Начало здесь.

5.
По приезде глухое раздражение сменилось неприкрытой злостью. Круг завершился и ничего не изменилось. Беперспективно. Я подумал, что не так уж мать и не права: чего я зациклился на Кате, всё может сложится совершенно по- другому, ещё и лучшим образом. Она неплохая девочка, но если я без особых усилий, можно сказать, "с ходу", завоевал её симпатии, то, если поискать, я могу найти и кое-что получше! После нескольких Катиных звонков, я нашёл четверть часа, чтобы встретиться с ней в скверике, поговорить и объясниться. Чтобы не оставлять почвы для иллюзий, я коротко, не вдаваясь в подробности,  объяснил, что жизнь моя теперь напрочь изменится. А то, что между нами было, нужно поскорей забыть. В общем-то, я  уверен, что со временем у неё всё образуется и мы, может быть, ещё и останемся друзьями.  Катюша выслушала меня, ничего больше не спросила, ни сказала ни слова: я видел, что она с трудом сдерживается, чтобы не разреветься; поднялась со скамейки и ушла из моей жизни, как я тогда себе представлял – навсегда.  

Здесь нужно пропустить несколько месяцев, наполненных бессмысленной толкотнёй,  новыми знакомствами,  расставаниями и бесплодным поиском "лекарства от любви". Однако новые знакомые не вызывали ни малейшего движения души, мои попытки ввести отношения в привычное русло были унылыми и скучными. Снова читать девушкам стихи? Язык не поворачивался. Бродить по ночным набережным, где мы только что бродили? Там я уходил в себя и начисто забывал о своих спутницах. Зимние прогулки? На лыжах они еле ползали, стихов не знали, к тому же у них потели руки или дурно пахло изо рта.  "Из всех знакомых ни одна не бросит в пламя денег пачку..." Образовавшаяся в сердце пустота не заполнялась.  

Само собой так получилось, что всё чаще и чаще я мысленно возвращался к моей маленькой девочке, которую я незаслуженно обидел, но которая, я был уверен, сможет меня простить. Для этого нужно было только позвонить и попросить прощения, но после месяцев разлуки решиться на это было непросто. Мы виделись иногда мимоходом в институтских коридорах, пробегая мимо и не здороваясь, а теперь отчётливо всплывал в памяти её голос, запах волос,  походка. Самая долгая память хранится в кончиках пальцев: я как наяву ощущал тепло её кожи, мягкие реснички, губы, тайные прикосновения, от которых я падал в тёмную пропасть желания. И наши долгие разговоры шёпотом в огромной тёмной комнате,  когда каждое слово, каждое движение души было прозрачно и понятно. Оставалось только снять трубку и набрать номер.

Катюша опередила меня, она позвонила первой. Я обомлел от неожиданности и счастья, первое, что я сказал ей, было: "Прости меня! Пожалуйста!", на что она безрадостно ответила мне: "Ты тоже прости меня. Я выхожу замуж. Завтра свадьба. Я хочу сейчас тебя видеть".
"Вы все с ума посходили",- подумал я. Хорошо, что мать была в это время в командировке, и в квартире я был один. Через час я открыл Катюше дверь и, ни говоря ни слова, мы замерли с ней в прихожей, обнявшись, тесно прижавшись друг к другу, как в былые времена. А потом она, захлёбываясь, рассказывала мне, как жила это время: как долго болела после нашего расставания, как потихоньку оттаивала, как рядом в это время оказался "кто-то", любящий и заботливый, и она в конце концов согласилась выйти за него замуж. Обычная история.

