Немного об авторе (со слов самого автора):

Родился (в 1988 году) и вырос в злоебучем городишке под названием Абакан. Известен тем, что ежедневно укуривается (плюс каша, плюс манага) и бухает на халяву, ибо всегда находятся придурки, которые приглашают Марка бесплатно укуриться и побухать. Ежедневно (в течении довольно длительного срока) посещает психотерапевта. На мастурбацию отводит от одного до четырех часов в сутки. Нигде не работает и не учится (Марк ебал в рот ваши фазанки и институты). Еще: за последние полгода посадил легкие (две – три пачки сигарет с высоким содержанием никотина в день), сердце (четыре столовых ложки кофе на одну чашку), и печень (регулярное употребление алкоголя, антидепрессантов и транквилизаторов, а также несколько неудачных попыток самоубийства; одна из таких попыток описана в рассказе «Игра на публику»).
Еще: Марка крупно подставили и теперь ему грозит срок от трех до пяти лет в одной из «красных» зон («красных»… автор ненавидит ментов – его неоднократно принимали в вытрезвитель, после чего приходилось через весь город добираться домой пешком; менты, кстати, никогда не дают прикурить – еще одна причина для ненависти).
В данный момент работает над своим сверхнахгениальным произведением (литературной версией того, что вы сейчас будете или не будете - не ебет - читать), которое хуй издадут, так как автор умудрился правильно отразить ситуацию с современными российскими издательствами и современными российскими редакторами с несовременным советским менталитетом.


Даже если ты создал нечто великое, все равно у тебя есть маленькая надежда на то, что любят именно тебя, а не твое творение.

Марк Ирвин

1. Сообщением «Абакан - Москва»

"У безнадежного больного, когда он уже точно знает, что жить ему осталось всего пару дней, просыпается жажда жизни. Конечно, ведь у него больше нет права выбора - жить или умереть. Скажем так, не очень приятно, когда врач открыто заявляет твоему самому близкому человеку, твоему сыну, сидящему возле кровати, на которой ты лежишь уже которую неделю, что смысла вызывать реанимацию больше нет. Даже несмотря на его слова, тебе хочется жить. Потому что у тебя не спросили, хочешь ты умирать или нет. Тебя не спрашивают. Врач оставляет несколько ампул сильного обезболивающего и интересуется у твоего сына: "Эта квартира перейдет по наследству вам?". И твой заботливый отпрыск кивает головой, не обращая на тебя ровно никакого внимания. Даже несмотря на это, тебе все равно хочется жить. Ну, может быть, для того, чтобы придушить своего сыночка. Уже через час после ухода врача, он, выкурив половину пачки прямо в комнате, в которой ты лежишь, дрожащими руками набирает в шприц содержимое всех ампул. Одну за одной. Черт побери, думаешь ты, неужели он не может подождать еще несколько дней? Потерпеть со своими вечеринками?".
Я убираю ручку в карман и кладу исписанную салфетку на стол. Закуриваю сигарету и делаю глоток остывшего кофе. У меня, в отличие от того больного, о котором я только что писал, желания жить - совершенно никакого. Может, действительно, все дело - в выборе? Я отгоняю от себя эту мысль. У меня тоже нет выбора.
Крутя в руке зажигалку, я наблюдаю за толстой официанткой, протирающей мокрой тряпкой соседние столики. Наверное, она тоже постоянно задумывается о самоубийстве. И у нее есть полное на это право: потому что у нее такая фигура. Да и жизнь, уж точно, не лучше.
Я допиваю кофе и смотрю на часы. Шесть ровно. Мой поезд отправляется через пятьдесят минут. Расплатившись, я выхожу на улицу и иду по направлению к вокзалу. По пути я покупаю две бутылки пива Амстердам и три пачки Мальборо лайтс. Поесть можно в вагоне-ресторане, поэтому из еды я ничего не покупаю.
В купе, в котором я еду, кроме меня - симпатичная девушка, в короткой джинсовой юбке и кофточке, тоже джинсовой. У нее довольно симпатичные ножки, еще - аккуратные губки, покрытые блестящей губной помадой. Еще эта девушка - обладательница роскошных темных волос. На вид ей лет девятнадцать или двадцать. Конечно же, в голову приходят мысли о том, что было бы неплохо с ней переспать. Но я не говорю ей ни слова, когда она, с сумочкой, входит в купе и говорит мне:
- Привет.
Я лишь молча киваю ей головой и достаю из рюкзака бутылку пива и плеер. Надев звукоизолирующие наушники, я смотрю в окно, на здание вокзала, и отхлебываю пиво. В плеере Art of noise, альбом "Below the waste". Девушка достает из сумки книгу и погружается в чтение.
Книга, которую она сейчас читает, написана мной. Голубая обложка. Автор: Марк Ирвин. Название: Десятка. Эта книга в ее руках - один из ста тысяч экземпляров.
