«Кто ты?» - спрашивают эти глаза и не верят ответу, который сейчас прозвучит. Чуть опускаются веки, делая из двух бездонных, чёрных, как крыло ворона, глубин глаз, хищные, косые росчерки. На лбу пролегает едва заметная морщинка, уголки рта опускаются вниз и чуть-чуть в стороны, открывая взору два ряда белых и ровных зубов. «Багира» - промелькнуло в сознании. «Не бойся» - произнёс я хриплым голосом, одновременно протягивая ладонь, развернув её лицевой стороной к ней. «Фффшшуууххх» - короткий отрывистый звук вспорол воздух, и я отскочил – на ладони начинали краснеть и кровоточить пять длинных и глубоких царапин.
    Она зашипела, как кошка, у которой пытались отнять котят, выгнулась, демонстрируя грацию и изящество своего мускулистого и упругого тела. Я отступил на кухню и боковым зрением стал следить за ней. Видя, что я неподвижно сижу с тлеющей сигаретой и смотрю куда-то туда, сквозь окно, сквозь дома, небо и облака, она медленно-медленно подходила, не спуская с меня глаз. Шальной порыв ветра колыхнул в коридоре китайские колокольчики и она тут же обернулась на звук, а ещё через секунду я смял её, скрутил руки за спиной и твёрдо, но мягко держал копну её густых, великолепных волос в своём кулаке, задрав ей голову и не давая пошевелиться. Затрещали трусики, полетело в сторону подобие платья и тугая грудь, выпроставшись из бюстгальтера, отражалась в большом трюмо карандашными сосками, напряжёнными не меньше, чем мой член, который, преодолев сопротивление до предела напряжённых бедёр, грубо и до конца вошёл в неё, заставив её обмякнуть и покориться…


    …Она любила такие игры. Вплоть до расцарапанного лица, до синяков, до выдранных волос. Ей нравилось, когда её брали этой первобытной силой, повинуясь инстинкту…


    Извернувшись, она своим маленьким жёстким кулачком ударила мне по лицу, и на губах стало солоно от крови. Защищая глаза, я легонько придавил её к ковру в прихожей, и из последних сил удерживая это рвущееся от меня и одновременно ко мне тело, долбил, долбил и долбил сладкую цель. И с каждым проникновением, с каждым утробным шлепком сопротивление слабело. Она облегала меня, как тугая лайковая перчатка, пульсируя всё быстрее. У неё всегда там было сыро и горячо. Она как будто чувствовала близость чертовски страстной  гм…. ебли и намокала так, что в квартире потом долго стоял терпкий запах её сока.
    Внезапно я остановился. Она застонала и, мгновенно перевернувшись на спину, обхватила меня ногами и с размаху насадилась на член. Её ногти вонзились мне в спину, и я от неожиданности заорал. Я любил её мучить: чувствуя её кульминацию, я останавливался и позволял ей доделать всё самой.
Член вошёл в неё так глубоко, что я почувствовал упругий сфинктер матки, который через секунду начал бешено сокращаться, нещадно массируя головку члена, и неестественно изгибая её тело судорогой. Влагалище плотно сжало член и начало доить. Приятная молния пробежала по позвоночнику сверху вниз, заставив все мои члены неимоверно напрячься, превратилась в области паха в огненный шар и выстрелила. Охнув, она дёрнулась и затихла, а я с чавканьем конвульсивно загонял член всё глубже и глубже и, застыв, без сил рухнул рядом с ней.
    

