В бане было темно. В сухом немного затхлом воздухе воздухе стоял тот особый приятный запах, который бывает только от сухих деревенских веников. В низкое банное окошко пробивалась полоска лунного света. Четыре фигуры, практически невидимые во тьме, методично ходили по кругу вокруг небольшого тазика с водой, стоявшего в центре помещения.
- Ипполит Петрович, вы где? – спросил приятный женский голос.
- А вы как думаете? – ответил ей юношеский дискант.
- Не знаю. Я вас не вижу.
- С одной стороны вы правы, но с другой – я здесь. – ответил ей то же голос. – и я в этом уверен.
- А здесь – это где?
- А вам зачем? Вы неверно формулируете исходные данные, Софья Петровна.
Начавшийся диалог прервался лёгким старческим покашливанием.
- Не о том думаете. Эх, молодёжь-молодёжь. О вечном надо думать, а не о сиюминутном. Вот, помню, как-то раз мы с…
- Степан Петрович, не отвлекайтесь – у нас время. – перебил его низкий мужской голос. Судя по тембру, он принадлежал мужчине примерно сорока лет.
- Станислав Петрович, какое конкретно время вы имеете в виду? – раздраженно спросил его пожилой голос.
- Наше время. Наше. То самое, о котором вы подумали.
- Здесь всё время – наше. Вы хоть помните, чем вы занимались не далее как год назад?
- Степан Петрович! Это непорядочно! Вы сами прекрасно знаете, что это – наша общая проблема. Вы бы ещё попросили меня к Вам прикоснуться!
- А вот здесь уже не надо перегибать палку, Станислав Петрович! Я себе такого никогда не позволял, особенно при женщинах!
- Господа! Не стоит всё воспринимать так близко к сердцу. – сказала Софья Петровна. – Станислав Петрович безусловно прав. У нас время. Давайте готовиться.
Круг из четырёх ходящих по кругу теней остановился.
- Ну, с Богом. – сказал Степан Петрович.
Тени подошли к длинной лавке, стоявшей около банной стены.
- Ох. Валенки-валенки… - фальшиво пропел юношеский дискант.
- Ипполит Петрович, не святотатствуйте! – сурово прервал его Станислав Петрович. А то сейчас нам всем придётся серьёзно развивать вашу тему про валенки.
- А я что? Я же просто так. Всё нормально. Мы ещё пока не приступили…
- Вы лучше обувайтесь поскорее, да и начнём.
Стены бани начали мелко подрагивать, как будто снаружи кто-то огромный совершенно бесшумно начал колотить в них, словно в огромный барабан, задавая ритм.
- Все готовы?
Донёсся нестройный хор голосов.
Ну, грянули!
- Шумел сурово Брянский лес, спускались синие тума-а-ны!
- Крепче! Крепче, родные! – завыла Софья Петровна и гулко ударилась головой о стену. – Ох, как хорошо!
- И сосны слышали окрест как шли как шли на битву партизаны. – подтягивали ей мужские голоса и по очереди с силой прикладывались головой к стене в такт с отбиваемым неведомым барабанщиком ритмом.
- Поднажмём, уже недалеко осталось! – крикнул Станислав Петрович – “ И сосны слышали окрест как шли как шли на битву партизаны ” и с силой ударился головой об стену.
В глаза ему хлынул яркий свет, так что Станислав Петрович от неожиданности на мгновенье зажмурился. Когда свет из слепящего стал менее ярким, и он открыл глаза, то понял, что он стоит на улице какого-то большого города. Был день. Мимо него нёсся сплошной поток машин.
- Кажется, Нью-Йорк или Лос-Анджелес. Можно сказать, что повезло. – подумал он. - Теперь осталось только найти подходящего кандидата – и, если всё будет нормально, то дело в шляпе. Он неторопливо пошел вдоль улицы.
Кандидат не заставил себя долго ждать. Станислава Петровича настойчиво подёргали за рукав и хрипловатый голос шепнул ему в самое ухо: - Неу, guy. Maybe, you search for drugs?
Станислав Петрович обернулся и внимательно поглядел в глаза толстому здоровому негру, схватившему его за рукав.
Бритый налысо низкий череп, вылупленные с поволокой глаза, отдутловатое и обрюзгшее лицо, замаранная кофта неопределенно-сероватого цвета с откидным капюшоном и дополняющие всё это безобразие широкие бесформенные штаны, в которые как будто кто-то нагадил.
Станислав Петрович брезгливо скривился, будто случайно наступил в кучу фекалий и, не удержавшись, сплюнул себе под ноги.
