая, ты извини, конечно, но меня мало ебут проблемы твоих знакомых. Мне и без них несладко»
Нет, так своим подружкам не говорят.

-    Снайперов.., их даже свои не любят. Ему отрезали член. Потом отпустили.

Сергей с Романом внизу оживлённо спорили. Глядя на них, на лежащую у их ног собаку, мне почему то стало больно. Наверное именно такое чувство испытывает человек оставшийся живым после катастрофы в которой погибли все. Чувство вины за то, что тебе повезло.
Марина положила оружие на землю и подсела ко мне.  Я чувствовал, что она смотрит на меня, но почему-то боялся ответить на взгляд.

-    Небо смеётся над нами, это понятно, мы ведь все грешники. Но представь себе…эту злобу… эту ярость,… когда у тебя отнимают всё, кроме гордыни. – Марина берёт меня за подбородок и поворачивает голову в сторону карабина. – В этом прицеле можно сфокусировать свою обиду. Не рассеивать её вокруг, мстя знакомым и близким за боль, которую нам причиняют  боги.

В воздухе повисает незаданный вопрос. Мы оба знаем на него ответ.

Два года назад Марина неудачно сделала аборт. Внутренняя инфекция, и всё, она бесплодна. На аборте настоял я. Она хотела ребёнка, я – нет. Обычное дело, мы то и дело коверкаем друг другу жизни.
Я смотрю на карабин и понимаю, что её рана её так и не зажила. Боль и ярость всё еще живут в ней, и за  внешнее благополучие наших отношений платят жизнями выкупленные у колхозников дворовые псы. Не самая дорогая цена, если вдуматься.

-    Нам нужно расстаться, я больше не могу так. - говорит она, и я чувствую как у меня немеет лицо.

Сижу и наблюдаю как мир затягивается дымкой, и мне хочется задать вопрос Роману : онемело ли у него лицо когда он потерял самое дорогое? Чувствовал ли лицо Сергей, осознав, с каким унижением ему придётся жить? Марина, опиши мне, каково это – потерять мечту?
Я хочу сравнить симптомы.
Говорю:
-    Это действительно больно.
-    Я знаю. – отвечает она, прижимая пальцы к вискам. В глазах – слёзы.

Пошатываясь, бреду к карабину. Поднимаю, щелкаю затвором. Смотрю в глазок оптического прицела, жму на крючок.
Мне хочется верить, что мне станет легче.
Собака в мешке пронзительно воет. Чувствую, как по прикладу в ладонь мне сползают слезы.

Животные, они честнее, чем мы выражают свои эмоции. Умирая, они не стискивают зубы, а исходят страшным, надрывным воем. Не сдерживают себя, когда им больно. Не говорят: «Да, дерьмо случается, но надо жить дальше».

Выстрел.

Чудовищная смесь отвращения, жалости и злобы. Собака в мешке уже не воет, она дёргается в конвульсиях.

Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Щелчок.

Животные – они делают нас людьми. Позволяют увидеть ту  черту, за которой ты перестаешь быть человеком.
Марина ни разу не упрекнула меня в случившемся. Не говорила, что с моей подачи она стала неполноценной. Потому что знает, как это отвратительно – расправа над беззащитными.  И  поездки на охоту  напоминали ей о том, как, несмотря на гложущую тебя боль и обиду, оставаться человеком.

Я оценил урок.
Бросив карабин на землю,  бреду по дороге, пытаясь прогнать из головы сакраментальную мысль:
Дерьмо случается, да, но надо жить дальше.