Вам кажется, что это невозможно, написать в таком раннем возрасте книгу, ставшую культовой. На самом деле мне плевать, что вы об этом думаете, и у меня есть на то все основания: я написал эту книгу, а вы - нет. На самом деле, мои мысли совсем о другом: мне очень хочется трахнуть эту девушку. Очень уж соблазнительны ее ножки.
Пока я обо всем этом думаю, я делаю вид, что смотрю в окно, хотя на самом деле - любуюсь ее ножками. Действительно, как можно предпочесть грязный осенний пейзаж за окном ее стройным ножкам? Ее элегантным ножкам, обтянутым темным нейлоном? Но я делаю вид, что мне больше интересен пейзаж.
Я с самого детства ненавижу Россию. Я никогда не понимал, что можно любить в этой ужасно скучной стране. Уж точно не грязный вокзал, и не снующих туда-сюда людей. И не этих сраных политиков. Одна из причин, по которой я не уехал в другую страну - там я не добился бы того, чего смог добиться здесь. Здесь я стал культовым. А в другой стране я, со своим плохим английским, со своими манерами и привычками, выглядел бы, по меньшей мере, нелепо. Прямо как ваш фермер, всю свою молодость проживший на своей грязной ферме, в обществе коров и свиней, и, по какой-то причине, переехавший в крупный город. Ему помешает нормально жить то, как он разговаривает. То, на что он будет тратить деньги. И даже если он будет хорошо одеваться, и ежедневно принимать душ, все равно вся та грязь, все то бескультурье, к которому он с детства привык, словно стикер на лобовом стекле вашего автомобиля, будет говорить всем: «фермер». Может быть, поэтому фермеры не переезжают в большие города. "Коллекционер" Джона Фаулза, там все написано.
Люди, со своими огромными багажами, передвигаются под композицию "Catwalk". Солнце скрывается, тоже под композицию "Catwalk", а я делаю вид, что за всем этим наблюдаю. Делаю финальный глоток, ставлю пустую бутылку на стол и достаю вторую. Девушка напротив меня скользит взглядом по строчкам, под "Catwalk".
У меня впереди три с половиной дня, в течение которых я только тем и буду заниматься, что каждые полчаса ходить в тамбур покурить. Жизнь культового писателя, она на самом деле очень скучна, если вы не знали. И состоит не только из открытых походов по закрытым клубам и закрытым вечеринкам. То, что вам сообщают в Ньюс-блоке по MTV, "Мадонна устроила очередную закрытую вечеринку", по меньшей мере - пафос. О настоящих вечеринках, где вам уж точно не дадут подохнуть со скуки, вы никогда не узнаете.
Поезд начинает медленно скользить по путям, оставляя за собой всю мерзость и грязь Абакана, этого маленького городка, чтобы доставить нас в другой город, Москву, город еще более мерзкий и грязный. Девушка отрывается от книги, и тоже смотрит в окно. Она что-то мне говорит, но я ничего не слышу, поэтому я снимаю наушники и спрашиваю:
- Что?
- Я говорю, мы едем. - Улыбается она.
Я киваю головой, снова надеваю наушники, прислоняюсь к стене и закрываю глаза.
Три с половиной дня, в течение которых я буду любоваться ее прекрасным телом. Разговаривать с ней. Но не сейчас. Попозже.
Я откровенно не красавчик, несколько рахитичный, с непричесанными волосами. Просто не забочусь о своей внешности. Возможно, опять же из-за самоутверждения: хочется, чтобы людям нравился я, а не моя внешность. Хочется, чтобы меня воспринимали таким, какой я на самом деле. Самое удивительно, дела именно так и обстоят. Хотя я часто спрашивал у девушек, что им во мне нравится, но ничего конкретного в ответ не получал.
В кармане завибрировал мобильный. Смс от Хейта. Хейт - парень, к которому я сейчас еду. Хейт, конечно, ненастоящее имя, но настоящим я никогда не интересовался, потому что "Хейт" мне нравится. А узнать, что он какой-нибудь Леша или Тимур - зачем? У каждого есть право самому выбрать себе имя. Причем прав на выбор своего имени у нас гораздо больше, нежели у наших родителей.
"Ty uje viehal?" - "Da, ja uje v puti". Все коротко. Все понятно.
Я смотрю на часы и решаю принять таблетки. Антидепрессант (Амитриптилин - десять таблеток), транквилизатор (Феназепам - пять таблеток). Девушка отрывается от книги и смотрит, как я запиваю таблетки пивом.
Я откидываюсь на спинку кровати, решив, что начну флиртовать с девушкой как-нибудь позже, закрываю глаза и погружаюсь в сон.
Наутро меня ожидает облом: девушки в купе уже нет. Я почему-то рассчитывал, что она тоже едет до Москвы, как и я. Вот черт.
Все следующие дни в пути проходят по следующему сценарию: чистка зубов, сигареты, вагон-ресторан, пиво, сигареты, отправка смс, сигареты, вагон-ресторан, пейзаж за окном, сигареты, чистка зубов, сон. Так скучно мне никогда не было. На каждой более-менее крупной станции я выхожу из вагона и просто стою и дышу свежим воздухом. Иногда позволяю себе добежать до какого-нибудь ларька и купить парочку глянцевых журналов, которые все равно потом не читаю.
