- Папа, почему котик плачет?
- Не знаю, ... может быть, потому, что ему тоскливо.
- А отчего ему тоскливо, пап?
- Не знаю, сынок, он не может нам рассказать.
Я солгал, как делал уже много раз. На самом деле я знаю, что происходит с животным, потому что причина его тоски в том же, в чем и причина моей. Мы оба – мой старый кот и я – пришли оттуда, и, если он и не помнит, что было прежде, то наверняка чувствует перемену, наступившую теперь.

Мой сын родился здесь. Здесь для него все обыденно и привычно. Обыкновенная жизнь маленького мальчика, познающего мир. Ему и невдомек, что приобретаемые им знания разительно отличаются от тех, что были у меня в его возрасте.

Мы, взрослые, стараемся не вспоминать о том, что всех нас объединяет. Мы воспитываем наших детей или делаем вид, что воспитываем, а на самом деле, незаметно пытаемся учиться у них умению воспринимать действительность такой, как она перед нами предстала. Не всем это удается. Некоторые сходят с ума или накладывают на себя руки, но я не могу позволить себе такой роскоши.

Иногда мне удается забыться и обрести покой, или хотя бы иллюзию покоя. Но так бывает не часто. А когда ко мне подходит мой кот и, совсем по-человечески глядя мне в глаза, будто спрашивает: «что же это...?», я не могу сдержаться. В такие минуты я беру его на руки, ухожу в лес, сажусь под деревом и, зарывшись лицом в густую теплую шерсть, тихо плачу. Жена никогда не спрашивает меня, почему у меня красные глаза. У нас с ней уговор – не касаться этой темы. Так легче.

Лес. Там есть все, что должно быть в лесу: деревья, трава, птицы и даже животные. Рассказывают, что кто-то видел ежа, а кто-то однажды заметил зайца, но мне они пока не встречались. А еще, там есть река - неширокая и тихая. Однажды я решил узнать, куда она течет: пошел вдоль русла, но быстро устал и побрел обратно, еле волоча ноги. Мы совсем отвыкли ходить пешком на большие расстояния.

Конечно, нам говорят только о достоинствах: чистый воздух, нет преступности, почти нет болезней, но для всех тех, кто знал и помнит другую жизнь, эти доводы звучат нелепо. Хотя, кто знает, может быть, когда-нибудь, пережив стадии отчаяния и черной меланхолии, я и смог бы привыкнуть. Может быть, если бы не облака. Все дело в этих проклятых облаках.

Так было задумано с самого начала: небо, или то, что принято этим словом называть, всегда покрыто толстым непроницаемым слоем облаков. Мы совсем не видим Солнца. Да у нас его и нет вовсе. Дико осознавать, но наши дети даже не знают этого слова. В школах им говорят о каких-то абстрактных «светилах». Самое интересное, что это чистая правда: источников света у нас действительно несколько. Именно для того, чтобы их никто никогда не видел, было решено закрыть их облаками. Сами же облака выглядят вполне обыкновенно. Их даже перемещают с помощью ветра, непонятно откуда дующего. Иногда из них идет небольшой дождь, а когда стала наступать зима (первое время зимы не было), из облаков сыплется небольшой снежок. Ливней и метелей здесь не бывает. Зато часто бывают туманы. Очень густые туманы, и держатся они по несколько дней. Иногда туман становится настолько плотным, что ничего не видно дальше вытянутой руки. В такие дни никто не работает, и все сидят по домам. Но почему-то именно в такие дни я прозреваю.

Тогда я поднимаюсь на крышу дома и, подолгу вглядываясь в низкую белую пелену, начинаю видеть то, что в обычные дни никогда не видел ни я сам, ни кто-либо из моих знакомых. Я вижу то, что всегда скрыто от нас облаками и другими ухищрениями. Я вижу далекие, идеально белые стены. С легким, почти незаметным наклоном они поднимаются вверх, образуя в заоблачной высоте правильную полусферу. Я вижу стены, которые защищают всех нас от многокилометровой толщи черных безжизненных вод, отделяющих наш «мир» от того, что прежде называлось обитаемой поверхностью планеты Земля.

Насмотревшись до рези в глазах, я спускаюсь с крыши, иду в спальню, принимаю хорошее снотворное и ложусь в постель. Сплю я потом долго и без сновидений.

Зима 2000 г.