Послали нас осенью ремонтировать крышу на заводском корпусе. Андреича, того самого хуя с протезом, тоже. Залезли на крышу по пожарной лестнице. Только раскатали несколько рулонов рубероида и уж было затеялись разжигать гудроноварку, как снизу подъехал какой-то очкарик на жопере и сигналит нам. Корпус одной стороной с улицей граничил, вот с этой улицы очкастый и стал нам знаки подавать. Бугор спустился, о чём-то там с очкастым перетёр и залезает к нам на крышу с двумя трёхлитровыми баллонами спиртяги: «Надо, - говорит, - этому хмырю шестнадцать рулонов рубероида вниз скинуть». Скинули. Сносились в столовку за пирожками, водой и уселись на бордюре спирт трескать. Наливали по полстакана, разбавляли и лопали по очереди. Подошла очередь Андреича. Налили ему полстакана. Он жахнул его чистоганом и сидит таращится на нас. Мы ему суём воду и пирожок, мол, запей и зажри. А он только глазами похлопал, в себя пришёл, дышать начал и от пирожка отказался: « Не заберёт!» – говорит. Прошли по второму кругу, про крышу уже все забыли, потом по третьему. Андреич каждый раз пил чистоган, а от воды и пирожка, с присказкой «Не заберёт!», упрямо отказывался. Стали наливать в очередной раз. Андреич, взяв свои полстакана чистого, стал пить, запрокинув голову, и как только последняя капля спирта упала ему в рот, голова его перетянула назад и он ебанулся с бордюра крыши вниз, поскольку сидел спиной к пропасти. Только сапог в воздухе мелькнул. А протез – башмачина сорок последнего размера - запутался в каких-то лесах, что под ногами валялись и остался на месте, только ремни какие-то за бордюр натянулись. А мы как раз на этих лесах сидели и от этого ёбаного кульбита все прихуели: бугор даже чуть спирт не выронил, поскольку самолично всем разливал. Двое вскочили, а Андреич висит за стеной вниз башкой на ремнях от протеза. Схватили его за матню и подняли обратно. Халат с головы на жопу обратно опустили, вытащили его костыль из лесов, забрали стакан, который он, слава КПСС, не отпустил, и уложили его на тюки рубероида, подальше от края крыши. Похлопали его по роже, чтоб прочухался и когда он открыл бессмысленные стеклянные глазки, бугор насел на него всерьёз: «Ты чё, сука, под монастырь всех подвести хочешь? Меня же посадят, козёл!» На это Андреич только и мог из себя выдавить: «Забрало!» - и смежил веки.

«Всё, бля! Хватит гулять! Пора за работу» – решил за всех бугор. Часа через два определились, что на сегодня пора завязывать. Забрали остатки спирта, поскольку на крыше пить уже было в лом и стали эвакуировать Андреича. Растолкали инвалида и повели его вниз. Бугор самолично взялся его вести по пожарной лестнице во избежание. Хорошо хоть мы сзади пошли, а не помчались вперёд. Где-то уже ближе к земле, но один хуй высоко, Протез Андреича застрял в лестнице и оба – два они нырнули вперёд. Андреич по традиции остался висеть на своей упряжи, а бугор наебнулся репой вниз. Вскочил и начал крыть Андреича в хвост и в гриву. Мы, обрадовавшись, что бугор не сильно уебался, вместо того, чтобы по отработанной схеме втащить Андреича за матню штанов и поставить на ноги, кинулись вытаскивать его костыль из лестницы. Андреич, как бы нам и следовало ожидать, словно тюк рубероида рухнул вниз, как только мы высвободили его протез из лестницы. Ебанулся он прямо на бугра. На утро он даже ничего не помнил и ничего-то у него не болело, если не считать репу с похмелья, а бугру он этой репой сломал ключицу. Вот бля, такая хуйня: один хуепутало падал как заводной весь день, а другой дятел потом два месяца по больничкам шароёбился.