Негр в ответ выкатил выпуклые бельма глаз на Станислава Петровича и поинтересовался:
- The white monkey, you want problems? What is the fucking shit, yo?
- Сам иди на хуй. – ответил Станислав Петрович и достал из правого кармана своего шикарного пиджака небольшой предмет, внешне напоминающий малярную кисточку с короткой украшенной узорами рукояткой, которой с ходу мазнул негра по физиономии.
- Будет тебе сейчас fucking shit…
Обалдевший от такого обращения ниггер попытался схватить Станислава Петровича за грудки, но неожиданно промахнулся и увидел, что держит руками воздух. Нахальный иностранец словно провалился сквозь землю. А затем случилось странное.
Тень, которую он отбрасывал от себя, причудливо изогнулась, дёрнулась куда-то в сторону и поползла вверх по стене ближайшего дома, быстро увеличиваясь в размерах и обретая некую объемность. А затем раздался истошный визг тормозов и страшный удар в поясницу буквально впечатал драгдиллера в ту самую стену.
Через некоторое время водитель с трудом открыл заклинившую дверь, оттолкнул от себя подушку безопасности и выполз наружу. Что-то казалось странным его накачанному наркотой мозгу. Да, точно. На стене виднелось огромное изображение человеческого силуэта. Изображение слегка волновалось, словно натянутое полотно, которое легонько трепало ветром,  затем пошло рябью и быстро растаяло.
Когда полицейские надевали на него наручники, он всё ещё тупо смотрел на стену, на которой больше ничего не было.

Уходить от погони было всё труднее. Раненый бок саднил и ныл. Тяжёлые капли крови стекали и падали на снег, а спасения всё не было. Он звериным чутьём ощущал мчащуюся за ним по пятам опасность и с тоской подумал, что на этот раз ему уже не уйти.
Рано или поздно это случалось со всеми. Шум, преследовавший его сзади, становился всё громче. Он знал, что нельзя бежать вперёд. Запах опасности стегал его ноздри, предупреждал, что там притаилась смерть. Он знал, что он - последний из оставшихся в живых, и все, кто бежал в ту же сторону, были уже мертвы, но ничего не мог с собой поделать. С двух сторон тропу окружало болото, подёрнутое тонким льдом. Вбок пути нет. Назад – он уже пробовал, и получил пулю, засевшую в боку и лишавшую его сил с каждым прыжком. Оставался один путь – вперёд, навстречу смерти. Он знал, она уже ждёт его, трусливо притаившись в засаде, но ноги сами несли его туда. Прыжок, прыжок, ещё прыжок.
Вот они! Там, где кончалось болото, и тропа выходила на поляну, поперёк неё были натянуты верёвки с привязанными красными флажками. Он не мог преодолеть эту глупую преграду и заметался. Из-за ближайших деревьев вышли два человека и вскинули ружья. Он развернулся, чтобы кинуться назад, но было уже поздно. Сзади грянул гром и он почувствовал, как у него в голове взорвался яркий фиолетовый фонтан. Последняя мысль была невыносимо странной. Он знал, что это он сам только что вскинул ружьё и произвёл роковой выстрел. Это было очень необычное ощущение. И ещё он вспомнил свое имя. Его звали Ипполит. А потом он стал большой тёплой лужей.
Растёкся и впитался в землю.

Нужная квартира была где-то в этом районе. Она знала совершенно точно, что идти уже недолго. Высокие стены старых домов с вечными потёками, неприятный запах от помоек в грязных дворах. Тусующаяся кучками у подъездов молодёжь неопрятного вида, сидевшая за столиками во дворах шпана, игравшая в карты. Всё это ни грамма её не волновало. Она шла сквозь них, как будто бы была совершенно одна в этом мире. Шла сквозь опостылевшую картину навечно застывшего словно на рисунке города.
Её тоже как будто не замечали. Она помнила всего один случай, когда какой-то в доску пьяный идиот попытался к ней пристать, но был поднят на смех своей же собственной компанией. Он недоумённо посмотрел сквозь неё во двор и вернулся обратно к друзьям.
Зов шел откуда-то справа, и она повернула в арку. Этот двор ничем не отличался от других, кроме того, что он был совершенно безлюдным. Она прибавила шаг. Подъезд тоже не баловал разнообразием. Как и тысячи таких же других подъездов, он был расписан идиотскими рисунками с изображением мужских и женских половых органов, а также сопутствующими надписями.