Она всегда теряла сознание, после того, как кончала. Это была уникальная особенность её организма. Зато потом, когда она недоумённо хлопала своими пышными ресницами, на которых дрожали слёзы от пережитых чувств, она благодарно прижималась в моей груди и мелко-мелко тряслась. И не было на свете ничего лучше этих нескольких минут простой женской благодарности. Я гладил её, успокаивая и щекоча языком ухо, а потом нёс в ванну. Дрожащая, милая и такая беззащитная в эти минуты, она была целиком и полностью в моей власти. Я выливал на неё гель для душа, купался руками в её потрясающих волосах, мыл её интимные места, а она стояла, стояла и смотрела на меня, податливо подставляя то одну, то другую часть тела, не шевелясь и не говоря ни слова. Завернув в мягкий и тёплый халат, я, как пушинку, нёс её в кресло или постель, делал массаж и, трогая её кожу, смуглую и притягательно блестящую от массажного крема, чувствовал, как в низу моего живота член опять наливается силой. Сев на неё сверху, продолжая массаж, я внезапно входил сзади, и она опять изгибалась, чувствуя, как её распирает мой хуй, и опять была мокрой, и опять потом благодарно смотрела мне в глаза, и, уткнувшись головой в плечо, мелко тряслась. Вечером, когда на кухне вместо электричества я зажигал несколько десятков ароматических свечей, мы надевали на глаза чёрные повязки и занимались сексом в кромешной темноте и эта темнота, тонкий аромат фимиама тысячекратно усиливали ощущения. Ломались хрупкие итальянские стулья, со стола слетали скатерти и фужеры с дорогим вином, осколки которых впивались в наши тела, причиняя боль. И эта боль, вкупе с той яростью, с которой мы отдавались друг другу, была приятна.
    Утомлённые, но счастливые, потом мы лежали на кровати и смотрели какие-то дурацкие мультики и она часто заглядывала мне в глаза, читая там то, что хотела прочитать. Мы не издавали ни слова, когда трахались, мы разговаривали на языке тела, глаз, движений и жестов. Нам не нужны были слова. Спина у меня всегда была мокрой, мокрой от крови, которая сочилась из царапин. Она брала вату, перекись водорода и как заправский Айболит обрабатывала мою рану, потом зализывая её языком, да, как кошка! Я немного дёргался, когда она касалась очередного рубца, но беззвучно терпел. Когда мне было совсем невмоготу, она это чувствовала и узенькой ладошкой пробиралась к  моему члену, мягко и осторожно его подрачивая. Я забывал про боль, разворачивался, сажал её на колени, и всё начиналось снова. Так мы и засыпали: то в позе лотоса, упав на бок, то стульчиком, то она, закончив наездницей, падала на мою грудь и тихо сопела. Просыпаясь, я обнаруживал, что всё ещё в ней и член вставал так быстро, что будил её. Спросонья не понимая в чём дело, она машинально начинала двигать бёдрами то вкруговую, то взад-вперёд, и, окончательно проснувшись, бешено заканчивала, а потом вдруг хрипло выдыхала: «Мм……Какой же ты ненасытный» и тёрлась сосками об мою грудь, слегка царапая её.
В комнате долго пахло разгорячёнными телами, на которых постепенно охлаждалась испарина, а дыхание ещё долго было шумным и прерывистым.  


Девочка моя, где ты сейчас?! Ты же знаешь, что я живу по прежнему адресу, у меня всегда лежат в шкафу твоя пижама и нижнее бельё, в баре всегда стоит бутылка твоего любимого вина, и я всё так же хожу с трёхдневной щетиной, которая так тебе нравилась...
Тебе нравилось, что я, двигаясь в тебе, молчу, мне – твоё чудовищной силы желание, когда ты тоже молчишь и, угадывая меня, сначала забираешь всё без остатка, а потом всё отдаёшь, всё, оставаясь опустошённой и изнеможённой.
На моей кухне по вечерам всё так же неизменно горят свечи, твоя любимая видеокассета всё также на стоит на своём месте. На месте висит халат и на месте стоят твои уютные тапочки. И фотография твоя всё также смотрит на меня по вечерам, она почти живая. Я скоро зацелую её до дыр. Девочка, дорогая, приходи навсегда или не приходи вообще, заклинаю тебя!


<…>


Давно зажили царапины, от них не осталось и следа. В сером сумраке моего двора копошатся в песочнице дети, их мамаши совершают вокруг них какое-то броуновское движение. Мне нет до них дела. Медленно выпуская дым через ноздри, я смотрю на серые тучи, медленно надвигающиеся на эти серые дома, серые стены, серые лица, смотрю на последние лучи заходящего солнца, которые от влажного воздуха и плотных облаков стали оранжево-багровыми. Знакомый цвет. Да, цвета крови, которая когда-то текла по моему подбородку и ты слизывала её, беззвучно шепча губами извинения. Последний луч, медленно ползя по стене дома, добрался до моего лица, обнял скулу, щеку, заглянул мне в глаза и, прощально мигнув, как это делала ты, исчез. Заныла давно расцарапанная и зажившая рука – значит, будет дождь.
В дверь позвонили. Вздрогнув, я пошёл открывать дверь…


mailto:xueplet@udaff.com