После третьего курса института я попал на такую беду, как практика в лагере, к тому времени уже совсем не пионерском, как это было принято в моем детстве. Причем я на эту практику запоздал на пару дней.
Первую знакомую рожу я увидел в каморке, куда мне посоветовали бросить на время свой баул, до того как меня куда то поселят. Из под груды одеял высунулась заспанная рожа – Женек. Мы когда то учились с ним в одной школе, он на пару лет меня был старше, но уже в школе слыл  конченым алканом. Бухал он просто по черному, и в лагере числился физруком. Работал он там в этой должности все лето. Пробухав всю зарплату за два месяца вперед, он занимал бабло у богатеньких пионеров. Причем, будучи физруком, - не провел ни одной зарядки. Ибо просто был не в силах с утра. Быстро обсудив положение дел, Женек тут же предложил мне помочь ему затащить бидон браги на чердак, для скорейшего созревания. Кстати сказать, дней через десять, брага это оглушительно взорвалась от жары.

    Следующим, знакомым мне человеком, оказалась – Машка (с Машкой мы учились в параллельных потоках). Нам с ней предстояло рулить вместе отрядом пионеров. Насколько это сложно и ответственно, я узнал на планерке, от той самой начальницы, смачно ругавшейся матом и бухавшей в однеху по вечерам. Любимой ее фразой было «Ты мне тут не манди!!!», - не оправдывайся, а говори как есть, типа. Меня такими манерами было не удивить, но некоторые особо рафинированные телки первое время просто впадали в ступор. Начальница ремзюмировала все бремя ответственности за детей следующим образом - «Смотрите, бля, что бы они тут у вас не перееблись и не потонули». Так вот, рулить малолетними гадами обоих полов было сложно, поскольку интересы их в силу акселерации были близки к нашим – выпить, покурить, поебатся, ну и съебнуть от тоски по родителям в тихую домой.  Добавлялись так же дикие варианты – неожиданно потонуть в реке, или наебнутся с какой нибудь сосны. Но о таких раскладах думать даже не хотелось, поэтому дисциплину приходилось насаждать классическими армейскими методами.

    Хотя зихера, конечно же эти уроды все равно выкидывали. Не буду особо на них останавливаться: гнались дождливой ночью на «Яве» по лесу за долбоебом Магирамовым, совершившим «дерзкий побег», непонятно почему ломанувшимся без обуви – в носках, отмывали из брандсбойта свалишихся в очко дальняка, отмазывались из последних сил от недвусмысленных предложений нимфеток, короче приключений хватало.

   Наконец смена закончилась. В этот последний день перед отъездом было затарено немеряно алкоголя, отчеты о практике подписаны, пионеры (якобы) уложены спать, и началось. В паре комнатушек нас собралось около 20-ти человек. И началось… Причем пионеры то же в тихушку отмечали отъезд, имея комнаты на четыре-пять человек, они так же занычковали бухло и приступили по наступлению темноты.

    Машка нажралсь просто в хлам. Видимо сказалось долгое напряжение ответственности. И решила «поиграть в демократию», что вообще было принято в те перестроечные годы. Она поперлась к пионерам, которые тут же ей налили. Особые симпатии Машка испытывала к рыжему парняге-пионеру, с погонялом Чиж. Чиж, к тому времени порядочно окосел от пива, (много ли надо в таком пиздюшачьем возрасте), та же излился в симпатиях к Машке. На что та плохо ворочая языком предложила бедному Чижу, в доказательство его мужской состоятельности выпить стакан самогона (200 гр), уже вдутый малолетний идиот, конечно же согласился. Хотя свидетелями этого подвига оказались несколько вожатых, ни одному из этих угашенных в хлам долбоебов не пришло в голову остановить этот беспредел. Наоборот, приободряемый криками – «До дна, фраерок! До дна!» - Чиж залудил граненый и по стенке пошел спать. Примерно через час, ко мне прибежали пионеры, в полном ахуе оравшие: «Там Чиж умирает!!!». «Пиздец, бля…» - в башне у меня промчались самые ужасные картины: «Прокуратура, суд, Сибирь». Дело в том, что Чиж был моим соседом по дому. И я знал, что у парня –  неоперабельный порок сердца. Т.е. он и без алкоголя мог крякнуть в самый неподходящий момент. Пьяная в говно Машка была разбужена матюгами и пиздюлями. Толку от нее не было никакого. Она уселась на чижовской кровати попеременно плача и икая, перемежая это с причитаниями – «Чиж, не умирай», нашла, блять, когда беспокоится. В результате, эта «демократка» была резко послана на хуй. Мне же пришлось весь остаток ночи вливать в Чижа воду из графина, и дергая его за язык стравливать блевотину в таз. Идти в медпункт за углем или марганцовкой – было бы глупейшим палевом. Начальство могло неправильно понять жуткую картину дружно перепившихся в хлам пионеров и вожатых. К счастью все обошлось.

    А что не сделаешь для спасения чужой молодой жизни и собственной свободы. Чиж, надеюсь, ты меня еще помнишь. А, Машке – больше не наливать.