Квартира оказалась на втором этаже. Это было хорошо, так как лифт всё равно не работал и, хотя она не чувствовала усталости, время было на вес золота. Звонок в дверь, ещё один, стук кулаком, затем каблуком. В подъезде стояла гробовая тишина. Она рванула на себя дверь и от неожиданности чуть не упала. Дверь была не заперта. Зов приобрёл мощь и буквально бил ей по ушам, волок по тёмному длинному коридору на грязную кухню, где она наконец увидела объект.
На кухонном полу, широко раскинувшись в луже рвоты, лежала симпатичная рыжая женщина лет двадцати пяти. Весь пол был вымазан в чём-то мерзком и жидком. На газовой плите стояла почерневшая от копоти кастрюлька с наваленной грудой бинтов. На кухонном столе валялся открытый медицинский набор: несколько шприцов, ланцет и набор игл для инъекции. В кухне стоял сильный запах гари, разбавленный чем-то кислым и мерзким. Она посмотрела на женщину. Та тяжело дышала и пребывала, по-видимому, в полной прострации. Между её ног набегала тёмная лужа крови, в которой что-то слабо шевелилось.
- Не успела. Всё-таки родила, чёртова спидозница.– подумала она с лёгкой досадой.
С сожалением посмотрев на маленький комок живой плоти, который, не успев ещё толком родиться, был обречен матерью на скорую смерть, она, переступив  через женское тело, подошла к окну, крепко закрыла форточку, включила на полную газовые вентили и вышла из квартиры, плотно захлопнув за собой дверь.
На этот раз не повезло. Ну, что-ж, бывает. В конце-концов, годом больше – годом меньше, какая разница…

Степан Петрович сидел в бане и напряженно вслушивался в звенящую тишину, пытаясь уловить хоть один звук, сигнализирующий о том, что его соседи по этому странному месту вернулись обратно. Стояла полная тишина. Впрочем, он уже давно к ней привык. Так было всегда или почти всегда. Со временем он просто потерял счет годам. Спутники, как он мысленно про себя их называл, появлялись в бане неожиданно. Во время очередного странного концерта они исчезали, а затем снова возникали неясными тенями. Иногда вместо одних появлялись другие. Они приходили и уходили, а он оставался здесь. Оставался всегда.
Когда кто-то из старых знакомых возвращался, он с надеждой спрашивал “ну как там”? Но в ответ обычно получал равнодушное: “Вам, Степан Петрович, этого знать не положено”. В лучшем случае ему отвечали “нормально” или “не повезло”.
В чем конкретно не везло его загадочным спутникам, он не знал, хотя поначалу, было дело, приставал к ним с расспросами, пытался взять за руку, а если в баню попадали молодые барышни, то и ухватить их за что посущественней. Однако, его руки неизменно встречали лишь пустоту.
Со временем он понял правила игры, и больше уже не предпринимал попыток наладить запрещенные контакты или узнать то, что знать не полагалось.
Единственным доступным ему развлечением было, когда его соседи начинали рассказывать о себе. По-видимому, это не возбранялось, и зачастую он с удивлением думал, с какими же редкостными мерзавцами приходится делить одну крышу.
Некоторых из них было по-человечески жалко, а другие вызывали у него приступы ярости или отвращение.
Например, в этой партии ему было жалко дуру-алкоголичку, случайно убившую по пьяни собственного малолетнего ребёнка. А отвращение вызывал высокомерный и заносчивый милицейский чин, бравший взятки с каких-то наркоторговцев, но однажды излишне пожадничавший.
Что касается своего третьего спутника, то он чувстврвал в нём, скорее, родственную душу. Он вполне понимал этого простого деревенского парня, который от излишней предприимчивости дуром бил зверя и торговал пушниной, абсолютно не опасаясь никаких кар со стороны закона за браконьерство.
Он и сам был когда-то такой же простой колхозный парень-весельчак. Был до определенного момента, когда в далёком 1942 году Степану Петровичу пришлось выбирать между участью: быть запертым внутри бани вместе с жителями его родной деревни или поджечь эту самую баню самому. Он выбрал второе, в чем, надо сказать, ни тогда ни позже совершенно не раскаивался, так ему очень хотелось жить.
Он и дожил себе спокойно почти до семидесяти лет, но однажды, проснувшись, обнаружил себя запертым внутри той самой бани, из которой не было выхода.
Спутники появлялись и исчезали, иногда уходя насовсем. А он оставался здесь. Всегда, вечно живой, как он когда-то и хотел.
Карма…

Вашъ Йохан Палыч.