Деревенька была маленькой, всего три дома.  Стояла на кособоком холме поросшем корявыми соснами, раскидистыми дубами и огневыми по осени рябинами. Внизу под всхолмьем стремительно журча змеилась речка, обросшая плакучим ивняком и колкой осокой. Дальше раскинулся шумливый красавец лес. От него тянуло чем-то темным, первобытным и сильным - шуршала колыхаясь листва, деревья цеплялись кронами, беззлобно переругиваясь. Еще дальше, пламенея в свете засыпающего светила, искрились шапки рвущихся ввысь вершин отрога. Посреди деревеньки приютился мшелый колодец с длинным корявым журавлем. На его кособокой ступеньке стоял притороченный ржавой цепью жбан, охваченный кольцами обручей. Возле изб ютились сарайчики и погреба.


Человек пришел с восхода, одвуконь, но сейчас поводья он держал в руках, лошади шли за ним смирно, прижав уши и изредка настороженно фыркая. К небогато отделанным седлам были приторочены сумы воловьей кожи и полупустые меха с водой. Человек был вооружен - за спиной висел меч в черных кожаных потертых ножнах с простой рукояткой, обмотанной сыромятными ремешками, на поясе короткий широкий нож, на запястьях тяжелые боевые браслеты. На куртке все той же воловьей кожи нашиты стальные бляхи. Воина нельзя было назвать могучим, не покривив душой, но немногие разминулись бы с ним на узкой дороге, испытывая судьбу. Незнакомец повернулся, провожая взглядом закат, на груди распахнулась полотняная рубаха, блеснул тонкой работы медальон искря каменьями. Деревенька ожила.


Из избушек почти одновременно вышли три выбеленных временем старухи. Человек почтительно склонил голову:
- Поздорову вам, почтенные!
- И тебе поздорову, путник!
- Продлятся ваши года, дом будет полной чашей, поля тучны, скотина здорова!
- Спасибо на добром слове.
- Кто ты, путник? - подошла вторая старуха.
- Странствую по матушкиному наказу, место заповедное ищу.
- Что ж за место такое? - отозвалась третья, - мы девчоками глупыми еще здесь жили, землянику собирали да венки плели, лес-батюшку хорошо знаем. Может расскажем чего?
- Место то Лысым Холмом завется, на маковке его источник волшебный - кто испьет той водицы, силу обретет в сердцах людей читать. Сила та, матушка сказывала, от земли-прародительницы, святая сила.
- Холм Лысый говоришь, - старухи переглянулись, есть такой на закате, да...Только не боишься, ли?
- Чего ж бояться?
- Так ведь водицы то как отведаешь, прежним не будешь уже. Матушка-Земля посмотрит на тебя и преобразит по своему разумению.
- Не боюсь. Матушкин наказ это.
- Ну как знаешь. Ладно, поздно уже, с утра в путь-дорогу отправишься. А сейчас гостем будь, лошадок напои-накорми. Как закончишь, вечерять будем.


Старухи разошлись по избушкам. Путник разнуздал лошадей, подвязал им на морды сумы, ссыпал туда овса. Подошел к колодцу, плеснул жбаном по водной глади. Колодец растревожился брызгами, но водицей поделился. Воду налил в желоб потрескавшегося дуба, подвел лошадей.
Те довольно жевали кося глазами на хозяина. Что-то настораживало, как будто в подсердечье шевелился холодный червь.


- Эй! Как звать-то тебя? Вечерять пойдем!


Воин пошел на голос, зашел в крайнюю избу. На дубовом широком столе стелилась домотканая скатерть беленая глиной и щелоком. Раскинулась нехитрая снедь - пареная репа, краюха ржаного хлеба, яйца в глиняной миске, зелень, кувшинчик ячменного квасу, мисочки поменьше с овсяным киселем и медом. Рядом на лавках расселись старухи.


- Кушай давай. Небогато у нас, но уж что есть.
- Спасибо, почтенные. Акша меня зовут. Акша Черный Меч.
- Воин значит. У нас батюшка тоже воином был. Сгинул. Мы ведь сестры.


Старухи весело переглянулись. Одна наладила прялку, в руке порхало веретено.


- Ты ешь, досыта ешь, квасу отведай. Расскажи какие вести ходят, чем люд живет?


