Я не помню, чтобы я делала что-либо иное, что было бы мне таким удовольствием и утехой, как загонять дьявола в ад. Потому я считаю скотом всякого, кто занимается чем-то иным. Лауретта. Новелла десятая. Дж. Бокаччо “Декамерон”

Чем ближе он подходил к кабинету, тем отчетливее понимал всю бессмысленность этой затеи. “Скорее всего, - думал он, - кончится это тем, что мне предрекала Клара, то есть ничем хорошим это не кончится. Что же меня заставляет покорно делать очередное безумство? Что это за колдовство такое? Все-таки она, эта Анжела, порядочная стерва! Блин, ну очень красивая! А! Плевать! Будь что будет!”

Главврач дурдома был на месте. Он приветливо встретил Исаака, усадил его в кресло и предложил закурить сигаретку.

Исаак закурил и неторопливо стал рассказывать доктору свою историю, второй раз за сегодняшний день. Рассказал во всех подробностях, со всеми мелкими деталями и даже с собственными комментариями.

Доктор слушал Исаака очень внимательно, ни разу его не перебив. На рассказ у Исаака ушло около получаса. Наконец была произнесена заключительная фраза и Исаак выжидательно замолчал.

Главврач тоже некоторое время помолчал, внимательно глядя на Парсонса, затем неторопливо произнес:

- Исаак Антипович, я давно уже к Вам присматриваюсь и, честно говоря, не могу понять, что Вы за человек. Хотя Вы мне глубоко симпатичны. Скажите, пожалуйста, от кого или от чего Вы скрываетесь?

Такого вопроса Исаак никак не ожидал. Он удивленно посмотрел на доктора.

- Вы удивились моему вопросу? - продолжал врач.

- Но давайте вместе взглянем трезво на сложившуюся ситуацию как бы со стороны. Вы у нас находитесь почти два года, проявили себя с хорошей стороны. Мелочи, вроде игры в Рахметова, в счет не берем. За время Вашего пребывания никто Вас не навещал, посылки и передачи не передавал. Сами Вы никому отсюда писем не писали и не звонили никому по телефону. Характеристика с места работы на Вас хорошая, к уголовной ответственности не привлекались, в антисоветчине замешаны не были, к сексуальным меньшинствам не принадлежите. До выписки из больницы Вам осталось ровно две недели. У Вас есть семья, квартира, ленинградская прописка...

- Ну и что? - не выдержал Парсонс. - При чем здесь семья, прописка?

- А то, что Вы не очень хотите выписываться из больницы. Значит, Вы чего-то боитесь и, возможно, от кого-то скрываетесь.

- С чего Вы вдруг решили, что я не хочу выходить из больницы? Наоборот, даже очень хочу. Я с тем к Вам и пришел - чтобы Вы ускорили мое “освобождение”. Для этого я и рассказал Вам мою историю.

- Да. Вы рассказали Вашу историю. Но Вы разве не понимаете, что после того, как я ее услышал, Вы не только через две недели не выйдете из больницы, а вообще, Ваше пребывание может затянуться на длительный и неопределенный срок?

- То есть как? Почему?

- Ну посудите сами. После продолжительного курса лечения, когда все уже были уверены в том, что Вы выздоровели, Вы вдруг являетесь ко мне и заявляете, что у Вас иногда вырастает хуй на лбу и что Вас напрасно продержали в больнице два года. А до выписки Вам осталось две недели! Как я, по Вашему, должен реагировать?

- Но ведь это правда!!! - чуть не закричал Исаак.

- Допустим. Допустим на минуту, что это на самом деле правда. Допустим при всей дикости и нелепости Вашей истории, что это правда. Но, позвольте спросить, кому нужна такая правда? Мне? Вряд ли. Вам? Если да, то зачем? Вы неглупый человек, Исаак Антипович, и должны понимать, что я как тоже неглупый человек, после Вашего трогательного повествования должен сделать следующий вывод:

1 - Вы идиот, и Вас не долечили.

2 - Вы здоровый человек, но прикидываетесь идиотом, чтобы остаться в дурдоме.

Есть другие варианты?

- Есть. Это - если Вы мне верите и отпускаете из больницы сегодня же.