Перед тем, как оказаться в самой столице, необходимо еще целых полдня катить по Подмосковью: маленькие пролески, чередующиеся с дачными поселками. Когда все это еще и утопает в тумане, перед нами выстраивается унылое полотнище, растянутое на несколько часов.
Проснувшись в пять утра (дурная привычка - вставать так рано), я полчаса стою в тамбуре: курю и наблюдаю в окошко серую ленту унылости. Мне интересно, как там проводит время моя сестренка Саша. Я решаю ей позвонить.

2. Саша поднимает LV

Клуб. Стробоскопы, ебаная музыка в стиле хаус, тинэйджеры под экстази и кокаином, танцующие в ритмах, лишь им самим понятных.
Саша, брюнетка, и Элисон, блондинка с очень короткой стрижкой, обе в коротких фиолетовых юбочках и розовых кофточках, сидят за столиком, потягивают из бокалов коктейли. На лицах - уйма косметики, но, как не странно, это делает их еще более привлекательными.
На столике лежит мобильный Саши. Дисплей вспыхивает ярко-голубым. Саша берет телефон:
- Да?.. - Протягивает она. Прикрыв трубку ладонью, она шепчет Элисон:
- Это Марк.
Саша говорит по телефону:
- Да, Марк, нет, скучаю. Правда. Я дам тебе адрес, где я сейчас тусуюсь, ок? У тебя там ручка есть? Ну, так запомнишь.
Саша диктует адрес.
- Все, ну давай, целую.
- Ты представляешь, - Улыбаясь, наклоняется Саша к подруге. - Он приезжает в Москву уже сегодня!
- I don’t hear you! - Кричит Элисон. Элисон, она американка. Хотя в совершенстве владеет русским, но говорить предпочитает на родном языке.
Из-за музыки ничего не слышно, поэтому Саше тоже приходится кричать:
- Он сегодня приезжает в Москву!
- Fine! I would like very much to speak to him. - Говорит Элисон, и делает глоток коктейля. Саша закуривает вирджиниа слимс и кивает:
- Конечно, dear. - Она достает из сумочки пакетик с кокаином, показывает его подруге. Они поднимаются и идут в женский туалет. Там Саша быстро готовит четыре дорожки. Две вдыхает сама, две достаются Элисон.
- Интересно, идти его встречать? А, ладно, сам разберется. - Саша стоит, зажав нос, чтобы не чихнуть. Элисон вдыхает порошок.
Саша пристально разглядывает свое отражение в зеркале. Бледное лицо, темные волосы. Круги, круги, круги под воспаленными глазами. Она осторожно прикасается к этим фиолетовым пятнам под глазами и вздыхает. Потирая нос, выходит из туалета, протискивается через толпу танцующих и садится обратно за свой столик. Минуты через две подходит Элисон.
- Ну как? - Спрашивает Саша. Она спрашивает:
- Хороший порошок?
- Oh… - Закатывает глаза Элисон. - It’s a good cocain.
Саша улыбается.
К ним за столик подсаживается парень лет двадцати пяти. На нем - короткие шорты, рубашка навыпуск, сандалии. Короткая прическа, очки на лбу. По его взгляду видно, что он только что принял что-то серьезное. Вздохнув, он с улыбкой переводит взгляд с одной девушки на другую. Наконец он говорит:
- Привет.
Девушки делают вид, что не замечают его. Саша изучает бокал с коктейлем, а Элисон копается в сумочке.
- Черт, такие симпатичные девушки, и сидите тут в одиночестве. Так и до старости просидеть можно. - Улыбаясь, говорит подсевший.
- А что, есть другие предложения? - Вопросительно-надменным взглядом окидывает парня Саша.
- Ну, почему бы нам не подняться наверх и не повеселиться?
Саша окидывает его оценивающим взглядом и отвечает:
- Ну что же, пошли. Повеселимся.
- I have a question. - Говорит Элисон. - How about money?
- Что она сказала? - Спрашивает парень.
- У тебя есть деньги? - Говорит Саша.
- Конечно есть. - Парень достает из кармана рубашки массивную пачку долларов.
- Тогда идем.
Парень, засияв от гордости, что так легко смог развести сразу двух девчонок, ведет Сашу и Элисон за собой на второй этаж. На втором этаже: коридор, пол, покрытый красным ковром, и ряды дверей с позолоченными ручками. К одной из них подходит парень, достает ключи и отмыкает замок. Открыв дверь, он проходит первым и приглашает девушек:
- Прошу. Проходите.
Элисон проходит в комнату, Саша останавливается возле парня, и, словно нечаянно, чуть-чуть к нему прижавшись, говорит:
- Послушай, ведь мы даже не знаем, как тебя зовут.
- Алекс.
Девушка подтягивает Алекса за воротник рубашки и целует. Оторвавшись, она говорит:
- Алекс. Мы хотели бы выпить шампанское. И еще, я думаю, ты же позаботился о контрацепции?