Беседа тянулась долго.


- Спасибо бабушки. На покой пора.
- И то верно. Ложись где хочешь - хоть на полатях, хоть на лавках.
- Не в обиду гостепреимству вашему, я человек вольный, на воздухе спать привык.
- Ну что ж, сеновал за домом, прямо по тропинке.


Вызвездило. Луны не было. Звезды гроздьями свисали с черного неба, мерцая сквозь редкие космы туч, рваные беспокойным ветром.


- Искупаться надобно, - подумал воин, - водицей местной омыться, тогда и сон крепче будет.


Спустился по тропке к речке, привязав по пути лошадей у сеновала. Меч положил в седельную сумку, браслеты снял, нож, подумав, оставил.
Скинул куртку, расстегнул кованую пряжку широкого пояса, мягкие ичиги стянул с ног. Портки протянутые кожаными тесемками повесил на куст можевельника, поверх сложил рубашку. Зашел в теплую парную воду по пояс, умылся, поплескал на грудь, растерся. Окунулся. Встряхнул кудрявой гривой. Посмотрел на небо. Небо смотрело на обнаженного воина, блестящего медальоном.
Послышался девичий смех. Обернулся на звук. В камышах скалила зубы голая девка, собирая руками косу.


- Пригожий какой! Откуда взялся? - и снова давай белоскалиться.
- Акша я. Воин. Иду на закат.
- Чего слова роняешь как гроши нищему?
- Не ждал - не думал встретить здесь такую красу.


Девка довольно осклабилась, стрельнув из под пряди глазом, стряхнув ладошкой капли с высокой груди.


- Ведявой меня зовут. Ведява Зеленоглазка. А про тебя бабушка сказывала.
- Так ты внучка ейная?
- Внучка. Пойдем провожу. Холодает уже.


Одевшись, пошли, взбираясь по тропке.


- А чья внучка-то?
- Тебе не все равно? - озорно сверкала глазами Ведява. У меня и сестренки есть еще. Две.
- Так мы вчетвером вечеряли, вы то где были?
- На северный склон ходили, там у нас грибы сушатся в каменном укрывище. Смотрели-переворачивали.
- А что ж бабушки про внучек молчали?
- Такому красавцу расскажи.
- Сестренок как звать?
- Росяня Рыжий Хвост и Маришка Острозубка.
- А где они?
- Нетерпеливый какой! - хмыкнула, - они то зачем нам? - призывно из-под локонов озорничали очи.
- Поздороваться, вежество знать надо. Первый воинский завет. Нельзя иначе, среди людей уважения не будет.
- Вежливый какой! - опять зазубоскалилась девка. Они давно за тобой промеж деревьев смотрят. Хихикнула.


Возвернулись. Лошади спали, безтревожно сопя. Тишина окутала полянку. Из-за деревьев выступили две тени, подошли.
- Ну здравствуй, чернявый!
- Ночи доброй, девицы!
Девки переглянулись, радостно ухмыльнувшись.
- Да, паря, ночь доброй будет!
Смутился. Вспомнил байки старших братьев по отряду, ходивших на юг дозором. Покраснел. Девки бесстыже молчали, теребя-перебирая косы - Ведява белую, Росяня медную, Маришка черную как смоль.
- Ну чего же ты, смелый воин? Трех девок забоялся?
- Скромный какой, а уж пригожий...
- Ласковый наверно...
Слова вились, сплетались в морок, окутывали туманным дурманом. Руки толкнули на сено, обнимая снимали-расстегивали воинский доспех. Теплое окутало, стало горячо, сердце стучало и рвалось от неземной сладости, томилось. Повторялось вновь. Иногда поили чем-то освежающим, силы появлялись ниоткуда, но голова не прояснялась. Опустошенный, внимал тишине. Наважденье спадало, в голове светлело. Пошевелиться не мог.


- Мой он, мой! Понятно вам! Не отдам!