Но самое главное – ей нужно было вырваться их этого ненавистного дома, уйти оттуда, неважно куда, только бы обрести самостоятельность и свободу. В другом доме, казалось ей, она это найдёт.
-Катюшенька, не делай этого, ты же его не любишь, как же мы будем друг без друга?
-Поздно,– сказала она,- всё уже решено, всё готово, я не могу ничего изменить.
- Да,- подумал я,- столы, можно сказать, накрыты. "И вот невесту молодую ведут на брачную постель..." Мою Катю. Я только в книжках про это читал. "Дубровский" там и прочее... "Нет, - отвечала она.  - Поздно  - я обвенчана, я жена  князя Верейского..." Никогда не думал, что это может случиться в жизни. Особенно в моей.
Слёзы капали из любимых серых глаз, ну о чём можно было  говорить? Я слизывал солёные капли с ресниц, в глубине души надеясь, что поцелуи разбудят спящую царевну, она очнётся и страшный сон нашей разлуки навсегда исчезнет. Она подняла руки, я  стянул с неё знакомую мягенькую фланелевую рубашку, я снова расстёгивал какие-то пуговички и крючки, днём это было значительно легче, чем тогда, год назад, в тёмной холодной комнате. Какие-то странные трусики с тремя пуговичками сбоку: это, чтобы проще было снимать?

Катенька легла на спину и закрыла глаза. Коричневые кружочки вокруг сосков, узенькие бёдра, как у подростка, маленький тёмный треугольничек волос,- я впервые смотрел на мою любимую при свете дня. Моё чудо, которое я вновь нашёл и вновь готовился потерять.  Я провел губами по мягкой чуть бархатистой коже между грудок, Катя прижала мою голову к себе и прошептала: "Ты же знаешь, я люблю, когда ты целуешь здесь...". Она вся была открыта для моих поцелуев, тянулась мне навстречу, но... не больше. Ножки были плотно сдвинуты, и на мои попытки она упрямо, недовольно, даже с некоторым раздражением шептала: "Нет... Нельзя... Я не хочу, оставь..." И я оставил. Лёг с ней рядом, обнял её, впитывал её тепло и запоминал запах её волос. Катюша лежала тихо, благодарно прижавшись ко мне всем телом.
- Ну всё, мне пора, - вдруг сказала она.
Я пытался её задержать, но она выскользнула из моих объятий, сделала несколько шагов босиком по ковру и, словно дразня меня, подняла руки вверх и потянулась, как в танце. Бесстыдная и прекрасная, она так легко и свободно сделала это, как будто сотни раз стояла предо мной голышом. Такой я её и запомнил.

6.
Учиться вместе и не встречаться в коридорах института невозможно. Царапнуло по сердцу, когда я увидел на Катиной руке кольцо, но внешне я не замечал в ней никаких перемен. Мы даже издали приветливо кивали друг другу, как бы давая знак, что всё произошедшее с ней не так уж для нас и важно. Я старался поменьше думать о Катюшином замужстве, во всяком случае, гнал от себя всяческие откровенные картины, которые услужливо подсказывало мне воображение. Я просто был болен от ревности к этому незнакомому мужчине. И всё же наши понимающие улыбки и дружеские кивки на ходу вселяли мне какую-то, пусть слабую, но надежду. Поэтому, когда однажды, встретив Катюшу в институте, я вдруг почувствовал, что она  не собирается пройти, как обычно, мимо, а направляется ко мне,  я обалдел от счастья. Это предвещало невероятные перемены.
Она подошла вплотную, остановилась, глядя на меня снизу вверх.
- Ты ничего не замечаешь? – спросила она.
Я огляделся.
- Да нет, вроде ничего. А что?
Она как-то странно улыбнулась.
- Ну тогда ты последний человек  на курсе, который об этом узнает. Я беременна, понимаешь, у меня будет ребёнок. И уже скоро.

