…........и он сидел и курил одну за другой, пытаясь успокоиться и привести истерзанные нервы в подобие порядка, но там – под левой грудью, по-прежнему болело, и он опять и опять вспоминал, как он подцепил её на каком-то традиционно пьяном сэйшне, он был весел, грязен и нищ, она была юна и красива, плюс ко всему ещё и вызывающе богата на вид, она выгибалась с грацией текущей кошки, а ему просто хотелось, плевать, с кем и где, она сама спросила : уйдём?, и он ушёл с нею, но, к его великому удивлению, в тот вечер у них ничего серьёзнее поцелуев в пропахшем мочою парадном, не произошло, он плюнул и решил : пустой номер, но, начиная со следующего утра она звонила и звонила, шепча в трубку тривиальные глупости, он изнемогал от её назойливости, не любя и не желая её, хотя и говорил ей всё, что положено говорить в таких случаях, слова лились и стекали по телефонным проводам медленным ядом : любимый, любимая, единственный, единственная, желанный, желанная, они встретились и бестолково и зло переспали на неудобном матрасе в его хрущёвке, потом ещё, ещё и ещё, этот яростный секс превратился в необходимость, в ежедневный ритуал, он пытался отряхнуть её, как стряхивают с рукава комочек голубиного помёта, она не понимала его и упорно не желала уходить, он начать пить сам и заставлял напиваться её, ему стало страшно от её мёртвой хватки, но он опустил руки и перестал даже пытаться хоть что-то изменить, его засасывало всё глубже и крепче, он сделал последний рывок, и вновь стал идти на разрыв, изменяя ей в открытую и с кем попало, унижая её, втаптывая её в грязь, но было уже слишком поздно, он запутался в сетях их безумных взаимоотношений, даже не зная, что это – любовь ли, страсть, или же, что казалось наиболее вероятным, какая-то садо-мазохистическая кадриль, станцованная дуэтом на пропитанных потом и семенем простынях, его вялые попытки освободиться постепенно сошли на нет, мышеловка захлопнулась, и он стал абсолютно зависим от неё, словно от тяжёлого, разрывающего внутренности наркотика, и тут она сама бросила его, исчезла, испарилась, развеялась эфемерным туманом в ночном воздухе, и теперь уже он обрывал её телефонные провода, искал её по кабакам и флэтам у случайных знакомых, выл, засыпая с её именем на губах в постелях у дешёвых потаскушек, и вот он нашёл её, но другую, гордую и наглую суку, ни имеющей ничего общего с той, которою он знал прежде, он впервые в жизни унизился и встал перед женщиной на колени, она вернулась, но стала жёсткой и холодной, стебая его по мелочам, ежеминутно загоняя его в угол, исподтишка наставляя ему рога с его лучшими друзьями, он чувствовал своё полное бессилие перед нею, и это ещё больше добивало его, он пытался забыть, не звонил неделями, потом неожиданно приезжал, надеясь неизвестно на что, но натыкался на всё то же почти уже физически осязаемое отвращение, и он терял рассудок, убивая воспалённый мозг алкоголем и травою, желая теперь только одного – бросить её, суку, бросить к собачьим чертям, но это было невозможно, теперь это было абсолютно невозможно, и он бился головою о стену, и всегда и везде – за стаканом водки, в постели с незапоминающейся блядью, да и просто – стоя на балконе и мрачно покуривая, он чувствовал, как она ему стала противна, и как ему хочется её избить, унизить, уничтожить, он знал, что это – ненависть, обыкновенная слепая ненависть, которая вылупилась из его любви, словно уродливая ночная бабочка из радужного кокона, и что эта ненависть локомотивом мчит его по дороге печали и боли, сочась из всех дыр и отверстий, - просто грязная, жалкая, трёхкопеечная ненависть к ней, к себе, ко всем, кто счастлив, и вот теперь он, узник своей странной любви/ненависти, сидел и курил одну за другой, пытаясь успокоиться и привести истерзанные нервы в подобие порядка, но там – под левой грудью, по-прежнему болело, и он опять и опять вспоминал, как… … … … … … … … … … … … …  
… … … … … … … … … … … …she is dead.

© DiGi, 1992