Скосил глаза, ужаснулся. Над трупами лошадей, парящих свежей кровью из рваных ран, стояла гигантская рыжая росомаха и, облизывая алые клыки, почти по-человечески улыбалась, радостно молотя воздух куцым хвостом. Рядом, на шесте, вниз головой свисала неестественно большая летучая мышь. Брезгливо отдергивая ноги от парящих красных луж, подходила зеленокожая кикимора, сверкая изумрудной чешуей травяной накидки. Стало жутко. Холодный червь выбрался из подсердечья, ткнулся в виски. Мерзкая испарина покрыла лоб. Руки не слушались.


- Мой он, сестры!
- Н-наш - он, Н-наш! - тявкала росомаха.
- Вс-сем хва-а-тит! - замогильным шепотом отзывалась летучая мышь.
- Я его первая увидела! И на речке тоже! К себе заберу, тиной напою болотной, в забвении венки плести мне будет, на щуках кататься...
Зеленые капли побежали струйкой.
- Ну сестренки! Ну...
- Же-лез-ка на гру-ди, ви-де-ла? - прогавкала росомаха.
- Опас-с-сная вещ-щь... - утвердила мышь.


Рукой пошевелил, пополз пальцами к медальону. Закусив губу до крови, смог прикоснуться. Камни вспыхнули, пальцы обожгло. Голова прояснилась. Как путы спали, вскочил. Руку протянул к мечу - рядом выпал из седельной сумки, видно Звездинка билась, умирая, - клинок сам лег в десницу. Левой за медальон, обжигая ладонь, схватился. Ветер налетел ниоткуда - рвал в клочья избушки, сараи. Колодец оплыл, корявый журавль переломился с мерзким хрустом, жбан рассыпался в труху. Морок туманом утекал по земле.


На поляне, на вершине Лысого Холма, стояло четверо - Акша Черный Меч с тусклым клинком и искрящимся медальоном, первый меч ордена Смотрящих-в-Ночи; Ведява Зеленоглазка - кикимора, речная царевна и хозяйка ручьев; Росяня Рыжий Хвост - охранительница местного зверья, прекрасно-могучий оборотень, будто слитый безумным гончаром из ладной девки и мощного зверя; и Маришка Острозубка, младшая сестренка, вампир, стерегущая покой усопших, завернутая в покрывало ночи.
Посреди поляны, аккурат между ними, бил из-под земли колдовской ключ, отражая равнодушные звезды.


- Нечисть, прочь! Я воин Света! Здесь будет храм Матери-Земли! Учителем своим, Великим-в-Печали заклинаю, сгиньте прочь или умрите!


Три сестры молча и насмешливо стояли не шевелясь. Переглянулись.
- Великий-в-Печали? - задумчиво молвила Рыжая, - неужто про нас вспомнил?
Кикимора хихикнула как несмышленная девчушка, радостно и озорно:
- Не забыл...


С места взвился в воздух, изворачиваясь на лету - горло оборотня достать пытаясь, чертя серебристой молнией, скашивая глаза на вампира, чуя затылком водянистый холод кикиморы. Тени перетекли, танцуя. Прыжок над заповедным ключом прервался - потянул медальон неподъемным бременем. Воин рухнул в куче игристых брызг, облизывая прокусанные губы, ловя вкусные капли. Медальон канул в глубину, каменья блеснули прощаясь. Родник заурчал весело, растворяя металл и впитывая Силу. Слезы текли по лицу бесстрашного воина - отведав заповедной водицы, понял, что самонадеянно и жестоко просчитался. Бессильная рука не нуждалась более в оружии. Акша Черный Меч ждал.


- Дурачок, - печально улыбнулась кикимора, жалко тебя...
- Глупенький, - отозвалась меднорыжая, сверкая звериными глазами, Храм Матери-Земли тут от века стоял и стоять будет!
  А Маришка не отзывалась, только губа верхняя поднялась, сторонясь белых клыков.


Ведява обняла, гладила волосы, смахивала слезы:
- Сладкий ты наш...
Акша в мучительно-сладостном забвении покидал этот мир. Прильнув к его шее, причмокивала Маришка. Уважая бесстрашие и смелость, Росяня вгрызалась в печень, вынимала сердце.


Далеко на восходе, на площадке сторожевой башни, стоял глава ордена Смотрящих-в-Ночи, учитель, нареченный Великим-в-Печали, при рождении получивший имя Отца-Хранителя Заповедных Земель и грустно улыбался. Он сильно скучал по своим дочерям.