Силы небесные! Мир перевернулся. Свет в коридоре померк. Страшнее новость придумать было нельзя. Нет, я, конечно, понимал... но мне всё казалось: ну вдруг  у неё не так, ну вдруг иначе, ну может,- не знаю, почему,- она избежала его близости, ну мало ли что! И тут  всё рухнуло. Он её... Она с ним... Она... его впустила! Он лежал на ней, вошёл! - туда... Моя милая, желанная, ненаглядная, моё сероглазое сокровище с худенькими плечиками, всё-таки раздвинуло ножки, а он в неё вошёл и вылил ей внутрь своё семя, победитель... А она, наверно, ещё и стонала от счастья. Как говорил мой сосед в доме отдыха: "Она целка, понесёт с первого раза". Вот и понесла. И скоро будет рожать. Не моего. Уже не исправишь. Навсегда. И главное, никаких шансов, что он мой. Зачем она тогда приезжала? Просто попрощаться. Ну хоть бы малейший шанс дала мне думать, что это наш ребёнок. Нет. Встала и ушла, берегла себя. Что берегла-то? Для кого?
- Ну и когда рожать?
- Летом.
Да, точно, с первого раза.
- Ну, удачи тебе.
- А больше ты ничего не хочешь сказать?
("...Я хочу тебя ещё больше, чем раньше, ты всё равно навечно моя, кто бы ни спал с тобой. Милая, чужая, беременная женщина, я с ума схожу при мысли о твоей близости. Я думал, что буду тебя ненавидеть за твоё замужество, а я люблю тебя ещё больше. И мне ничего не надо, только бы смотреть в твои глаза, прикоснуться к твоим губам, положить ладонь тебе на грудь... ")
Я стоял и молча смотрел на неё. Катя придвинулась ко мне ещё ближе, и я почувствовал под складками её свободной одежды тугой животик.
- Я знаю, о чём ты думаешь, не расстраивайся.
("Зачем она меня мучает. Сейчас ещё скажет, что она навсегда моя")
- Я навсегда твоя. И я... ещё девушка, у меня всё осталось... как было... так получилось...
("Ну вот. Непорочно зачала. Очередные её фантазии. Хоть бы ничего не объясняла")
- Я ничего не хочу тебе объяснять, ты же не маленький, но так бывает, поверь мне...
("Ну а что мне остаётся, не просить же справку от гинеколога. Смех просто")
- Врачи долго смеялись, но сказали, что у меня всё так устроено, и так иногда бывает, до родов.
("Какая разница...  только не уходи, только не уходи, я тебя люблю...")
- Мальчик или девочка?
- Не знаю, похоже, что девочка...
("Девочка. Похожая на неё. И на него. Не на меня. Никаких шансов. Она ушла, а моя комната хранит её следы до сих пор")
- Жаль, что не моя..
- Милый, её душа возникла в ту ночь, ты помнишь?
Ещё бы я не помнил! Её душа родилась в той тёмной, холодной, пустой комнате на краю света, где мы согревали друг друга своим теплом. Это всё, что у меня осталось.
По Катиным щекам текли слёзы, соленая вода на моих губах. Тёплый упругий живот, где уже билось маленькое сердечко. Мы целовались как ненормальные, на виду у всех, не обращая внимания на любопытные взгляды. Бедная моя девочка, как же ей досталось, что же она пережила, она должна каждый день возвращаться домой, жить рядом с нелюбимым... Ничего не имеет значения, ни-че-го, только её мокрые реснички и любимые ладошки. Я был полон любви, нежности и решимости изменить нашу жизнь, чего бы то ни стоило.

Моей храбрости хватило ненадолго. Вернувшись домой и поостыв, я стал размышлять о грядущих практических возможностях. Во-первых, нужно было выцарапать её из дома, уговорить уйти от мужа и развестись. Я понимал, что это не так просто, но возможно. Дальше. Привести к себе в дом невесту, беременную от другого, было чревато скандалом с  трагическим оттенком. Мало того, что мать ненавидела Катю, в таком раскладе всё ухудшалось в десятки раз, она бы уж точно не смирилась ни с Катей, ни с моей женитьбой, ни с ребёнком. Скрыть, что ребёнок  не мой, сказать, что вот она беременна от меня, что хочешь, то и делай? Всё равно всё выплывет, будет только хуже. Значит дома жить нам исключалось. Снимать комнату? С нашими-то доходами? Две стипендии на двоих? А ведь впереди были заботы о маленьком человечке, не просто жизнь вдвоём. Нужно было отказаться не только от привычных маленьких удовольствий, а полностью поломать и изменить свою жизнь. И тогда возник гадкий вопрос: зачем? Я же не виноват, что всё так сложилось: это не я выходил замуж, а она, это не я забыл о последствиях и не предохранялся, а она, это не я, это не я , это не я... И теперь отвечать за все её глупости? Тому, что мужчина отвечает за любимую женщину, меня своевременно не научили.

