Полпервого ночи, допиваю пиво, думаю сейчас лениво так потрахаюсь с женой и спать. Жена пробежала в спальню, пробежала назад, говорит псину свою посмотри, в дверь скребется. Собака мой, внезапно, как из пушки какать захотел. Вот три часа назад не хотел, все вокруг исходил с ним, а тут захотел, извелся весь. Ну, делать нечего, животина тоже человек. Нацепил куртку и потащился для осуществления процесса собачей дефекации. Собака мой бегом ринулся к своему любимому месту, принял позу горного орла и некисло так нагадил. Пока я собирал в одноразовой перчатке его безобразие, как всегда прыгал вокруг, оглашая окрестности ликующим лаем хорошо просравшегося животного. Псина у меня небольшая, фокстерьер, типа Манмаренси, лает громко и радостно. На этот лай собственно и подгребли трое бичей.
Рядом круглосуточный ларек с распивочной, видать запрет на ночную торговлю им личным указом президента отменили, поэтому всю ночь разные маргинальные личности водку-пиво фигачат. Вот трое подгребли, спросив закурить, пока я выбрасывал какашки в урну. Сильно удивившись моему здоровому образу жизни и отсутствию курева, решили он мне навалять за это. Однако, их стиль «пьяный колхозник» оказался заметно слабее северного стиля. Мне даже понравилось, размяться не помешает, прыгаю, уворачиваюсь, бить их жалко – морды и так опухшие, но надо. Одного завалил, второй тоже на ногах еле держится, собака мой прыгает вокруг, радуется чему-то. Вижу, наконец, в окно из пикета менты стали выглядывать, вот всегда они так, в последний момент. Слышу, отпирают свою железную дверь, пока отоварил хорошенько еще одного бича, да наддал ногой поднимающемуся. Смотрю, выходят, наконец, неторопливо забирают бичей и я вроде двигаю домой к теплой постельке и плотским утехам. Щас. Собак мой, кроме как голосом себя не проявлявший, мохнатым снарядом метнулся к наименее поврежденному бичу и пока тот соображал, впился ему между ног, да так там и повис. Бич заорал, упал на спину и стал из лежачего положения визжать до хрипоты. Собака зафиксировал стойку и отпускать не собирался, порыкивает и косится.
Менты поржали, увели двоих, стали вынимать из под собаки третьего, а он не дает. Пытались его оттащить, бич стал орать, что больно очень. Я говорю типа фу, ко мне, брось каку, но собака своевольная скотина, команды выполняет когда хочет. Мент говорит я его щас пристрелю и дело с концом. На это я возразил, что собака у меня трахается не так часто, как ему бы хотелось, но каждый раз когда он присунет, примерно три месячных оклада товарища сержанта приносит. Да и сам зверь стоит некисло, родословная простирается чуть не в средние века. Сержант почесал дубинкой затылок, посмотрел на драгоценного собаку и стал разжимать пасть руками. В слюнях измазался, но успеха не добился, матернулся и вызвал скорую, говорит пусть ему укол какой закатают или еще чего придумают. Продавщица притащила колбасы, даже на вид страшной, но собака её игнорировал, принципиально дерьмо не жрет. Стал подтягиваться народ. Я позвонил домой, сказал чтобы не волновалась, типа у собаки запор, когда просрется неизвестно, потому как зная сволочную натуру зверюги, могу предположить, что отпустит только когда проголодается, а ел он недавно.
Приехала скорая. Народу прибавилось. Бригада поржала, но развела руками, говорит успокаивающего мужику вколем, а то у него глаза уже на лоб полезли, да и холодно на асфальте лежать. Собаками говорят не занимаемся. Тут вылез водила из скорой, говорит надо его как у Петровича на даче. Мент опять почесал затылок дубинкой, но видать никаких Петровичей не вспомнил, поэтому водила пояснил. Дескать, однажды такое в Саблино было с братковским бультерьером, тоже челюсть свело или еще какая физиология. Чего только не делали, хотели уже псину пристрелить, браток почти согласился. Так нашелся там старичок-ветеринар, большой специалист по всякой животине, взял он и со всей дури палец бультерьеру в задницу засунул. Тот пасть и разжал. Только, сказал водила, братку пришлось псину продать, братва его за опущенную собаку сильно чморила. Поржали, даже мужик с собаком на конце похихикал и все уставились на меня. Я отказался, дескать ахтунга с собственной собакой не хватало. Сержант встал на карачки, зачем-то посмотрел в очко собаке, прицелился пальцем и потребовал себе презерватив. Купил ему гондон гусарский, он на карачках с гандоном на пальце, прицелился и ткнул собаку в очко. Собака наверное решил, что его наконец лишают невинности, как он один раз отодрал собаку, оказалось это кобель. Видимо такая перспектива его ужаснула, он разжал хватку и сбежал. Защелкали вспышки, запечатлевая мужика, держащегося за мокрый от слюней освобожденный конец и счастливого мента на четвереньках, с гандоном на указательном пальце. Сержант, однако, быстро вскочил, выкинул гондон и потащил бича в пикет. Народ стал расходиться, весело дискутируя на тему ахтунга правоохранительных органов с животными пальцем. Собака бегал, как ни в чем не бывало. Пришел домой, рассказал жене. Она, следуя непонятной женской логике, потрепала псину и сказала бедненький. Уже под утро мы долго и весело трахались. Виновник торжества лежал на своем коврике и крепко спал. Судя по его довольно морде, снилось ему хорошее.