Алекс, покрасневший, кивает головой и говорит:
- Я мигом, девочки. Я быстро.
Он выскакивает в коридор, хлопая дверью. «Твою мать, неужели это так легко?! Отъявленные шлюхи!», - думает он. Сбежав по лестнице на первый этаж, он подходит к бармену:
- Мне нужны две бутылки холодного шампанского. - Достав из кармана пачку купюр, он вытягивает одну и протягивает ее бармену. Бармен берет деньги, и уходит в другую комнату. Алекс стоит, в нетерпении постукивая пальцами по стойке бара. Бармен наконец приносит шампанское, Алекс буквально выхватывает бутылки из рук бармена и бежит обратно к номеру, где его ожидают две очаровательные девушки, с которыми он сейчас будет трахаться.
- А вот и я, девочки! - Говорит он, и показывает бутылки с шампанским.
Саша и Элисон, сидя на огромной кровати, о чем-то перешептываются и смеются. Наконец Саша поворачивается к Алексу, поднимается с кровати, подходит к нему и жарко шепчет в ухо:
- Позабавься пока с моей подружкой, ей так нравится, когда лижут ее нежную киску. А я вернусь через пару минут.
Алекс, вся его рубашка пропиталась от возбуждения потом, ставит шампанское на столик и достает бокалы. Все это он делает, не сводя глаз с Элисон.
Саша в ванной комнате, перед ней две тонкие дорожки кокаина. Когда она вдыхает первую дорожку, из комнаты раздается крик Алекса. Саша не обращает на это внимания и вдыхает вторую дорожку. Пристально смотрит на себя в зеркало, стирает оставшийся порошок с кончика носа и идет обратно в комнату.
- Твою мать! Это же мужик! - Говорит удивленно Алекс. Он, голый, лежит на кровати, перед ним Элисон, с ее огромными сиськами и торчащим членом, который не скрывают тонкие трусики.
Саша подходит, осматривает парочку на кровати, открывает бутылку шампанского, делает несколько глотков прямо из горлышка и улыбается:
- Ну и что? В чем проблема? Ты знаешь, как она отсасывает?
Алекс садится на кровать и, обхватив голову руками, говорит:
- Все, хватит! Убирайтесь вон отсюда!
Он говорит:
- Я хочу нормального секса, а не… а не это чудовище!
- Suck my prick! - Кричит Элисон.
Саша, с бутылкой шампанского, подходит к Алексу, и, удобно обхватив рукой горлышко, с размаху бьет Алекса по голове.
- Блядь! Ебаная шлюха! Какого хуя ты делаешь?! - Алекс держится обеими руками за окровавленную голову.
- Два. - Удар и Алекс падает. Алекс, с проломленным черепом, весь испачканный в крови.
Саша наклоняется к нему, хлопает рукой по карманам, и, наткнувшись на что-то твердое, достает пачку купюр.
- Здесь около тысячи долларов. - Пересчитав, говорит она. Она говорит Элисон:
- Осмотри комнату. Может быть, здесь есть что-нибудь еще.
Элисон одевается и начинает искать деньги. Она ищет в шкафчиках. За картинами. Под ковром. Деньги лежат в дипломате на столике - к такому выводу она приходит, открыв дипломат, в котором аккуратными пачками лежат стодолларовые банкноты.
- I can live with it! - Улыбается Элисон и показывает дипломат Саше.
- Ничего себе «приемлемо»! Твою мать, здесь… здесь дохуя денег, dear! - Смеется Саша. Успокоившись, она говорит: - Ладно, пошли отсюда, пока он не очнулся.
Элисон отрицательно качает головой. Она еще раз осматривает все ящики и находит в одном из них тюбик вазелина. Выдавливает из тюбика на палец немного вазелина и обмазывает горлышко бутылки от шампанского.
- О черт, - Закатывается в хохоте Саша, - ты же не собираешься засунуть ему эту бутылку в…
Элисон оборачивается, улыбаясь, подносит палец ко рту, призывая к молчанию. Она, с бутылкой шампанского и тюбиком вазелина подходит к телу Алекса.
- Эмм… Я подожду тебя на улице. - Говорит Саша, берет чемоданчик с деньгами и выходит из номера.

3. Как это происходило

Наша мать умерла в возрасте сорока лет. Инфаркт. Вместо того, чтобы вызвать реанимационную команду, я и Саша трахаемся в соседней комнате. Точнее, пытаемся трахнуться. Перед этим мы выпили достаточное количество водки, чтобы у Саши проснулось желание потрахаться со мной. Достаточное количество водки, чтобы мой член не вставал.
В комнате выключен свет, Саша лежит на кровати, широко раздвинув ноги, а я пихаю ей в пизду указательный палец. Другой рукой отчаянно дрочу, чтобы эрегировать свой пенис. Время от времени я одаряю тело Саши поцелуями, чтобы она не забывала о моем существовании и не заснула. Я пытаюсь представить себе что-то, что меня возбудит, но, как обычно бывает в такие моменты, в голову ничего не приходит. Даже мысль, что я могу убить Сашу после того, как она кончит, не помогает. Минут через пятнадцать у меня наконец что-то получается. Мой член медленно начинает подниматься.