Перебрав все возможности, я решил не торопиться и подождать до осени. Вот родит, всё устаканится, тогда и посмотрим.  И сразу стало легче. Лето всё-таки, пора отпусков и путешествий, не стоило портить его нерешаемыми проблемами, тем более, что это было моё последнее студенческое лето. До лета мы встречались ещё несколько раз, но раз от разу отношения наши становились всё прохладнее: ей нужна была поддержка, помощь, участие, а не мои объятия, а мне её растущий живот напоминал о грядущих проблемах, да и к тому же, как водится, беременность её вовсе не украшала. Она разом повзрослела, располнела и всё меньше напоминала ту милую маленькую девочку, которую я ещё недавно так безумно желал. Иногда мы ещё встречались, чтобы поболтать, но ни прежнего энтузиазма, ни прежней откровенности не было: мы начали жить в разных измерениях, каждый со своими заботами. Тут накатилось лето, последняя сессия, каникулы, а когда я вернулся в институт, друзья мне сказали, что Катя родила девочку и что "всё в порядке". Ну в порядке, так в порядке.

Прошло ещё четыре месяца, и одна симпатичная, умная, общительная девушка, с которой мы в юности играли на фортепьяно Бетховена в четыре руки, стала моей женой. Мы не испытывали какой-то пылкой любви, но были симпатичны друг другу, а любопытство, взаимный интерес и здоровое молодое неутолённое желание сделали своё дело. Хотя не обошлось без проблем:  в первое время Катино присутствие в нашей комнате так явственно ощущалось мною, что, погасив свет, я боялся назвать жену чужим именем и не мог забыть девочку, замершую посереди этой комнаты с поднятыми как в танце руками. Её постоянное присутствие сковывало меня; и без того нерешительный и неопытный, я вовсе растерялся, все наши с женой попытки близости кончались неудачей, надвигалась катастрофа, и моя семейная жизнь могла окончиться, практически, не начавшись. Куда бы это привело – кто знает, но, к счастью для меня, моя молодая жена оказалась умной, внимательной  и терпеливой, и, наконец, почти через два месяца после моей женитьбы Катюша покинула стены этого дома, чтобы больше никогда в него не возвращаться. Я был свободен от прошлого, избавлен от наваждений и здоров.

Сколько повидали стены этой маленькой квартиры! Я прожил в ней ещё много лет, пока тоже не оставил её безвозвратно. Свадьбы и разводы, юбилеи и поминки, дни рождения и похороны, сборы в дорогу и возвращения, десятки друзей, садящихся за праздничный стол, ночные песни под гитару, тихие вечера за письменным столом, детский плач, тайные встречи, радость успехов и горькие слёзы неудач, ссоры и примирения, несравненные минуты обретённого счастья и боль неизбежных утрат, последние мгновения маминой жизни и первые шаги малышки, гулкие стены опустевшей квартиры и бутылка коньяка на полу в кухне перед отъездом. Сотни людей побывали в ней за эти годы. Только один человек никогда больше не переступил порог этого дома – это Катенька. Она побывала в нём лишь однажды и исчезла навсегда.

7.
Через три года после свадьбы у меня было немало поводов раскаяться в совершённой глупости. Жена была беременна, обстановка в доме накалена, все  ругали меня за мягкотелость, возвращаться вечером домой не было никакой охоты. И тут, в декабре, меня вдруг призвали на военные сборы. Мы должны были учиться по вечерам, занятия проходили в моём родном институте. Неслыханная удача: во-первых, у меня была веская объективная причина для поздних возвращений домой, а во-вторых, я снова оказался в знакомых стенах, где не был за это время ни разу.

