Вопреки ожиданиям возвращение не было наполнено светлой грустью по радужному детству. Я разучился испытывать эту грусть. Инфляция чувств-с. Равнодушие и цинизм. Духовность? Алё, пипл, я же падонок.

Я понял это, проезжая в маршрутке мимо дома, в котором жила доброй памяти моя бабуля, упокой Господь ее душу. В очередной раз, глядя на знакомые окна, из-за которых на меня смотрят чужие люди. Да. Большую трехкомнатную квартиру с высокими потолками после смерти бабушки продали. Спилили тополя, в прохладной тени которых, кивая седыми головами, терли о своем житье-бытье добрые бабульки, а детвора в густых ветвях устраивала «штабики» и играла в индейцев. И ела пирожки. Бабушкина стряпня – самая вкусная в мире. Разве нет? Уютный дворик, кирпичные сарайчики, булыжник мостовой – всё закатали в асфальт, нанеся разметку для парковки. Перекрасили маленькие двухэтажные домики. Шифер крыши заменили оцинкованным железом. Люди, которые сделали всё это, не думали о грусти маленького мальчика, проведшего здесь своё золотистое как листва спиленных тополей детство. Не будет думать об этом и суровый бородатый дядька, в очередной раз проезжающий мимо. Мимо.

1983 год. Все верят в коммунизм, который не за горами. Мои молодые родители получают двухкомнатную квартиру. Я – радостный дошколенок, только что научившийся ездить на двухколесном велосипеде. Пугачева и Антонов. Без альтернативы, потому что нравится всем.

Из молодежной общаги в новую квартиру. У-у-у! Крутой вираж. Камешки из-под колес новенького велосипеда. Миллион, миллион, миллион алых роз. Из окна, из окна, из окна. На втором этаже кто-то выставил наружу «веговскую» колонку. Счастье так и распирает. У-у-у! Еще один вираж.

В 2000 году мы съехали из этой квартиры. В новую, приобретенную уже на коммерческой основе. Предоставив старую квартирантам, регулярно сменяющих друг друга. Последние съехали, не оставив даже тараканов.

Кстати, с тараканами было много связано в этой квартире. Они, блядь, чуть ли не как членами семьи были. Ночью столовались на кухне, как почетные домовые. Мы их постоянно изводили всеми доступными методами, а они один хер пёрли через вентиляцию от соседей, которые не заморачивались такой ерундой, как тараканы. Ясен хуй – дела. Пьянка и дебош.
Мой младший брательник как-то затеял разводить тараканов в банке. Да, в литровой банке, без всякой там, в пизду, инфраструктуры. Поймав тараканью самку с эдакой хуйней сзади – контейнером с личинками, посадил ее в емкость и закрыл крышкой. Кидал ей хлебные крошки. Жила, куда деваться. Они ж живучие. Ну и «родила» потом, соответственно. Тараканчики сперва такие маленькие были, белесые. Ползали, недоуменно поводя крошечными усиками. Жрали хлеб, росли. Потом когда они уже стали тараканами-подростками, я спросил у брательника, что он собирается с ними делать. Он молча взял фонарик и повел меня в ванную. А там – под раковиной в темном углу – сплел паутину паучок. Невзрачненький такой, маленький. И вот этому паучку, братан тараканов и скармливал. Морока ведь ловить тараканов – они резкие, как приступ диареи, попробуй поймай! Если только тапком зашибить не особо прыткого, только потом паук дохлого таракана жрать застремается, потому что все кишки наружу желтой лимфой брызнули и жрать-то нечего. Ему надо, чтобы жертва в силках дергалась, трепыхалась. А тут тебе готовые тараканы из банки. Взял пинцетом несчастного и – на ужин.

Паук, ясное дело разжирел, как менеджер. Головогрудь и лапки у него не росли, потому что у них наружный скелет и чтобы расти этот скелет надо менять. Видели когда-нибудь белых прозрачных тараканов? Ну или мокриц? Ну или тех же пауков? Это они скелет внешний сбросили и новый отращивают, потому что старый уже мал. Нашему же пауку столько жрачки давали, что столько природой не предусмотрено. Вот у него только пузо и росло. Он уже двигался-то с трудом, волоча за собой брюшко непропорциональных размеров.

Да. Вот так издевались над тараканами. Видимо, среди них прошел какой-никакой слушок о творимых моим братишкой безобразиях, потому что стало их одно время гораздо меньше. Чуть ли вообще не исчезли. А, может, это соседи за ум взялись…

Съехав в двухтысячном, я вернулся сюда в две тысячи пятом. Уже вместе с гражданской супругой. Никаких тараканов, к обоюдной радости, мы здесь не обнаружили. Справедливости ради – не хуй мне тут врать, что я только и запомнил хорошего из своего детства, что этих тараканов. Нет, конечно. Но зато благодаря им, я знаю теперь, что такое толерантность. Ибо при их непосредственном участии отучил себя брезговать насекомыми и другими членистоногими безобразиями. Вопреки ожиданиям возвращение не было наполнено светлой грустью по радужному детству. Я разучился испытывать эту грусть. Инфляция чувств-с. Равнодушие и цинизм. Духовность? Алё, пипл, я же падонок.