Буква, выдавленная из тишины, всегда удивит тем, что попадает в одно из тридцати трех отверстий: никто не заорет, не застонет иначе, как готовой буквой. Видимо это будет гласная.

Человек, чья жизнь еще не обожралась собой, не думает о подробностях и не слишком боится дальнейшего: время для него есть слово, время обозначающее, и он его произносит, чуть причмокивая на «мя», вот и все.
А у времени для всего есть комплект вещей, которое оно должно ему постепенно всучить, и, выдав все, отряхнет ладони и слиняет.

Андрей Левкин. «Междуцарствие».

По малолетней грязнопузой пиздюшане мы очень боялись ходить через соседний двор. В этом соседнем дворе жил наш корефан и одноклассник Серёга. Мы были весьма дружны, но заходить за ним, чтобы позвать на улицу – боялись. Причиной наших опасений была сучка Белка – старая седая маразматическая дворняга, которая впоследствии обзавелась еще и таким же тупорылым уебком-отпрыском по имени Малыш. Блядь, хуею я с этих собачников. Два исчадия ада, а имена такие – что ты! Малыш и Белка. Прям как в доброй детской книжке. ЫРРРРЫЫ!!! – оскалит страшную пасть эта тупорылая сука. АААА!!! – в ужасе разбегаемся мы. ГАВ-ГАВ-ГАВ!!! – поддакивает мамаше блядский выпердыш.

Мы заходим с другой стороны здания и истошно начинаем орать: «СЕ-РЁ-ГА!!! СЕ-РЁ-ГА!!!» На балкон выходит Серый с озадаченным ебалом. Ну, сейчас начнет шутить-тупить.
–    Чё?
–    На улицу выходи.
–    А чё орёте, зайти не можете?
–    Там Белка!
–    И чё? Боитесь штоле?
–    Да пошел ты! Пойдешь на улицу, нет?
–    Щас. Я хаваю.
Ну вот, бля. Хавает он. Мы тут переживаем неибический стресс, а он – хавает.

Иногда получалось, конечно, проскользнуть мимо. Самое главное – заскочить в подъезд. Туда эта белая с черными пятнами бестия не сунется. Иррациональный страх, который мы перед ней испытывали, сейчас, конечно, выглядит комично. Но в те достопамятные времена наши ноги, подстёгиваемые изрядными порциями адреналина, уносили нас прочь от этой, с позволения сказать, собаки с такой силой, что тело за ногами не поспевало и отклонялось назад, подчиняясь законам мультяшной инерции. В любые наши планы, действо которых происходило в нашем микрорайоне, мы вынуждены были вносить элемент неожиданности в виде этой зубастой бешеной твари. Облаивала она всех, с каким-то недоступным нашему пониманию рвением и неподдельной ненавистью. Ёбнутая во всю бошку, хуле. Ходили небезосновательные слухи о том, что она загрызла насмерть несколько человек, и мы в достоверности этих ужасных историй даже на полграмма не сомневались – под таким были впечатлением.

По городу часто ездили специальные такие машины с живодерами, ловили собак, кошек, делали из них, видать, шапки, или на пирожки ихние потроха сдавали, не знаю. Видя, как они отлавливали животных, мы в слезах взывали к этим алкашам, чтобы не трогали какого-нибудь там, типа, кота тети Люси со второго этажа. А кот – зверюга, вырывался, царапался, боролся за свою жизнь. Мы не выдержали – кучка семилетних пиздюшат. Ринулись в атаку. Молотили своими кулаками держащему кота живодеру по заднице, выше не доставали. Оторопев, тот ослабил хватку и кот, нехуево взбрыкнув конечностями, вырвался и давай давить на съебульки. Мы, соответственно, сделали то же самое.

Еще почему-то этим пидарам никогда не приходило в голову изловить Белку, чтоб сварить из нее компот. Это был бы беспесды наш праздник. Да хуле – праздник – не то слово. Карнавал бы феерический устроили. Торжественное шествие по Серегиному двору. Но нет, никто не хотел с ней связываться.

Так, хуле, размышляли мы, эта злобная сука Белка не вечная, в конце концов. И объясняли Серёге, что нехуй за ним заходить, сам пусть выходит – в индейцев поиграть, в парашютистов, из рогатки пострелять в живодеров. Ха! Щас вспомнил, как Серый придумал одну забаву. Бывает – бегаешь полдня по двору, ссать приспичит, а как, хуле, поссышь прилюдно? Мы все-таки воспитанные были сдецл, не то что некоторые дворовые пьяницы. А придумал Серый в песочницу ссать. Сидишь, значит, себе, на корточках, типа куличи из песка лепишь. Оттопырил незаметно между делом шорты сверху, достал писюн и журчишь. Внотуре, разглядеть можно было, чё там салаженок делает, только если близко подойти. А кто нахуй к салажатам близко подходить будет? Они ж как зарядят тебе в правую булку из рогатки. Так что напраслину на кошаков гнали, что они всю песочницу зассали. Нехуя не они. Вообще я с тех пор к песочницам равнодушно отношусь, даже немного с брезгливостью.

А Белка всё-таки подохла, пидерсия. Сынуля ее бесноватый тоже не долго бегал. Тот как раз не своей смертью помер, машина, вроде задавила. Только нам это не в радость было, потому что стали мы к тому времени к собакам такого размера весьма толерантными. Небольшого размера собаки-то были, маленького. Это в детстве казалось, что съест тебя сейчас целиком и не подавится. А потом ваще стало похуй.

Иду как-то к подруге в гости, из ресторана. Ну, с дружками чуток посидели, выпили естественно. И вот в какой-то момент выбегает мне навстречу собачка. Собачки они запашок алкогольный не любят – факт. Ну и этот пёс ебливый нехуя не исключение. Как давай на меня орать по-своему! Ну я так шаг замедлил, не провоцирую его, осторожничаю. А он – хуяк зубами в ногу и штанину у новых джинсов порвал, паскуда. Смотрю я так на него недобро, представляю со смаком как уебу ему сейчас с ноги-то под ребра, полетит же, падла, к ебеням, как воланчик от бандминтона. А рядом людишки еще какие-то с другой собачкой в догонялки играют. Я им кричу: «Собаку-то свою уберите, а то как чего бы худого не вышло!» «Не наша, говорят, собака-то, похую нам». Ну ладно, думаю, так тому и быть. Только собрался замах взять побольше, а в голове дума – а ну как вторую штанину порвёт мне? И так бочком-бочком, мимо пёсика протиснулся и дальше пошёл. Вот такой я, блин, добрый, на свою голову. А такие вот пидары зубастые моей добротой пользуются. Однако была бы на его месте Белка, я бы… да я бы… пиздец бы ей от меня настал моментальный. Хватаешь суку одной рукой за загривок (только охуенно изловчиться надо – зубищщи острые, челюсти мощные), а другой за шерсть на жопе и падаешь на нее всей массой. От того у собаки хрустят, ломаясь, ребра. Вот так бы я ей отомстил. А так я ваще-то добрый, если не пьяный, конечно, и никто не доёбывается.