Я вошел через проходную, и воспоминания обрушились на меня. Лестница, по которой поднимался тысячи раз, скрип паркета в коридорах, приглушённый свет плафонов, знакомые двери, переходы, аудитории... Вот здесь, в этом зале, мы с Катей всегда встречались после лекций, вот лестница, пятый этаж: здесь мы часами целовались; вот коридор, в котором Катя сказала мне, что она беременна, вот аудитория, в которой мы сидели вместе на лекциях на первом курсе; гардероб, библиотека, актовый зал,- всё как прежде, почти ничего не изменилось, ни цвет стен, ни запахи. Ничего не изменилось. Ничего не случилось. Сейчас закончатся лекции, Катюша выйдет, и мы снова пойдём бродить по городу, прятаться от любопытных взглядов в нашем скверике и отогреваться в метро. Что бы ни случилось, а потерять её навсегда я не могу. Не знаю, что она мне ответит, но я должен услышать её голос.
Я набрал её номер (не забыл за три года!), подошли соседи, попросил Катю, сказали – сейчас!- и вот знакомый голос.
- Я слушаю.
И голос всё тот же. Ничего не изменилось. Сердце бьётся, сейчас выскочит.
- Здравствуй, это я...Я хочу тебя видеть.
Долго молчала.
- Ты где?- спросила она
- Тут рядом, в институте. Я на сборах.
Снова замолчала.
- Ну что ж, приходи. Когда ты сможешь?
- Через 15 минут.
- Я дочку кормлю, гостей не ждала, не обидишься?
Через четверть часа я вошёл в открытую дверь коммунальной квартиры "коридорного типа" и постучал в комнату. Никто не ответил. Я подёргал: дверь не заперта,- я тихонько приоткрыл её, заглянул. Посередине большой комнаты (а где же знакомые перегородки?) в детской кроватке стояла маленькая светленькая девочка в одной коротенькой рубашонке, смотрела в окно и упрямо повторяла: "Мама, я хочу кухгочку! Мама, я хочу кухгочку!" Я в нерешительности остановился.
- Ну что ты застрял, проходи, ребёнка мне застудишь!
Это была Катюша.
Мало что осталось в ней от той маленькой наивной девочки, с которой я познакомился восемь лет назад. И глаза печальней, и стройность былая исчезла, и слова какие-то... непривычные. Только голос тот же. И запах волос. И реснички такие же мягкие. И слёзы такие же солёные. А целуется по-другому, научилась за эти годы... Наплевать, она со мной, остальное не имеет значения. Она и её дочка.

Я держал малышку на коленях и слушал  Катин рассказ о том, как она жила эти годы. С мужем всё так и не сложилось, она его выгнала и развелась ("пьяниц терпеть не могу!") , мама с бабушкой получили квартиру и отсюда переехали ("запиши телефон на всякий случай"), она теперь здесь одна, то есть с дочкой ("не страшно, кручусь помаленьку..."). Как странно: можно уложить три года жизни в короткий рассказ. Все наши мучения, бессонные ночи, крушение надежд, радости и печали с лёгкостью умещаются в несколько строчек. Да и рассказывать не хочется: нужно скорей забыть, стереть и освободиться от этой памяти. У меня всё-таки было такое чувство, что Катя чего-то не договаривает, но она и раньше временами неотчётливо рассказывала о происшедшем, как будто полагая, что мне и так всё понятно и известно. Когда-то это было действительно так.

Пошли воспоминания. Лёд наших отношений, наросший за эти годы, стремительно таял. Вот так, сидя рядом, прижавшись друг к другу, как в старые времена, мы не могли остановиться и вспоминали какие-то мелочи, смешные и грустные  кусочки нашей жизни  из безвозвратно ушедших времён. Вечер пролетел мгновенно: пора было возвращаться домой. С трудом я оторвался от Катюшиных рук; завтра, завтра я обязательно приду. Насовсем, подумал я.

Завтра не получилось. И послезавтра тоже. Разлучённый с Катей, я уже ни о чём другом не мог думать. Я уже представлял себе нас, втроём живущими в этой комнате, я буду хорошим отцом её дочке – нашей дочке, - я буду заботливым мужем, вместе нам ничего не страшно. Ещё не поздно начать сначала, только никого не слушать, не поддаваться на уговоры, ведь наши судьбы навек связаны, никто не имеет право нас разлучить. Я жил эти дни в какой-то лихорадке, в двух измерениях: домашние дрязги, беременная жена, ворчание матери были как в тумане. Реальными были только Катя, её дочка и я. Я уходил к ним, никто уже не мог меня остановить, а что будет дальше? – будь что будет!

