- Отдайте мне этот хуй, - завопил Лёлик/ Двадцатидевятилетняя скатина, всем своим видом напоминающая нацистского ефрейтора.
- Да, что, в конце концов, случилось? - камрады были в недоумении.
- Да, блядь, игруху новую взял, а тёлка пошпилить не даёт, затрахала уже беспезды, а так я ей хуй дам, пускай балуется,а сам оторвусь по свойски.
Хуй - фарфоровый фаллоимитатор, купленный в начале девяностых, в одном из первых Московских сексшопов и гордо украшавший стену нашей художественной мастерской с незапамятных времён, наряду с другими порнографическими картинками, висевший на почётном месте – возле входа.
Расставаться с хуем жалко. Все-таки раритетная вещь, можно сказать неотъемлемая часть нашей фирмы, вдохновитель идей и всё такое. С другой стороны - друга в беде тоже не бросишь.
На приватном голосовании хуй всё-таки решено было Лёлику отдать. Скупые мужские слёзы текли по морщинистым старческим щекам - расставание было тяжелым, как-никак друга, можно сказать, хороним, да ещё в пелотке какой-то мочалки. Сразу вспомнили новый год, когда на хуй надевали шапочку Деда Мороза, и первое мая, когда на нём болтался вымпел - мир труд май, в общем, вся сознательная жизнь хуя пронеслась перед нашими глазами.
Хуй был бережно снят с гвоздика и заботливо передан в неожиданно вспотевшие руки Лёлика. А он то засиял, расцвёл весь, аки мак в зимнем саду, запрыгал от счастья, бережно положил хуй в карман, да наскоро попрощавшись побёг домой.
На следующий день, Лёлик пришёл чернее тучи, точнее чернее жопы эскимоса, заросшей кандидами и примёрзшими моржами.
Не понравился подарок мочалке - решили камрады. Однако ахтунг, вот его история:
- Захожу я, значит, в вагон метро, радости полные портки, стою, держусь за поручень, предвкушаю ночное бдение и всё такое. Вдруг на Маяковке заходит какой-то грызел, активно косящий под Нагиева - длинные немытые волосы, очки на пол еблища, пидорский прикид. И начинает до всёх доёбываться, мол, вы всё тут быдло, один я есть крут. Доходит до меня, хватается за поручень, поворачивается спиной и начинает потряхивать головой, при этом волосы данного шимпанзе активно хлещут меня мо лицу. Я ему говорю, мол, молодой человек, вы своими немытыми патлами мне по еблищу елозите, на что он поворачивается и отвечает, типа ты должен быть этим доволен, мол, сам архангел Гавриил почтил меня своим прикосновением. На что я ему заявляю, что ёбну ему по рылу. Теллоид несколько смутившись, мямлит, что сам меня ёбнет и начинает размахиваться. Ввиду очевидной атаки, я резко выхватываю из кармана хуй и бью пидора мудями в область глаз, затем, пока чмо падает, добавляю с ноги в челюсть. Крики, вой, паника, ругань и кровь в вагоне. Звон стекла от разбитых очков. Все бабки, да пелотки, к которым псевдокумир приставал, неожиданно встают на его защиту, мол, надо же, малыша обидели и на меня, чуть - ли не с кулаками, бросаются. Мне надо было выйти, да на следующей уехать, ан нет - проявил себя, как настоящий мудак. Короче менты меня через две остановки взяли, и этого еблана тоже. Целый час из отделения доносился залихватский смех ментовский, а хули вы хотели, ежели в протоколе как орудие преступления – значится хуй. Даже какой-то главный мусор приехал, всё требовал, чтобы я с ним выпил, да я ж закодированный, отмазался. В общем, выпустили меня, со слезами на глазах, да с напутствием - впредь хуем, как оружием самообороны, не пользоваться и хуй вернули. А чмо это, нагиевоподобное - в клетку заперли, до утра, под вой его жалобный, утробный.
Короче на радостях, Лёлик бабу свою самолично оттрахал, даже в игру шпилить не стал. А хуй вернул нам, в родные так сказать пенаты. Обратно без эксцессов довёз.
И до сих пор, хуй, на почётном своём месте висит, на радость камрадам, врагам на погибель.
Мораль очевидна: всем пидорам хуй в рыло.