Ну что ты на меня уставилась? Пьяных ни разу не видала? Хотя… Откуда в этом доме пьяные… Последний калдырь, мудило, сдриснул отсюда сразу после твоего рождения. Да-да, дружок мой, папа твой. Помню - зима была. Мы, искренне счастливые и дивно напоровшиеся на радостях, бегающие курить на улицу, вдыхающие вместе с дымом сладкий и почему-то тревожный запах оттепели. Папка-то твой самый счастливый был, мамку исцеловал всю, тебя пытался затискать. Народу было – ууууу… А утром новоявленный отец проснулся у другой бабы, тоже чьей-то матери наверное. В другом районе города. Вот такая хуйня. Как он исчез и, главное, зачем??? – никто не знает до сих пор. Видел его недавно, цветет и пахнет, сучара. Да и пошел он на хуй. А хочешь – я твоим папой буду? Нет? Я пить брошу…Не хочешь? Не веришь? А мамка твоя хочет и верит. Я-то вот тоже, как ты – не хочу и не верю. По глазам вижу – понимаешь. Детства чистые глазёнки, бля. Ведь и у меня такие были, залитые такими непонятными младенческими слезами, а не водкой.
Вот, подмышки сегодня побрил, смотри. Сам хуею с этого. Да ладно еще подмышки, тут такое… Короче, вот. Гладко – как у тебя прямо, гыгы. Часа полтора провозился. Такоооой пучок выкинул… как овцу постриг, ебать её в сраку. Да не трогай ты, я ж показываю просто, ёбтвоюмать, не педофил я ни разу. Кстати, мамка-то скоро уже из баньки придёт. Я, собственно, ради неё старался, думаешь, мне мешали те волосы? Просто жалко стало, по-человечески, я ж не совсем еще скотина. Она же как взяла его в рот-то – полночи отплевывалась. Неудобно даже как-то стало, представляешь? Эх, ничего ты не представляешь… вот вырастешь, начнёшь сосать – дойдёт до тебя. А сейчас спи лучше.
Вот ты спишь – и тебе заебись. Мне, конечно, тоже заебись, когда я сплю. Но сейчас я думаю. Так думаю, что сосуды в башке лопаются. Башка… такое там месиво – пиздец. Что мне дальше делать? Ты-то понятно – проснешься, вцепишься в сиську мамкину и не надо тебе больше ни хера. А я? А я? Головка от хуя? У нее, у головки, и то какое-никакое предназначение есть – её залупляют, моют, гордо потряхивают и даже лижут. А я – что? Впору самому за сиську цепляться. Так и будем жить – одна сиська у тебя, другая – у меня. Разница лишь в том, что через пару лет ты свою выпустишь-таки, а я – мало того, что не выпущу, так еще и обе захвачу. И примусь терзать их, пока не превратятся в жалкие мешочки, пока рак не покажет свои мерзкие клешни (тьфу три раза, конечно). Так-то вот. Ну зачем, зачем она меня нашла?! Неужели бабе так нужен мужик, что она готова угандошить всю свою жизнь… Ради наточенных ножей получать сапогами по ебалу???
Будет мамка твоя бегать с кошелками по грязным базарам, давиться в холодных трамваях, смотреть по старенькому телевизору на красивую жизнь где-то там, далеко. Нас возненавидят соседи за то, что мы не отдаем долги. Нас будут высмеивать все вокруг за то, что я валяюсь обоссанный около подъезда и пиздюки плюют шелуху от семечек в мои спутавшиеся волосы, а ты ходишь в школу в старой маминой блузке и вместо красивого портфеля у тебя дурацкий чемодан. А ведь ты станешь красивой, как твоя мама – с огромными невинными глазами, нежной шеей, редчайшей грациозностью… Вот что самое обидное-то. Но в конце концов тоже найдешь себе такого придурка как я и угробишь себя на хуй. Всё повторится. Хотя, может всё сложиться и по-другому. Ты с двенадцати лет будешь херачить спирт в подвале, а в четырнадцать первый шприц пронзит твою ручку, такую крохотную и милую сейчас. Возможно – он же и последний. И мамка, твоя бедная старая мамка, наплакавшись, начнет тебе завидовать… Да, завидовать, как ни ужасно звучит. Где-то там, в глубине души. Ведь у тебя так быстро закончился этот ад, и не было в твоей жизни обманов типа свадьбы с любимым или поступления в престижный институт. А мне, к тому времени уже ничего соображающему, будет совершенно по хую.
А пока спи… Это ещё так не скоро… Перепадёт и на твою долю тортиков на дни рождения и игрушек в детском саду… Спи, малышка. А вдруг – всё будет хорошо?