На третий день прямо с работы я ринулся к ней, со всех автоматов по дороге звонил,чтобы  сказать, что я еду. Еду! И останусь. И никуда не уйду.  Я жить без неё не могу! Но её не было дома: ещё не вернулась с работы, ей ещё нужно в садик за дочкой. Теперь я буду ходить в садик за дочкой! Мы вместе. А потом вместе домой. И готовить ужин. Она будет со мной ужинать и ложиться спать. Она узнает, что такое ложиться спать с любимым. Нежным, ласковым, заботливым, обожающим её мужчиной. Исполняющим каждое её желание. Мы будем вместе засыпать и вместе просыпаться. И она будет как и раньше вздрагивать во сне, моя любимая.
Только из автомата около Катиного дома мне удалось до неё, наконец, дозвониться.
- Это я! Я приехал, я сбежал со сборов, я тут, рядом, внизу!
Катя молчала.
- Ты меня слышишь, можно к тебе?
- Я слышу. Не звони мне больше, пожалуйста. И не приходи. Я выхожу замуж.
Так, ещё раз замуж. Какой замуж? Мы же виделись три дня назад, об этом и речи не было. Чушь какая-то. Катя повесила трубку, по её тону чувствовалось, что звонить снова было бессмысленно. Возвращайся-ка домой и не рыпайся. Ты своё получил.
Я вывалился из телефонной будки и по заснеженному Загородному проспекту поплёлся в институт: не возвращаться же домой! На первую пару я опоздал, но - какая удача!- перекличка была перед второй парой, поэтому моё опоздание прошло абсолютно незамеченным. Как будто ничего не случилось.

8.
И вновь Катюша исчезла из моей жизни; следующая наша встреча произошла только спустя два года. Два года, заполненные детскими болезнями, бессонными ночами и домашними дрязгами. По ночам я вышагивал по комнате с дочкой на руках: пять шагов к двери, пять шагов к окну, а утром в набитом транспорте, не в силах разлепить глаза, ехал на работу. Мелькали недели, и как в чёрную дыру проваливались наивные мечты, надежды, честолюбивые замыслы и  планы. Забиться в уголок, чтобы никто не трогал, и спать, спать, спать... Так в полусне прошли два года.

Вы помните кошмарное жаркое лето 19.. года? Когда неделями горели леса, город был затянут дымкой, а в воздухе днём и ночью носился запах гари и расплавленного асфальта? Раскалённые стены домов, пышущие жаром автобусы, тягучий застывший   воздух. В то лето тоска по Катюше накатилась на меня с новой силой. Я уже совершенно не верил в её замужество, да и в общем, это было уже неважно.  Важно было услышать её голос и, если повезёт, увидеть её хоть на несколько минут. Как бы то ни было, позвонил. "Она здесь больше не живёт". Вот это сюрприз, это мне и в голову не пришло. Оставался мамин телефон, но звонить туда было страшновато: Катюша-то меня простила, а её мама, наверное, хорошо помнила, кто в действительности был виновником всех бед. И как начинать разговор, было неясно: "Вот я тут подумал и решил позвонить..." Не очень-то складно. К счастью, приближался Катин день рождения, это было хорошим предлогом, хотя бы для начала. И дождавшись этого дня, который мы когда-то, влюблённые и счастливые, проводили вместе, я позвонил.

К моему удивлению, Катина мама разговаривала со мной спокойно и доброжелательно, о былых моих подвигах не вспоминала: время прошло, залечило раны, все мы стали другими. "Она здесь не живёт, снимает комнату, но завтра будет у меня , я ей передам"  "Я сам позвоню завтра". И вот – не могу поверить – Катя снова говорит мне: "Я слушаю!"
Она действительно рада, я чувствую по голосу.
- Катенька, я хочу тебя видеть, я скучаю без тебя, как нам увидеться?
- Нет ничего проще: можешь встретить меня  утром в метро, по дороге до  работы поболтаем.
Десять минут от метро до ворот завода. Никаких вопросов, как будто мы и не расставались Раз, потом другой, потом третий... И вот наступил день, когда она сказала: "Приезжай ко мне, я очень тебя жду, нам никто не будет мешать". И я приехал. Куда-то в дальние новостройки, на край света.

Мы целовались на пороге её комнаты как давние любовники: нежно, не торопясь, наслаждаясь каждым прикосновением. А потом пили кофе за круглым обеденным столом. И не могли наговориться. И насмотреться. Я рассматривал фотографию её дочки; на меня смотрело необычное, удивительное, совершенно незнакомое лицо, только глаза были не по-детски грустные и пытливые: так когда-то смотрела на меня юная Катюша. Мы болтали о пустяках, а я краешком сознания всё время возвращался к мысли: "Ну что теперь? Что теперь нам помешает? землетрясение? пожар? звонок с работы? наводнение?" Внутренне я уже сжался и был готов к новому удару, который приготовила для нас судьба.  