- Марк! Саша! - Слабый стон из соседней комнаты. - Марк, вызови скорую!
Сейчас я вызову скорую, но сначала все-таки оттрахаю эту сучку. Я пытаюсь засунуть свой полуэрегированный член ей в пизду, но получается это только с третьей попытки.
Для себя я решаю: больше не пить.
- Марк! - Мой член елозит во влагалище Саши, а моя мать умирает от инфаркта. Все это время я пытаюсь сосредоточиться на чем-то возбуждающем, но стоны матери мне мешают.
Мой обмякший член выскальзывает и я снова пытаюсь запихать его обратно. Ничего не получается. Тогда я решаю действовать по-другому: довести Сашу до оргазма с помощью пальцев и языка. Спустя полчаса заскучавшая Саша заявляет:
- Тебе не кажется странным, что мама так долго молчит?
Мы переглядываемся и бежим - я, голый, и Саша, завернутая в покрывало, в комнату  матери. Она, с открытым ртом, в прозрачной ночной рубашке, лежит на кровати. Все жировые отложения, все то уродство, которое кроме нас придется увидеть патологоанатому. Мы стоим и молчим, глядя на оплывший жиром труп нашей мамы. Труп, он похож на растаявший кусок сливочного масла.
- Эмм… Наверное, нам следует вызвать скорую. - Говорю я.
- Да, пожалуй. - Соглашается Саша. Она обходит тело матери и смотрит на него так, как смотрят на мумию египетского фараона.
- Неужели я к старости стану такой же? - Спрашивает она.
- Нет. Ты не доживешь до старости. - Говорю я.
- Честно?
- Честно. - Отвечаю я.
Наверное, правильнее было бы вызвать реанимацию, но у нас другие планы на этот счет: мы берем мамины деньги. Мы берем мамины драгоценности. Саша где-то находит  огромный розовый фаллоимитатор,  показывает его мне, трясет им в воздухе, смеясь, и кладет в свою сумочку. Странно, я даже не знал, что моя мать пользовалась фаллоимитатором.
На следующий день я покупаю Саше билет до Москвы, а сам остаюсь в Абакане еще на пару дней: нужно продать все ценное, что есть у нас в квартире. Я подаю объявление в газеты. На телевидение. Я расклеиваю объявления по всему городу.
Потом я сижу на диване - пью пиво, слушаю nine inch nails, альбом «the fragile (right)» и жду покупателей. Труп моей мамы сейчас на свежем воздухе, что так полезен для пожилых людей. Она лежит на балконе, накрытая какими-то тряпками, чтобы никто не видел труп и не мог помешать ему портить свежий воздух запахом разложения. К двенадцати часам следующего дня квартира пуста: в ней только я, бутылка коньяка и бокал. Еще - пачка мальборо лайтс. Еще - куча мятых купюр передо мной. Я сижу на полу - аккуратно разглаживаю банкноты и раскладываю их по достоинству: слева - купюры достоинством в тысячу рублей, правее - в пятьсот, еще правее - сотни, потом десятки и остальная мелочь. В общем счете: пятьсот семьдесят две тысячи сто семь рублей. Моя мама, она работала в престижной фирме, но деньги тратила очень экономно, чтобы обеспечить наше с Сашей будущее. Спасибо, мама, ты выполнила свою цель. Если бы ты была сейчас жива, я бы даже поцеловал тебя в щечку. Но целовать труп я не собираюсь. Так что просто: спасибо.
Один из покупателей, тот, что купил наш телевизор,  дал мне марку. Я никогда не пробовал кислоту. Парень объясняет мне как ее применять, и уходит. Я кладу марку в рот и начинаю пережевывать. Потом глотаю.
Поначалу ничего не происходит. Проходит минут двадцать, и у меня начинает бешено колотиться сердце. Во рту пересохло и я выпиваю стакан воды. Руки начинают трястись, я с трудом достаю из пачки сигарету и закуриваю.
Раздается дверной звонок. Я с трудом добираюсь до двери и открываю. За порогом - наша соседка.
- Ой, здравствуй, Марк! А Ольга Владимировна дома?
Ольга Владимировна сейчас на балконе, принимает воздушную ванну.
- Нет. - Вот тут меня начинает вставлять.
- А когда она будет? - С улыбкой на лице спрашивает соседка.
- За… - Я схватился за живот - позывы к рвоте. - Завтра… Тьфу, бля, никогда!
Меня тошнит прямо на ее туфли.
- Может, я лучше зайду попозже? - Спрашивает опасливо-брезгливо соседка, пытаясь стряхнуть с левой туфли мою блевотину. У нее это плохо получается. Я мотаю головой, вытираю рукавом блевотину у рта и захожу в квартиру. Захлопнув за собой дверь, я застываю: это не моя квартира.
