Меня зовут Шурик. Фамилия уже не имеет значения...
    У меня белая горячка и, наверное, я умираю...
Наше село Крайнево, под Тулой, ух какое зеленое! Деревья  по весне все яблони да сливы, как зацветут, так любо дорого посмотреть... А речка Упырка?! Сколько я там пацаном рыбы ловил, а особенно раков. Залезешь, бывало к ним в норку под берегом, а они зараза, клещами щипаются и хвостами барабанят, что есть силы! Смехота, да и только. А вареные, красные, - да под свежее пиво!

    Я давно стал алкоголиком. Сам все раньше не верил, что со мной это произойдет, думал, вот скажу все и ни капли больше. По молодости отцу покойному помогал самогон гнать, змеевик поддерживал, а потом первач пробовал. Но тогда так, с дуру, по пацански...  А потом и сам не заметил, как спился, знаете, так бывает. Пьешь, пьешь, хорошо, весело, а потом бац... Понимаешь, что ты остался один, общество тебя уволило из своих рядов, презирает, алкашом грязным называет, бомжем...
    Меня зовут Шурик. Шурик. Шурик... Фамилия уже не имеет значения, никакого значения...

    С Веркой я познакомился, когда мы монтировали проводку для большого детского садика, я, тогда как раз закончил училище и работал электриком. Она ничего, правда, очень уж крупная для меня, зато добрый у нее характер! Нет! На Веерку плохо говорить просто грех! Сам во всем виноват! Ну, казалось, - что бы не жить? На работу сразу взяли, комната хоть и в коммуналке, большая, двадцать шесть метров, потолок высокий, от дядьки осталась.

    Верка в фате, да в подвенечном платье, да в белых туфельках, просто красавица!!! Прилично вместе зарабатывали! Телевизор, холодильник там, стенка, - все как у людей. Магнитофон купил, кассеты блатные слушали...

    По вечерам ребята знакомые приходили, раз бутылка, два бутылка – и пошло, поехало. Закружилась моя жизнь, как карусель, да и Верка смотрю, от меня не отстает, пьет, не пропускает, хоть и девушка. Навалится на меня ночью пьяная, потная, грудью своей большущей лицо мне закроет. Я задыхаюсь, но ни крикнуть,  ни сдвинуть ее с места сил нету. Сам в стельку... По утру противно в глаза друг другу глядеть!

    Проснемся, с похмелья голова раскалывается, я ее ругать начинаю:- Верка, говорю, -От тебя потом ужасно воняет! Ну почему ты так потом воняешь?! – А она как заорет на меня – Идиот ненормальный! Я тебе чуть ли не чрез день брюки твои проссаные насквозь стираю, вот это вонь, так вонь! А ты мне тут еще выговаривать будешь? Шел бы лучше на работу! Ни мужик в постели, ни защитник в жизни, - одно название муж... Да чтоб, я от тебя ребенка родила? Урода воспитывать, всю жизнь проклинать? Да чтоб ты провалился...

    Вот моя алкашная доля, один кошмар. Приду в себя после очередной бутылки, весь в поту холодном, липком... И хочется выпить, ужасно хочется выпить... А тут еще сигареты кончились. Ватными ногами иду на этаж бычки искать по этажам.
    С Веркой почти не разговариваем. Она меня и так – то не шибко любила, больше из за квартиры и прописки вышла за меня, а теперь, когда у меня руки трясутся и на себя в зеркало противно посмотреть... Ну что делать? Господи!? Что делать?

    Иногда, в минуты светлые, лижу с ней, целую ее в губы, в шею, ласкаю ее и вместе мы лежим и плачем, от безысходности и что вот так вот из за водки страдаем, из за пьянства...

