Игра в забейсвинью и лесник Макар были достопримечательностями села Мытарево. Правила же игры были простыми – добиться того, чтоб свинья вбежала в ворота противника. Но трогать ее при этом было невозможно и возбранять ей двигаться свободно, загораживая ей путь перед мордой, тоже. В обмен на это правила позволяли пугать свинью любыми косвенными причудами со стороны ее хвостового крючка. За нарушенье лишали выигрыша, что состоял в предоставлении выпивки победителю проигравшей стороной. Когда разгневавшийся очередному проигрышу в прошлом году скотник Матвей на одном из игрищ облил свинью бензином и поджег, чтоб та мчалась в ворота к противнику и жгла все его хозяйство, его сильно били с той стороны. А Макара просили уважительно судействовать, зная, что тот рассудит верно и компанию составить не откажется.  

На счет Макара известно, что шел он по дороге уверенно и твердо. Являясь человеком, про которого не скажешь, что он инвалид или ущербен. Хотя Макар утратил руку, пострадал где-то далеко отсюда, про что не сказывал никогда, привезши сюда свою странную породу. И рук было три. А родился он таким, человеком о четырех руках и жителем-феноменом. Звали человека, как известно, Макаром. Приблудился в Мытарево лесничим, ходить много любил, глядя вокруг древесную растительность хозяйственным оком.

-Ты хоть и инвалид, но здоровее нашего, - сосед сперва сильно противодействовал тому, чтоб здороваться за руку с Макаром. Придумывал разные причины неуспеха такой процедуры и, в конце концов, извлек окончательную логику, - боюсь аномалий, не могу спокойно переносить, лишаюсь свободного дыхания даже.

-А чего не говоришь, пришел откуда? – то и дело донимал Матвей при разговорах про жизнь, - ишь какой скрытный выискался. Я ж все равно дознаюсь.

-Вот и дознавайся, - Макар шел, вертя ногами под собою земной шар шаг за шагом. Он шел по своим лесничим делам и наблюдал как будто бы с интересом кричащих для тренировки на свинью мужиков. Но мысли его беспокоились не об том, чтобы свинья забежала в ворота к Матвею. Макар думал, правда, и не о том, что валить сухостой пора. А думал о том, что учительница, которая к ним по распределению из города приезжая, на него как на экспонат кунсткамеры смотрит. Это злило и внутренне разогревало Макара. Он жил странным бобылем, одиночество которого было противоречиво по сути и содержанию.

«Стерва, - думал он про себя, - ведь человека за тремя руками не видит. Забаву нашла, видишь ли, себе. Еще чего хорошего пригласит в школу,  чтоб указкой тыкать, сволочь». А вслух ей сказал на танцах, не постеснялся:

-Двумя вас руками за грудь вашу, а третьей за пипулечку, - намек прозрачен у Макара, - двумя бы вас ласкал страстно, а тремя и вовсе заласкаю. Четвертую жаль оторвало.

-Да какой вы жених? – отвечала ему едко, - мутирование у вас. Инвалидность. Весь набор жизненных проблем.

-Может и мутирование. Тут не спорю, - Макар смотрел на Катерину Матвеевну свысока своего мужичьего роста и третьей рукой, поглаживал бороду, в знак сомнения. – Но все равно дура, даром что учительница. Третья рука мне для дополнительной радости жизни дана, если б и вовсе четыре было, тогда перебор. Вот откуда и инвалидность.

И ушел с танцев, потому как не танцевал никогда в жизни, считая это глупым дрыганьем суставами.  

А потом ему Матвей картинку вырезанную из журнала притаскивал:

-Вона, смотри ты откуда. Выходит из Индии к нам пришел, Шивой там тебя называют. Говорят ты танцуешь. И написано вот, что пока ты танцуешь – мир существует.

-Да не танцую я, - ответил Макар, глядя журнальную картинку многорукого индийского бога, - придумали танцы эти дурацкие с бабами. Тоже мне – забава.

А когда кинулись снова Макара на судейство призывать, то еле отыскали. И как отыскали, рты поразевали, стоят - смотрят, как Макар свой танец пляшет, кренделя выкидывает, каким в танцзалах вроде как не обучают. И все присвистывает сам себе да приговаривает: «Пока Шива танцует – мир существует! Эх!»