Наступили сумерки, призрачные ленинградские белые ночи. Катя встала из-за стола. "Постой-ка у окошка, не поворачивайся". Я смотрел через распахнутое окно на серые однообразные кубики домов, дрожащие в  раскалённом воздухе, и прислушивался к происходящему в комнате. Катя возилась за моей спиной, потом скрипнула кровать. "Иди сюда". Трясущимися руками я содрал с себя одежду и нырнул под одеяло. Если даже сейчас рухнет дом, я её не отпущу. Я целовал её закрытые глаза, плечи, ложбинку между грудей, и память о той маленькой, хрупкой, тоненькой девочке возвращалась и наполняла моё сердце нежностью и желанием.
-  Это ты?... Это ты?...
- Ну да, это я, кто же ещё? – она, как всегда, подсмеивалась надо мной. – Иди ко мне. Только не торопись.
Действительно, мы с ней не очень торопились: десять долгих лет прошло с того мгновенья, когда я в первый раз дотронулся в темноте до ладошки незнакомой мне юной девочки. Милая моя, ненаглядная, желанная, любимая женщина, мы были с тобой двумя половинками, разделёнными судьбой! И понадобилось десять лет, чтобы эти половинки наконец соединились, сплелись, слились воедино. Мы дождались! Ничто уже не стояло между нами: ни посторонние взгляды, ни детские страхи и неопытность, ни складки одежды,- наконец-то мы были неотделимы друг от друга. Я чувствовал себя зверёнышем, выпущенным на свободу, сорвавшимся с привязи и сбежавшим из клетки, где десять лет был заперт в неволе. Я люблю тебя, Катюша, ты ещё прекраснее, чем я мог себе представить, всё в твоём теле удивительным образом создано для меня! Я проваливался в чёрную яму животного желания, выныривал и снова, задыхаясь, летел в бездонную пропасть. Вместе с любимой. "Ну ладно, хорошего понемножку" – наконец прошептала Катюша. И мы замерли, засыпая, обнявшись, как в наши давние ночи. "Да, многому ты научилась за эти годы, жаль, что не вместе мы этому учились" – успел подумать я сквозь сон.

Я уходил от Катюши рано утром, к первому троллейбусу. Она лежала - как когда-то в моём доме - голенькая, на спине, с закрытыми глазами, моё обожаемое сокровище. Я чувствовал, что она не спит, поцеловал её на прощанье и шепнул: "Я позвоню на днях". Оба мы знали, что это неправда.
В пустом утреннем троллейбусе, прилепившись лбом к оконному стеклу, я пытался представить себе наше с Катей будущее. Непредсказуемый, полный бесконечных ожиданий и горьких утрат, круг замкнулся, и скинув с себя многолетнее бремя обжигающего желания, я теперь отчётливо понимал, что мы с Катюшей уже никогда не будем вместе. Слишком далеко разошлись наши судьбы, не вернуться нам в тот прекрасный мир единения двух душ, который мы сами разрушили когда-то.  Как и прежде, она сама не сделает ни одного шага мне навстречу, месяцами ожидая моего звонка; спасаясь от одиночества, она будет жить с чужими мужчинами, никого из них, в сущности, не любя, а я буду ревновать её, мучаться и любить ещё больше, ничего не делая, чтобы освободить её из ненавистных объятий.

И всё-таки, думал я, мы никогда не расстанемся: печальной историей нашей любви и сотнями тоненьких ниточек прошлого мы навсегда привязаны друг к другу. Судьба ещё не раз бросит нас в объятия друг к другу и снова разведёт на месяцы и годы. Быть может потом, в иных мирах, наши души соединятся и станут неразлучны, но пока что мы  обречены до конца наших дней на бесконечные расставания и встречи, ожидания и надежды,  обретения и новые разлуки, сохраняя в сердцах любовь, нежность и память о подаренных нам судьбой коротких мгновениях счастья…