    За стенкой у нас живет бабка по кличке Кока, она в доме полы моет, дворником подрабатывает, ужасно противная старуха. Как только Верка на работу, она мне стакан бормотухи своей, и сама тут же себе наливает. – Брось – говорит Верку! На что она тебе такая нужна, эта сука! – Так вот к ней внучек из заключения вернулся. Толик. Пять лет отсидел за хулиганство и воровство. Ничему его тюрьма не научила. Как был скотиной, так скотиной и остался! Сначала Толик стал к нам с бутылкой захаживать, вроде как музыку послушать, посидеть. Потом незаметно вроде для меня стал Верку обхаживать, приставать стал, ластиться,  и сманил ее на какую – то квартиру. У него бешенная внутренняя сила и воля, вот Верка за ним и пошла.
    Я остался совсем один, - теперь с горя напивался и так и лежал до утра в собственной моче.

    Крысы. Крысы сволочи совсем обнаглели, уже ходят по комнате, меня не боятся, даже наша кошка Катька от них удирает. А самая главная крыса у нас – это бабка Кока!! Как, значит Катька – кошка уже старенькая, то бабка Кока меня пьяного подловила и заставила в кухне Катьку на двери повесить... Я и повесил, - чего с пьяных глаз не сделаешь? За это нет мне прощения, и во сне ко мне часто Катька приходит, и трется об ногу, мурлычет, и я просыпаюсь плачу, никогда не прощу себя... А Коку уже бог наказал, разбило Коку параличом. Больше дворником она не работает, а получает пенсию по первой группе инвалидности. Но ведьма она, ведьма. Хоть и покормит иногда и стакан в рот зальет.

    Как-то утром Толик ко мне пришел, бутылку принес, - вроде бы мириться захотел... Как по стакашке выпили, он мне рассказал, что Верка от него ушла, в деревню к матери уехала: - Бил я ее по пьянке, вот она и не выдержала, удрала, - говорит Тебя очень вспоминала и плакала, плакала, как там мой Шурик...
    Толик ко мне зачастил, рассказывал каждый раз что-нибудь. О тюрьме, о том, о сем...

    Как-то зашел ко мне и сказал: - А знаешь Шурик, хаза у тебя отличная, для встреч и дружеских свиданий! И стал ко мне каждый вечер приводить дружков своих воров и хулиганов. Я уже ничего не мог с этим поделать... Меня потом часто били, просто так, без всякого повода, может, просто под руку попадался, - черт его знает. Я то в это время был мертвецки пьян и мне было совсем не больно, - били то по моему телу, которое ничего не чувствовало... Сквозь какую – то угарную дрему я видел, как выносили мой телевизор, холодильник, потом били какую-то шлюху напомаженную и она дико верещала. Нагрянула милиция и нас всех забрали на пятнадцать суток.

    Когда вернулся, в комнате опять жила моя Верка. Она все привела в порядок, пустила меня только на порог и сказала, что жить со мной, больше не согласна, в квартиру не пустеет, потому, что здесь прописана. А если буду буянить и нервы мотать, то посадит меня именем закона.........  
    Так я остался на улице... Пристанище нашел в заброшенном доме под снос. Днем ходил к магазину, мелочь клянчил, с тетей Машей познакомился, она мне иногда всякую всячину отдавала из магазина, подкармливала добрая женщина, дай ей бог здоровья...
    Как-то заснул на улице, очнулся в приемном покое, удрал оттуда сломя голову. Страшнее смерти боюсь уколов...

    Особенно тяжко мне одному по вечерам было. Сидеть в пустой, заваленной мусором и одеждой с помойки комнате, зато не холодно. Окно забито было досками, а щели я тряпками заткнул, чтоб не дуло. Голова болеть сильно стала, я с ума сходить стал, белая горячка недавно была, я тогда себе кулаки в кровь разбил, когда по стенам в безумии колошматил. А сейчас хорошо, голова почти не болит, ногам тепло, и лебеди, белые, грациозные такие, шеи во, какие длинные!  Они теперь часто ко мне приходят, не знаю, сошел я с ума или нет, это уже и не важно, нравится мне с ними, с лебедушками... Только они у меня и остались... Белые, грациозные...

    Меня зовут Шурик! Шуу-рик... Фамилия уже не имеет никакого значения... Никакого значения...