Мы с ребятами на счастье беспартийными оказались, а вот шлюхи наши, Орленко да Соколенко, как вышло, были обкомовскими. Стали они перед стариком практически голые, прикрываясь партбилетами.
- Отрекайтесь, - говорит им ёбнутый дед твёрдо, - а то порешу враз из винтаря, змеиное племя безбожное.
Да они храбрые попались девчата. Кричат:
- Стреляй, гад, кулацкое семя. Не боимся тебя, мироед чёртов. Всё равно за нас отомстят скоро. Вон пришла телеграмма, что отряд чоновцев из города сюда уже послан.

И дал по ним тогда злой старик из обреза. За всё – за отобранный скот, чуть живую жену свою и двух сыновей, Стёпку да Власа, угнанных в неволю.
Утром, только успели мы позавтракать, чем Бог послал, кутаясь от холода в красноармейские шинели, постанывая от ран, дрожа в этом сыром погребе и поправляясь натурально самогоном, приходят, слушайте, немцы. На мотоциклах жалуют, сволочи, и на грузовиках. Располагаются на центральной усадьбе в здание сельсовета, в школе и около. Вывешивают свой красный флаг с чёрной свастикой. Палят костры, воруют во всю свиней, гоняются за курами. Кричат гортанно: «Эй, матка, давай яйки, маслеко!» И оправляются без стыда прямо на глазах у мирного населения, включая женский пол.
  
Дядя Фёдор, мужик ещё крепкий, покидает нас в виду оккупации на произвол судьбы. Мол, выкручивайтесь, как знает, хлопцы. Сам же идёт к палачам русского народа наниматься в предатели. Если повезёт,  хочет быть назначенным старостой. Мы же затаиваемся до поры до времени в подполье. Думаем о восстании и о связи с партизанами. Наша связная Маша уже во всю  крутит любовь с офицериком из штаба. Как бы на полном серьёзе. Вплоть до финальной схватки на сеновале где немец этот, хоть и не в больших чинах, доводит девку просто до бешенства матки. Она кричит, машет руками, как в кино, широко открытым ртом хватает воздух. Вот-вот остановится сердце. Изловчившись, наконец,  бьёт гада по роже его же сапогом. Маша прямо в отчаянье: хотела всего лишь играть им Бетховена в комендатуре и одновременно следить за  пертурбациями подразделений. Может быть, секретной документации из сейфа быть похитительницей. А тут такие вульгарности. Фриц заставлял её делать неприличные вещи на правах завоевателя и поработителя. Смирилась всё ж наша женщина патриотка ради любимой родины и пошла на все тяжкие. А когда это мерзкое дело кончилось, говорит ему совершенно спокойно, слегка только запыхавшись, будто после красивого вальса на вечере в школе: «Дай закурить что ли». Но только он за сигаретой полез ненашей в снятый мундир, она хвать вилы, да ему прямо в ненавистную  харю. Получи. Острым таким и навозным. После волосатую грудь пронзила и пригвоздила таким макаром намертво к полу. Офицерик дёргается, прыгает, как кузнечик, ругается по своему, требует пощады, а Машка знай глубже нажимает и приговаривает: «Будешь знать, проклятый фашист, как ходить в другой раз нах Русланд». Вот такой подвиг совершила наша простая женщина. Тогда немцы, узнав про это, согнали в один большой амбар всех баб, детишек и стариков и подожгли его на хер. Стоят, сволочи. Любуются на дело рук своих. Наслаждаются видом пожара, как там наши мечутся. Слушают с удовольствием крики и стоны.     Пьяные возбуждённые фрицы пустили нашу Защёкину по кругу. В итоге вогнали ей в пасть рожёк от автомата и погнали голую по деревне под дикий гогот. Хотели загнать в самый огонь.
Но тут все мы увидели долгожданных партизан. Верхом, на тачанке с пулемётом и просто бегом они  врывались в деревню, как вихрь. Немцы от неожиданности не смогли оказать должного сопротивления. Разбежались во все стороны, побросав оружие. Многих наши постреляли, однако некоторых удалось отловить в поле и взять в плен. Ох, и потешились же потом над ними  вволю. Выкалывали им глазки, сукам ненашенским, отрезали уши и тут же солили их в бочке на зиму.

Тут и мы осмелели и вылезли из подполья, чтоб присоединиться к освободителям. Перецеловались, конечно, с нашими небритыми избавителями. Дали Маше нашей Защёкиной похмелиться срочно. Пострадала всё-таки женщина. Она натурально вся в истерике. Рыдает и ничего, блядь, не понимает. Вся в соплях и просит отомстить. Мы ей: да очнись ты, дура, нет врагов твоих больше. Только думаем каждый про себя и хором в одну точку, что один хуй, наверное, вальтанулась  боевая подруга от стрессовой ситуации. Разве что литровая банка самогнёта могла бы привести её несколько в чувства. Тогда пошли по совету местных  к старой карге Архаровне, что обитала на самой окраине и гнала не хуёвый продукт. Вошли в хату и сразу без лишних слов дали ей по жбану молотком, припасённым для такого случая Антошей Засадимским. Забрали всё пойло в наличие и пошли дальше.
                                                                 КОНЕЦ