- А я Вам Верю, - просто сказал главврач. - Я-то верю. Я уже ничему не удивляюсь. Но кто еще поверит? Знаете, что будет, если я Вас на основании Вашего рассказа сегодня отпущу? Завтра в Вашей палате буду находиться уже я. И поверьте, так и будет.

- Что же делать? Что же Вы предлагаете?

- Я предлагаю вот что. Я ничего не слышал, Вы вообще ко мне сегодня не приходили. Через две недели идите на все четыре стороны. Ну как план?

- Плохой. - Исаак немного помолчал. - Мне нужно сегодня.

Доктор тоже немного помолчал, закурил сигарету и медленно, даже задумчиво сказал:

- Знаете, Исаак Антипович, я за многие годы работы в этом учреждении научился немного разбираться в людях. Вы не дурак. Далеко не дурак. А раз Вы не дурак и не сумасшедший, я могу сделать еще один вывод - в Вашем деле замешана женщина, - и врач пристально уставился прямо в глаза Исааку.

Исаак выдержал взгляд, но не произнес ни звука. А главврач между тем продолжал:

- Ну конечно! Мне надо было сразу догадаться. Амурные дела! Извините меня, я Вас не подкалываю. Просто, если нет причин, значит есть женщина. Только любовь может толкать человека на безумства без видимых причин. Если у Вас в течение двух лет не было никакой связи с внешним миром, то причину следует искать здесь, в больнице. А у нас в дурке я знаю только одну женщину, которая может спровоцировать мужика на подобные выходки. Я не называю ее имени, но полагаю, что мы оба знаем, о ком идет речь.

Парсонс молчал. Что ему говорить? Доктор прав! Тысячу раз прав! Какая же сука эта Анжела!!!

- Исаак Антипович! Вы как мальчишка, ей Богу! Что, пару неделек не потерпеть?

- Дело не в недельках и не в “потерпеть”.

- Ага! Понимаю. Вы сейчас совершаете поступок. Поступок с большой буквы. Поступок ради любимой. Это достойно похвалы и уважения. Но! Не забывайте, что Вы находитесь в дурдоме!

Лицо доктора потеплело. Появились какие-то искорки в газах. И он стал говорить каким-то мягким, даже ласковым голосом:

- Исаак Антипович... Я Вас понимаю и сочувствую Вам. Подождите, не перебивайте! Понимаю, потому что ради той женщины, о ком идет речь, можно совершить великое множество разных поступков. И достойных, и безрассудных. А сочувствую, потому... Я не знаю, чем у Вас все закончится, но Вы с ней хлебнете горюшка. Впрочем, я от души желаю, чтобы все закончилось хорошо. А что касается поступка... Из-за женщины можно совершать поступки. Разные. Даже нужно. Но не нужно делать глупые поступки ради каприза женщины. Как бы хороша она ни была. Каприз проходит, а сделанное остается. И уже ничего не изменишь. Вы меня понимаете?

- Да. Понимаю. Головой. А сердцем - нет.

- Ну, это бывает. Особенно, когда сердце разбито. Вот поэтому Вам еще надо поработать над собой. Чтобы разум и сердце жили в согласии и гармонии. Ну, короче! Вы знаете, что у нас принято все беседы с больными записывать на магнитофон?

- Догадываюсь.

- Вот и славно! - доктор засунул руку в ящик стола, что-то щелкнуло, и через секунду он вынул магнитофонную кассету. - Вот, возьмите. На память, как сувенир. И запомните - сегодняшнего разговора не было. А через пару недель выписывайтесь, и всего Вам доброго!

Парсонс глубоко вздохнул, встал и направился к выходу. Он уже открыл дверь, как главврач его снова окликнул:

- Исаак Антипович! Одну минуточку! Я хотел бы еще спросить у Вас кое о чем.

- Пожалуйста.

- Скажите, а вот этот Ваш балет про Зою Космодемьянскую... Он ведь вовсе не о том?

- То есть?

- Я в детстве тоже читал сказки. И “Новое платье короля” в том числе.

- Да ну! - почти искренне удивился Исаак.

- Да, вот именно. И я полагаю, что я единственный, кто понял истинный смысл Вашего балета.

- Ну-ну. Интересно!