- А чья же она еще? Моя? - Спрашивает меня уродец. Уродец, он стоит рядом со мной, улыбается. Весь мир вокруг меня - в темно-фиолетовых тонах. По стенам стекает вода. Пол тоже весь залит водой. Мои ноги, в тапочках, они промокли. На стенах - картины. На полотнах картин - другие уродцы. Маленькие, сморщенные уродцы. На полу, в воде - расчлененные трупы грудных младенцев. Это похоже на какой-то детский кошмар.
- Идем за мной, в ванную. - Берет меня за руку уродец. - Нам нужно репетировать. Пока мы не отрепетируем, у нас ничего не получится.
Мы идем, держась за руки, по трупам младенцев. Эти трупы, они теплые. Трупы, плавающие в воде.
- Я… Я не могу. - Говорю я уродцу. Я подсел на измену.
- Все будет хорошо. - Отвечает уродец.
Внезапно он исчезает. Я растерянно оглядываюсь. Черт побери, больше никогда не буду глотать кислоту.
- Я здесь! - Слышу его голос из ванной.
Я шлепаю по воде в ванную. Он лежит там, в ванне. В слое розовой пенистой слизи.
- Мы должны отрепетировать, Марк. Слушай меня внимательно. Итак: я лежу в ванной, моюсь и насвистываю какой-то примитивный мотивчик. Ты стучишься в дверь, я прекращаю свистеть, и спрашиваю: «Кто там?». Ты отвечаешь: «Привет, это я, Марк!». «А! Марк! Входи, конечно», - Говорю я. Тебе все понятно?
Я киваю головой.
- Ну, тогда начнем.
Я выхожу из ванной и прикрываю дверь.
- Давай, я готов! - Говорит уродец и начинает насвистывать какой-то идиотский мотив.
Я стучу в дверь.
- Кто там?
- Привет. Это я, Марк.
На некоторое время воцаряется тишина, потом слышен плеск воды. Дверь открывается и голый уродец, весь в розовой слизи, злобно смотрит на меня.
- Еб твою мать, Марк! «Привет! Это я, Марк» - ну кто так говорит? Нужно гордо так прокричать: «Привет! Это Я! Марк!». Все, давай, пробуем.
Он захлопывает дверь и снова плюхается в свою розовую слизь.
- Не обращайте на его слова внимания. На самом деле он очень добрый. - Говорит кто-то сзади. Кто-то сзади - сгусток тьмы ростом под два метра, в черном плаще. Я отворачиваюсь и стучу в дверь, повторяя про себя: «это просто бэд-трип, это злоебучая хуевая кислота».
- Кто там?
- Привет! Это я! Марк! - Говорю я как можно громче. Получилось несколько фальшиво. Я промолчу о том, как это глупо выглядит со стороны.
- А! Марк! Входи, конечно! - Говорит мне уродец.
Я открываю дверь. Обычная ванная комната, только пустая, потому что все вещи уже проданы. Никакой слизи в ванне, никаких уродцев, никакой воды, стекающей по стенам. Я иду в комнату за коньяком и пью прямо из горлышка. Закуриваю сигарету.
Так. Я съел марку в двенадцать дня. А сейчас уже половина шестого. Получается, на все эти «репетиции» у меня ушло пять с половиной часов. Чертова кислота.
Я складываю деньги в пакет, а пакет кладу в рюкзак. Быстро зашнуровываю кеды и иду в ближайшее кафе, выпить чашечку кофе. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем обнаружат труп моей мамы, этот кусок маргарина?
В кафе, кроме меня, нет других посетителей. Официантка, оплывшая жиром, протирает соседние столики. Я заказываю чашечку кофе, достаю сигареты и закуриваю.

4. Игра на публику (посвящается Эдуарду (Савенко) Лимонову; дедушка, спасибо вам за «Это я, Эдичка»)

Я стою в тамбуре, в толпе людей с чемоданами и огромными сумками. Каждый пытается пролезть вперед другого. Сплошной шум.
Поезд наконец останавливается, двери открываются и поток людей мгновенно заполняет перрон. Я выхожу из вагона и оглядываюсь. Естественно, меня никто не встречает. Я закуриваю и стою, разглядываю вывески и людей.
Ко мне подбегает какая-то девчонка лет семнадцати.
- Здравствуйте.
- Привет.
- Вы - Марк Ирвин? - Спрашивает она.
- Да.
- А вы можете дать автограф?
- Да, могу.
Она достает один из ста тысяч других экземпляров и ручку. Протягивает мне.
- Как тебя?..
- Лера.
Я пишу автограф («Очаровательной сучке Лере - с ненавистью от автора») и отдаю ей обратно книгу. Поправив на плече рюкзак, иду к метро.
- Эй! - Кричит мне девчонка.
Я оборачиваюсь.
- А это правда, что вы занимаетесь сексом с собаками?
Конечно нет. Обожаю желтую прессу. Именно она делает людей популярными, когда пишет о них всякую чепуху.
- Конечно да.
