Первая часть тут: http://udaff.com/authors/avtobusmlya/54100.html
Фтарая часть тут: http://udaff.com/authors/avtobusmlya/54409.html

Тижыло пришлось Калумбу после тово, как он узнал што открытая им зимля вофсе нихуя не Индия, а какой-то йебучий Пендостан. И дело даже не в том, что он не оправдал возложенных на нево надежд. И дело не в той глубочайшей депрессии, в которую он впал. И то, что на пабирежье визде насрано, тоже нихуя ни причом. Тижыло Калумбу стало, когда он палучил песды от сваих сатаварищей, за то, што завел их не туда и не предоставил каждому по индийской женщине. А особенной песды он палучил за бисплатный хостинг. Точнее, за то, што не смог абйаснить, чо это за хуйня такая.

Кароче гаваря, астался Калумб адин сафсем. Ну не в том смысле, што бабы там у нево не было и он дрочил вечерами. Просто фсе маряки аказались умными людьми и пакинули Пендостан, ну а Калумб, ясен хуй, астался. Сидел он какое-то время на биригу и скучал. А хуле веселицца, кагда насрано вакруг. Сидел, кароче, сидел и тут вдруг в его голову пастучалась мысль. Да такая йебонутая, што песдец. Паходу атмасфера фсиопщей засратости берега так падействавала на ниакрепшый калумбский моск. Мысль была о ДЕМАКРАТИИ.

Мысль эта вапще родом из децтва. Из глубоково как песдец децтва. Аднажды, кагда Калумп был маленьким, праизашол следующий случай. Дело было жарким летом. Калумб шол па улитсе в адних патгузниках и напевал песенку. Чото вроде этово:

(зоранее прашу пращения за нисафсем качиствинный пиривод с итольянсково)

Oh, say can you see, by the dawn's early light,
О, чувак, ты можешь видеть? Ну и чо? Я тоже.
What so proudly we hailed at the twilight's last gleaming?
Чо так гордо торчит у тебя из штанов и весело сияет?
Whose broad stripes and bright stars, through the perilous fight,
Чьи шырокие жеппы и яркие, в форме звездочек, кокажки,
O'er the ramparts we watched, were so gallantly streaming?
Через дырачки галантно стекали, а мы пялились на них?
And the rockets' red glare, the bombs bursting in air,
И  красная хуйня в форме ракеты, с бомбочкой на конце
Gave proof through the night that our flag was still there.
Дайот уверенность всю ночь, што йобля будет прадалжацца.
O say, does that star-spangled banner yet wave
Гаварят, что бальзам «Звездочка» продлевает половой акт.
O'er the land of the free and the home of the brave?
На земле свободных пёзд и храбрых хуйов!

Вот шол он, кароче, и напевал, раскачивая жеппой в такт песне. На фстречу ему шол скромный парень Дзужеппе, месный, кстате сказать, мафиози. «Здарово, Дзужеппе!». «Превед, Калумп! А чо это ты так странно жеппой дергаешь? У тебя, случайно не неврожопит? Смотри, а то с такой балезнью никагда не берут в мареплаватели…». «Да нет, это просто у песни ритм такой странный. А пачиму не берут?». «О-о-о! Это старая история. Аднажды, один храбрый мареплаватиль заразился неврожопитом и на его карабле сразу стали праисхадить странные случаи. Сначала, кок нашол забитого насмерть жеппой, карабельново кота, потом куда-то стали ищезать стулья. Ну и, наконец, храбрый мариплаватель, тщательно скрывавшый от каманды балезнь, прабил сваей жыватрипещущей жеппой дырку в днище». Малинький Калумп стоял разинув йебач, и слушал старшево таварища. А Дзужеппе, обретя таково благодарново слушатиля, ваадушывленно прадалжал: «А кагда карабль затонул, то он яростно раздолбил его останки. С тех пор ему дали проздвищче Долбажопег. Сначала он выступал в цырке с кроважадным, но зрелищным номером про жывотных «Жеппа и ейо нещасные жертвы». Потом его приглашали в Испанию на корриду. И в каменоломни, и в дятловую мастерскую, и опять в цырк, но, к сажылению, в мариплаватели уже не брали».

Малинький Калумп выглядел слихка ахуефшым, ево ниакрепшый моск атказывался панимать такие вещи. Чесна гаваря, ево моск отказывался панимать любые вещи, но когда кто-либо наченал говорить более одной менуты падряд, то летсо будущево гироя расплывалось в кривой улыпке, а из даверчивых гуп начинали течь слюнки. В этот раз дела были ищо хуже. Калумп выглядел слихка абосраным, из патгузнеков чото жыдко текло и абильно ваняло. Дзужеппе брезгливо апсматрел с ног до галавы сваево слушатиля. «Да, сынок, жыдковат ты… И ванюч…»,  - а потом подумал и добавил, - «Хотя ты вправе делать, што хочешь, у нас ведь типа димакратия!».

Вот именно этот ипизод из децтва сичас и прицтавлялся Калумбу, сидящему на биригу. Каким-то ниабйаснимым образом моск виликово мариплавателя саединил гамно и димакратию. И просветлевшый путишественник пашол в народ. Народом тогда были одни индейцы, а демакратию они нихуя не панимали и паэтаму дружно пасылали носителя светлой идеи в жеппу.

Потом, канешно, димакратия вастаржествовала по всей тиритории Пендостана. Впаслецтвии димакратии стало слишком дахуя и пендосы стали распрастранять ейо на другие страны. Но скажыте, нахуя такая димакратия этим странам нужна, если она радилась вот так – через жеппу?