- Это балет о любви. Ведь правда?

“Он сумасшедший, - подумал Парсонс. - Все кругом сумасшедшие”. А вслух сказал, пытаясь изобразить восхищение проницательностью доктора:

- Конечно, о любви. Как Вы догадались?

- Ну... Это было явно видно.

- Да? Может быть, все-таки не так явно? - Исаак корчил из себя польщенного начинающего автора, а сам думал: “Идиот! Ей Богу, идиот!”.

- Исаак Антипович, Вы себя недооцениваете. Все было прекрасно! Давно я так не смеялся. Спасибо.

- Не за что. До свидания.

И Исаак покинул кабинет.

Глава 25

Остермана приговорили к колесованию, потом меру наказания заменили на отсечение головы, а на эшафоте было объявлено о помиловании и ссылке на вечное заточение. К.Старосельцев. “Набережная”

Расстояние от кабинета до палаты было не очень большим, и Исаак шел к себе очень медленно, пытаясь растянуть время и привести свои мысли в порядок.

- Что за день сегодня такой сумасшедший? - Размышлял Исаак -- Словно помешались все! Одна что-то про любовь поет, другой что-то мелет про разбитое сердце... Дурдом одним словом. А в дураках, судя по всему, останусь я сам. И что это за любовь такая? Откуда ей взяться? Как услышала про конский член, сразу же - любовь! Странно все это.

Нет, безусловно, внимание Анжелы к скромной персоне Парсонса было для него очень лестно и приятно. Но при чем здесь его конское украшение? Если любишь, то полюбишь и без конского члена, а с простым человеческим. А то, ишь ты! Прямо из трусов девушка рвется, так ей хочется трахнуться с конем! Определенно, крыша едет. А он-то, старый мудак! Только ему глазки состроили, так он и расплавился, побежал к доктору проситься на волю. Хотя сразу же ясно было, что это дохлый номер. Тьфу! Противно!

Парсонс сам себя не узнавал. Прямо гипноз какой-то! Никто не мог его заставить сделать то, что ему не хочется, а эта пигалица заставила. Мало того, что заставила, но еще и выставила его на посмешище. И прежде всего перед самим собой.

- Что же за чары у нее такие? - продолжал размышлять Исаак. - Мало ли я встречал красивых девок? Но ни из-за одной из них я не вел себя как последний придурок. А здесь - бац! На тебе! Я больше года просидел в дурке и ничего, выдержал. А познакомился с этой сероглазой ведьмой и все пошло через жопу! Веду себя как пацан. Точно. Она ведьма!

Последнее умозаключение немного успокоило Исаака. Ведьма? Пусть будет ведьма! А я - черт! Вот тебе и сладкая парочка! Твикс! Но почему же на душе так хреново?

Парсонс подошел к своей палате и открыл дверь.

Анжела сидела на кушетке. Как будто спокойная. Но на самом деле это спокойствие ей не очень легко давалось. Внутри она была напряжена, как струна. И струна была готова лопнуть.

Она ничего не спросила. Только вопросительно посмотрела на Исаака.

Парсонсу очень хотелось начать разговор фразой из фильма “Адъютант его превосходительства”:

- Видишь ли, Юра...

Но сказал совсем другое. Сказал просто:

- Извини, не получилось. Выписываюсь через две недели.

И все.

Здесь надо бы интригующе написать: “Воцарилась зловещая тишина”. Но тишины никакой не воцарилось. Анжела отреагировала почти мгновенно.

- Та-а - а - ак... Не получилось, значит... А что у тебя вообще получается? Ты же придурок! Ты же только и умеешь, что идиотские танцы ставить!

Анжела говорила очень спокойно, отчетливо произнося каждое слово. Внешне она ничуть не изменилась, только зрачки ее расширились и из серых превратились в черные.

- Тебе представилась уникальная возможность стать обладателем такой женщины как я, - продолжала Анжела. - А ты не воспользовался этой возможностью! Какой же ты мужик после этого? Ты не мужик! Ты законченный дурак! Что ты можешь сказать в свое оправдание?

- Доктор сказал...

- Насрать мне на то, что сказал доктор! Я даже знаю, что он тебе сказал. Догадываюсь! А ты-то! Ты кто? Тряпка половая? Ты должен был выбросить этого доктора в окно!