Счастливая девчонка подбегает ко мне:
- Слушайте, а вы можете как-нибудь прийти ко мне? - Она протягивает мне листок с адресом и телефоном.
- Угу. Обязательно. - Убираю куда-то в карман этот листок.
Девчонка куда-то убегает. На вокзале я сдаю пакет с деньгами в камеру хранения, а потом спускаюсь в метро.
В московском метро прохладно. В московском метро грязно. В московском метро плохо пахнет. Думаю, Гренуй здесь просто задохнулся бы. В московском метро - я, со своим рюкзаком, еду к Хейту. Остановки и люди мелькают вокруг меня, они двигаются в бешеном ритме. Все они: люди, машины. Абсолютно все в этом городе двигается в одном бешеном ритме. Интересно, кто его установил, этот ритм? Господь Бог? Нет, скорее всего - Господь Мегаполис.
Наконец моя остановка. Я выхожу на проспект. Пара кварталов, и я у девятиэтажки Хейта. Вокруг здания - толпа людей. Все указывают куда-то вверх, на крышу здания. На самом краю крыши - человек. Конечно же, это Хейт. Вокруг - страшная суматоха. Здесь: милиция. Здесь: скорая помощь. Здесь: толпа, так падкая на зрелища. Я подхожу ближе. Вдруг чей-то голос визжит:
- Это Марк! Марк Ирвин!
Толпа мгновенно забывает про Хейта, оборачивается и смотрит на меня. Взгляды, диктофоны, блокнотики, телекамеры и микрофоны. Все это нацелено на меня.
- Дайте автограф!
- Можно с вами поцеловаться?
- Вы собираетесь написать еще одну книгу?
- Вы на мне женитесь?
- С какой целью вы сюда приехали?
От всего этого начинает кружиться голова. Меня начинает подташнивать от всего этого (вот она - обратная сторона славы). Я прохожу мимо них, к подъезду. Оцепление. Дорогу преграждает милиционер.
- Сюда нельзя. - Говорит он.
Я задираю голову и смотрю на Хэйта.
- Хейт! Я здесь! Скажи, чтобы меня к тебе пустили!
Хейт некоторое время оглядывается, в поисках меня. Наконец он улыбается и кричит менту:
- Эй! Пропустите его, или я сброшусь вниз! Вы меня понимаете? Я сброшусь вниз!
Какой-то человек в штатском подзывает к себе мента, что остановил меня, и что-то ему втолковывает. Мент возвращается и говорит мне:
- Иди. Только… автограф можно?
Я забегаю в прохладный темный подъезд и давлю на кнопку лифта. Черт побери, он не работает.
- Жди меня, Хейт. Просто жди меня. Хейт, слышишь? - Бормочу я про себя, забираясь по ступенькам все выше и выше. Наконец самая верхняя лестничная площадка, маленькая лестница, вверху открытый люк. Я выбираюсь на крышу.
Ветер гладит меня, треплет мои волосы. Холодный осенний ветер, иногда он бывает так приятен.
Хэйт сидит на краю крыши, свесив вниз ноги. Я подхожу и молча сажусь рядом с ним.
Некоторое время мы молчим. Толпа внизу тоже молчит, но по другой причине - я крикнул им:
- Если вы все не заткнетесь, мы оба прыгнем с этой ебаной крыши!
И люди замолкают.
- Я почему-то думал, ты не придешь. - Говорит Хейт. - Не знаю, почему.
- Я пришел. - Отвечаю я.
- Я понимаю. - Вздыхает Хейт. - Иначе и быть не могло.
- Успокойся. - Говорю ему я. Я говорю: - Пойдем, спустимся к тебе, выпьем кофе. Твой любимый кофе.
- Марк… - Каким-то ледяным голосом говорит Хэйт. - Они мне не помогли.
- Кто они?
- Эти ваши долбанные психологи.
- Блядь, Хэйт, забей на психологов, черта с два они смогут тебе помочь! У тебя есть друзья, это гораздо лучше психологов.
- Друзья… Друзья, они как наркотики, понимаешь? Они не лечат. - Хэйт смотрит на меня. У него угасший взгляд. Его глаза, прежде ярко-голубые, теперь они выцвели и стали серыми. - Друзья, они не помогут найти тебе причину твоего безумия. Они просто на время помогают о нем забыть. Забыть о твоем безумии. Понимаешь? Это как доза героина. Именно поэтому мы и зависим от своих друзей. И эта зависимость, Марк, пострашнее любой другой зависимости. Пусть даже от самого тяжелого наркотика.
Хэйт замолкает, а я не знаю, что сказать. Бывают такие моменты, когда просто не знаешь, как правильнее всего поступить. Тебе кажется: любое твое слово, любое действие - все будет неправильным.
Внезапно мне в голову приходит безумная идея.
- Хейт. - Говорю я. - Ты не прочь со мной трахнуться?
- Зачем? - Вздыхает Хейт. Он смотрит на кучу людей внизу.
Зачем? Конечно же, чтобы поднять мой рейтинг. Но об этом я не говорю Хэйту.
