Первый раз его разбудило невыносимое желание помочиться. Отлить хотелось настолько, что спросонья ему показалось, что кто-то изо всех сил тянет за мошонку, с силой захватив дряблое естество жесткими пальцами. Он сжал ноги, просунул между бедер обе ладони и сжал мочевой пузырь в надежде, что желание пройдет или само по себе, или при обратном погружении в липкую дремоту. В дремоту, не имеющую почти ничего общего со сном, чуткую, балансирующую на грани затуманенного какими-то неразборчивыми видениями сознания.

Но желание не уходило, и каждый удар сердца отдавался неприятным режущим гулом в почках и мочевом пузыре. Он невероятным усилием воли перевернул себя на бок, и открыл глаза. Через открытую дверь виднелся освещенный «стоватткой» коридор, где в самом далеком, недостижимом почти месте темнел открытый туалет. Напрягая все остатки воли, изрядно убавившейся после поворота в кровати, он попытался только лишь попробовать заставить себя встать с прилипающей от пота к голому телу простыни.  Он был заранее уверен, что эта попытка не получится, но остатки ответственности перед самим собой заставили его повторить ее два раза. В конце концов, он выжал из себя и эти остатки. Расслабился. И почувствовал, как тепло расплывается под ним мокрым пятном. Он подоткнул между собой и намокшим местом кусок ватного одеяла, и облегченный, стал постепенно опять погружаться в прежнюю, беспокойную дремоту.

Второй раз он проснулся от холода. Намокший край одеяла неприятно холодил поясницу. Он с отвращением вскочил с кровати, и с ненавистью сбросил постельное белье на пол. Уже светало. В соседних окнах зажигался неуютный и пустой, как бывает зимним утром свет. Он вышел в коридор и, дрожа от холода, начал срывать с вешалки одежду – куртку, пальто, поеденную молью дубленку. Собрав одежду в ком, он вернулся в спальню и по возможности аккуратно набросал ее на влажную кровать. Лег.

Поворочавшись на кровати с пару минут, он снова вскочил. Хотелось пить. Шатаясь, прошел по хрустящим под ногами крошкам и мусору на кухню. Подобрал с пола порожнюю пластиковую бутылку из под пива. Из тары дохнуло приторным кислым запахом. Сполоснув бутыль холодной водой, он заполнил ее наполовину и сделал несколько больших глотков, отдающей пивом воды. Остатки вылил на зудящую от высохшей мочи поясницу прямо на кухне.

Он поднял с полу пожелтевший бычок, сел на треснувшую табуретку, включил плиту и стал ждать, когда конфорка нагреется докрасна. Спать не хотелось. Впервые за много дней ему не хотелось спать. Привычную, уже ставшую за несколько месяцев безделья нормой, апатию, тяжелой кисельной волной прорывала позабытая, кажущаяся такой новой, жажда деятельности. Он чувствовал, что похороненные под пылью, мусором, грязью, вонючими окурками и пустыми пивными бутылками силы откуда-то возвращаются к  нему. Они восставали глубоко изнутри, заставляя дрожать его заплывшее жиром тело. Волосы встали дыбом на руках. Мускулы напряглись. Он сжал кулаки, скрипнул зубами, и резким выдохом заорал:
- Меня канаёбит желание работать! Меня канаёбит желание работать!
- Меня канаёбит желание работать!!! – ответило ему эхо пустой кухни. Он еще четыре раза повторил фразу. Он стоял голый посреди загаженной кухни. Голый, тридцатидвухлетний, и полный надежд.  

- Работаработаработаработаработаработаработа – бормотал он, старательно сметая голыми ступнями мусор под кухонный стол.

-Работаработаработаработаработаработаработаработаработаработа – повторял он, как заклинание, распихивая пустые бутылки и обрывки отклеившихся обоев во всевозможные кухонные шкафчики, вытирая половой тряпкой с заблеванного кем то из друзей подоконника, аккуратно собирая в руку осколки битого стекла,  бросая груду грязной одежды в грязную ванну.

В этот раз он с полным серьезом занимался уборкой квартиры. Пусть такой - поверхностной, неряшливой, но все-таки уборкой. Первой за два или три месяца. Труды свои он закончил в двадцать минут, поставив жирную точку – залил гору посуды в раковине ржавой чуть теплой водой.

Он обрадовался покрасневшей конфорке и чуть не обжог лицо, прикуривая короткий бычок.
Дым отдавал горечью и тараканьей отравой, уже тлел фильтр, но он все равно жадно втягивал в себя, пытаясь получить хоть каплю того, прошлого наслаждения.  
От дыма на голодный желудок закружилась голова. Он упер спину в серую кухонную стену и сидел неподвижно.

Сегодня была суббота. Смысл в поиске работы терялся, отодвигаясь на два дня.
Значит писать. Сидеть сутками напролет, пить крепкий чай, курить одну за одной, сигареты, возбужденно стучать по клавишам, не замечая, как свет меняет темноту за засиженным мухами, пыльным стеклом. Писать о своем состоянии, о жесткой апатии, давящий и превращающей тебя в клубень вареного картофеля, о том, что иногда невозможно заставить себя повернуть голову, встать с грязной постели, выйти на улицу, набрать воды в ванную, сменить пропахшее выделениями белье. Писать об энергии, которая разом провеет гнойный нарыв внутри твоего вялого мозга и заставит делать, бежать, переживать. Писать и выблевывать из себя остатки накопленного тумана. Писать и опять становиться человеком, искать мотивы в том, что ты пишешь, улыбаться удачной строчке, бить кулаком по столу и злиться на то, что не все получается. Писать.

Он возбужденно вбежал в кабинет, ткнул прокуренным пальцем в большую кнопку на процессоре. Ерзая, ждал, когда загорится монитор. Невыносимо долго открывался вёрд. Остервенело, как капли начинающегося ливня по карнизу пальцы его выдолбили на чистом листе слово ЭНЕРГЕТИКА, вывели первую строчку…

Нестерпимо вдруг захотелось жрать. Он вернулся на кухню. Холодильник открывать не рискнул, чтобы кухня не пропиталась запахом гнили, нашел в морозилке среди  пустых полиэтиленовых пакетов кирпич замороженных нарезанных баклажан. Масла не было и он сварил их в подгоревшей кастрюльке. Ел руками, посыпая черно-коричневое, отдающее плесенью, месиво из пакетика приправы к быстрозавариваемой лапше. Запил холодной водой из под крана, и понял, что ему надо отдохнуть.

«Слишком слаб. Нельзя резко переходить от бездействия к действию. С каждым днем сила должна нарастать, и после отдыха я напишу еще три строчки. А потом, отдохнув – еще четыре. А потом…» - он еле доволок ноги до спальни, сел на кровать, и понял, что сегодня он уже очень многое сделал! Сделал в пятьсот раз больше, чем за прошедшие месяцы. А значит и  завтра…  
Первый раз его разбудило невыносимое желание помочиться. Отлить хотелось настолько, что спросонья ему показалось, что кто-то изо всех сил тянет за мошонку, с силой захватив дряблое естество жесткими пальцами. Он сжал ноги, просунул между бедер обе ладони и сжал мочевой пузырь в надежде, что желание пройдет или само по себе, или при обратном погружении в липкую дремоту…

Психопатриев©  Февраль 2006