- Но там решетки, - нашел что ответить Исаак.

- Плевать! Ты его должен был придушить! И душить до тех пор, пока он не подпишет тебе разрешение на выписку! А ты? Размазня! Ни хрена не можешь!

- Ты представляешь, что было бы, если бы я начал его душить? Я уже был в палате для буйных. Больше не хочу.

Дзи - и - нь! Это лопнула струна внутри Анжелы.

- Что?! Больше не хочешь? - уже кричала Анжела. - Не хочешь? А меня ты хочешь? Ну-ка отвечай! Хочешь меня?

- Хочу, - машинально ответил Исаак.

- А вот хуй тебе! – Анжела сделала рукой очень неприличный жест. Но зато понятный. - Перехочешь! И никогда, слышишь? Никогда ты меня не получишь! Я тебя любила, а ты... Эгоист! Думаешь только о себе! Палаты для буйных испугался! Подумаешь! Выпустили бы через две недели!

- Да меня и так через две недели выпускают.

- Эх... Исаак, Исаак... Ни черта ты не понял. А еще что-то там мелешь про какую-то неизбежность. Вот к тебе только что эта неизбежность подходила. Совсем близко! А ты... Мудак ты!

“Ай да любовь!” - подумал про себя Исаак. И тут его внезапно осенило. Он понял то, над чем ломал голову последние месяцы. Он, как и главврач, тоже немного разбирался в людях, а пребывание в дурдоме и постоянное общение с сумасшедшими тоже научили его ставить диагноз. Он все понял. И мысленно поставил Анжеле диагноз - Психопатия мозаичного круга с сексуальными перверсиями, развившаяся на органически неполноценной почве.

- Бедная, бедная девочка... - Исаак хотел произнести это про себя, но, видимо, получилось вслух, потому что Анжела бросилась на него с кулаками и закричала:

- Подонок! И ты еще меня жалеешь?! Ты смеешь меня жалеть?! Тварь ты такая! Себя лучше пожалей! Ты смешон, Парсонс! Ты смешон в своих попытках оправдаться! Нет тебе оправдания!

Уворачиваясь от острых кулачков Анжелы, Исаак окончательно для себя решил: “Это психопатия! Жаль, что у меня нет с собой трусов с колышком!”

Справедливости ради надо сказать, что Анжела как женщина далеко не глупая, понимала всю абсурдность своей затеи с досрочной выпиской Парсонса. Но отступать было поздно. Тем более, что ее гордость была уязвлена.

Парсонс не выполнил ее приказа! Как? Как он посмел?! Все мужики ей в рот смотрят, а тут какой-то Исаак позволяет себе выпендриваться! Плевать на то, что ее желание само по себе абсурдно! Он должен был его выполнить! Иначе это разрушало все ее убеждения!

В бессильной ярости она колотила Исаака по всем местам. Такого рода избиение не могло принести Исааку особого вреда. Он ушел в глухую защиту, и ничего кроме еле-еле сдерживаемого смеха действия Анжелы у него не вызывали.

Тогда Анжела решила изменить тактику. Она перестала бить его кулачками, отошла от Исаака на некоторое расстояние и стала наносить ему удары ногами, целясь, как и положено приличной девушке, по коленным чашечкам.

Так стало ощутимо больнее. Теперь уже было не до смеха. Ему вдруг надоел этот цирк, и он, не будь дурак, как треснет Анжелу кулаком в глаз!

Кулаком в глаз. В красивый серый Анжелин глаз. Кулаком. Хуяк!!! Прямо в еблище!!!

Вот вам и любовь, братцы!

Анжела опешила от неожиданности. Она не чувствовала боли, она ужасно удивилась. Парсонс был первым человеком, который поднял на нее руку. То, что она сама только что колотила его и всячески оскорбляла - это ерунда! Это само собой, ей можно. Красивой женщине позволено все! А Парсонс-то как посмел?

Анжела несколько минут недоуменно глядела на Парсонса. Под ее левым глазом начинал проявляться приличного размера синяк. Анжела молчала.

А что тут скажешь?

Затем она резко повернулась и со словами “Прощай, Исаак!” вышла из палаты.