- Зачем? - Переспрашиваю я. - Понимаешь, ты всегда мне нравился. Мне всегда хотелось заняться с тобой сексом…
Хейт некоторое время молчит, потом на его лице возникает улыбка:
- И что? Вот прямо здесь?
Я киваю головой. Хэйт разводит плечами:
- И как именно мы будем это делать?
Толпа внизу все растет и растет. Все внимание обращено на нас.
- Доверься мне. - Говорю я Хейту. Я говорю ему:
- Расслабься.
Я подсаживаюсь к нему поближе, запускаю руки ему под футболку и глажу спину. И целую. Сначала он вяло сопротивляется, но, похоже, эта игра начинает ему нравиться, мы обнимаем друг друга и жадно целуемся. Про себя я улыбаюсь: «Мой рейтинг! Моя популярность!». Черта с два я бы целовался с Хейтом, если бы на нас не смотрели все эти люди.
Я расстегиваю ширинку его джинс и нежно начинаю гладить его член.
Толпа внизу ревет от восторга! Люди пытаются прорваться через оцепление в подъезд, но менты их не пропускают.
Я перестаю целовать Хейта, с его покрасневшим лицом. Хейта, с его учащенным дыханием. Я наклоняюсь к его твердому члену и одной рукой обхватываю основание, а головку беру в рот. Хейт начинает стонать. Я ускоряю фрикции, и через пару минут все готово. Улыбающийся Хейт. Сперма на его джинсах. Сперма у меня во рту. Я перегибаюсь, смотрю на толпу, показываю рукой на свой рот и сплевываю сперму прямо на них. Толпа буквально в экстазе. Она ревет. Они рвут друг на друге одежду. Теперь я по-настоящему счастлив: я улыбаюсь и разглядываю рекламный щит на соседнем здании.
Хэйт говорит:
- Спасибо.
- Может быть, мы пойдем к тебе и все-таки выпьем кофе? - Говорю я, вытирая рукой рот.

6. В студию

«Моя мать. Она сидела на героине. Моя мать, она истеричка. Моя мать - отъявленная шлюха, сидящая на транквилизаторах и барбитуратах. Моя мать на самом деле не моя мать. Нас с Сашей она забрала из приюта. Моя мать, она извращенка. Моя мать. Моя мать, когда нам исполнилось семь лет, купила профессиональную камеру.
Каждый раз, возвращаясь с работы, она приносила в зал свою камеру, вставляла туда пустую кассету и заставляла нас раздеваться догола. Она также раздевалась догола…
Потом, вечером, вколов себе дозу эйча, она доставала с полки одну из кассет, на которых были запечатлены мы, обнаженные, вставляла ее в видеоплеер, и смотрела.
Вот что было запечатлено на последней кассете:
Она лежит рядом с Сашей.
- Вот сюда, вот, Саша. Сюда. Двигай пальчиком активнее. - Голова мамы откинута, она дышит очень часто и непрестанно повторяет:
- Да, да, да…
Я возле камеры, поворачиваю объектив, меняю фокус. Всему этому меня научила мама.
Саша, испуганная, дрожит, но делает то, что говорит ей мама. Иначе мама будет кричать. Саша, она смотрит на меня, в ее глазах слезы. У меня темнеет в глазах, кровь бешено пульсирует в висках, руки начинают дрожать. Я оглядываюсь в поисках какого-нибудь предмета потяжелее. Им оказывается бронзовая статуэтка в форме члена, стоящая на полке. Я беру эту статуэтку, подхожу к маме и с размаху бью ее по голове. Ничего не происходит. Я стою, со статуэткой в руке. Саша, ее ладошка застыла у промежности мамы. Мама, она держится за голову. Ее волосы в крови.
- Мама, тебе принести бинт? - Спрашивает Саша, высунув палец из пизды матери. Мама отрицательно мотает головой. Она смотрит на меня. Она говорит:
- Прости.
Она сказала «Прости». Я ставлю окровавленный бронзовый член обратно на полку и нажимаю красную кнопку «стоп» на камере. На следующий день не было ни этих кассет, ни этой камеры».
Все написанное выше - на листе бумаги. Все эти слова - они лишь добавят мне популярности. Все это написано командой обдолбанных извращенцев и придурков. Я даже и не подозревал, что моя мать была такой. По-моему, она просто живой кусок маргарина.
- Все. Я прочел. - Говорю я Александру Михайловичу, парню лет двадцати пяти. Он, почему-то с перевязанной бинтом головой, забирает у меня листок и объясняет:
- Когда скажут: «А вот и главный гость нашей программы! Встречайте! Марк Ирвин!», ты выходишь на сцену и садишься вон на то кресло. Ясно?
- Ясно… Алек…
- Подожди, не перебивай. Видишь вон тот ящик, типа телевизора. Это телесуфлер. По ходу беседы будешь говорить то, что там написано. Договорились? Да, и еще, зови меня просто Алекс.
- Хорошо.

На этом запись обрывается; вот так все тексты и летят по пизде...
© Марк Ирвин 2006