Умереть - значит присоединиться к большинству.
Петроний Арбитр Гай

В конце концов, что такое смерть?
Смерть, дорогие товарищи,
это самое интересное приключение,
которое мы испытаем в жизни.
А. Стругацкий

* * *
Прозвенел будильник. Никанор Павлович открыл глаза и поежился, вставать не хотелось, но с кухни доносились настолько приятные запахи (жена уже приготовила завтрак), что Никанор Павлович не мог спокойно лежать в постели. Он встал, одел один тапок, второго найти не смог и, зевая побрел на кухню. Жены не было. Никанор Павлович подошел к плите и открыл кастрюлю, там варился тапок. “Дура.” - подумал он на жену и пошел в сторону туалета. В туалете кто-то тихо смеялся. Никанор Павлович дернул за ручку, заперто. “Жена!” - заорал Никанор Павлович – “Ты там штоли?”
- Хуй. – кто то отвечал из-за двери, но явно не жена.
- Ты кто там? Выходи.
- Я жена твоя.
- Каво? – не расслышал Никанор Павлович
- Хуй.
- Да кто там?
- Жена твоя! – уже крикнули из-за двери.
- Какая, на хуй жена, выходи щас ружье принесу.
- Неси. - усмехнулись за дверью. – Все равно патронов нет.
- Есть! – гордо ответил Никанор Павлович. – Один, но есть.
- Уже нет.
- Вот увидишь, паскудник.
Никанор Павлович открыл дверь в соседнюю комнату и замер. В нос ударил едкий запах порохового дыма. На полу, прислонившись к противоположной стене, сидела жена, верхняя часть головы у нее отсутствовала, а сзади, на обоях было большое темно-красное пятно, как – будто кто-то разбил о стену полную банку малинового варенья. В туалете кто-то громко и истерично засмеялся. В глазах у Никанора Павловича потемнело, и он упал на пол.

* * *
Солнце уже прятало свое раскаленное тело за ближайшие пятиэтажки, когда Сева Гагин прекратил блевать и вытер рот рукавом серого, прожженного во многих местах свитера. В голове немного прояснилось, но та доза феназепама и шестидесяти градусного спирта, которую употребил Сева накануне еще давала о себе знать. Он наклонился и еще раз засунул два пальца себе в глотку, это ничего не дало, кроме мучительных спазмов в желудке и нескольких капель горькой слизи, которые Сева выплюнул себе на кроссовки. Мысли тяжело проворачивались в голове, словно заржавевшие шестерни какого-то адского механизма. “Я свободен, словно птица в небесах…” - почему-то подумал он, строчкой из одной известной песни и ему снова захотелось проблеваться. Однако, здравый смысл одержал верх над мерзкой физиологией, Сева выпрямился и оглядел место своего недавнего пристанища. Это была стройка, по всей видимости, все работы в ней прекратили лет шесть назад, а по количеству пустых бутылок различного калибра, шприцам и окуркам, Сева понял, что это место облюбовали бомжи, наркоманы и алкоголики (мысль о том, что сам он и является всем выше перечисленным ему почему-то не пришла). Гагин высморкался в руку, вытер сопли о шершавую стену и направился в сторону полуразвалившегося забора. За забором располагался город. Почему-то Севе показалось что город ему не знаком, и он решил, что под кайфом сел в какой-нибудь поезд и отправился куда глаза глядят. “Ну што ж поделаешь” - подумал Сева – “всякое бывает, наверняка шибко далёко я уехать не успел… но луче конешно спросить.”. Он вышел на дорогу и побрел в сторону магазина со старой вывеской ПР Д КТЫ. На встречу ему направлялся мужчина лет пятидесяти, одетый не по погоде в серую пуховую куртку. “Вот у этого мудака я и спрошу…” - подумал Сева. Поравнявшись с мужиком Сева, хотел было открыть рот, но незнакомец, сделал резкий выпад и ловко угодил Севе пальцем в глаз, от чего Сева почувствовал дикую боль, неприязнь к этому мужчине и очередной приступ тошноты. Палец мужчины, а его звали Никанор Павлович Небезызвестный, вошел в глаз Севы всего на две костяшки, но какой эффект это дало. Гагин упал на землю, задрыгал ногами и громко закричал матом. Никанор Павлович заливисто засмеялся и убежал в сторону ближайшей столовой, которая называлась “Прилив №2”. Сева Гагин отошел от шока, вытер кровь, которая натекла из глаза на щеку и задумался. Неожиданный поступок Никанора Небезызвестного выбил его из колеи. Однако, вывеска ПР Д КТЫ была отчетливо видна, несмотря на потерю одного органа зрения, и Сева продолжил начатый путь.
Дверь была железная и черная, на ней было несколько объявлений, которые Сева читать не стал, вместо этого он потянул за деревянную ручку и оказался в магазине. За прилавком стояла толстая продавщица, крайне чмошного вида, которую, как казалось, нисколько не смутил Севин вид. Это придало Гагину уверенности, он подошел к прилавку и, на всякий случай, прикрыв ладонью оставшийся глаз, спросил: “Девушка, у вас целлофановые пакетики есть?” услышав утвердительный ответ Сева протянул требуемую сумму продавщице, получил пакет, дунул в него и надел себе на голову. Продавщица восприняла это как должное и поковырялась пальцем в носу. В это время Сева проткнул пакет, там где был рот и просунул в образовавшееся отверстие язык. Продавщица вытерла платком навернувшуюся слезу и покосилась на дверь.
В дверях появился Никанор Павлович Небезызвестный в бодром расположении духа и с вилкой в руке. Вилка никак не смотрелась в руках у Никанора Павловича, он это понял и выкинул ее. У Севы прошел холодок по спине, он повернулся и встретился взглядом с Небезызвестным. Тот резко побледнел и упал на пол. Продавщица посмотрела на Севу а потом на часы, потом снова на Севу, а потом снова на часы. Рабочий день подходил к концу. Севе пришлось удалиться из магазина, а заодно утащить с собой бренное тело Никанора Павловича Небезызвестного, у которого, между прочим, был в тот день юбилей.

* * *
- Зовут вас как?
- Се… Все… ну Сева… вроде…
- Что значит “вроде”?!
- Не знаю…
Милиционер больно и обидно ударил Севу дубинкой по спине. Сева охнул и упал лицом в придорожную пыль. Пыль щекотала в носу, скрипела на зубах и жгла больной глаз. Сева тихонько завыл. В это время милиционер шарил у Севы в карманах, изредка матюгаясь и пиная Севу босой ногой. Найденное у Севы в карманах, милиционер сортировал: нужное клал себе в карман, а не нужное кидал в канаву. В результате в кармане у милиционера оказались: коробок спичек, ключ, пятнадцать копеек, скрепка, шуруп, бычок и кусок скотча. В канаву же полетели корка хлеба, ржавый шуруп, кусок спички и проволочина. Милиционер высморкался в рукав и посмотрел на лежащего в пыли Севу. Из носа у того вытекала тонкая красная струйка, смешивалась с пылью и песком, превращаясь в бурую кашицу. Из целого глаза выкатилась слеза. “Вставай! – сказал милиционер – поведу тебя в отделение.” И снова ударил Севу ногой в живот. Севу вырвало кровью. “Вставай, паскуда! Вставай!” - милиционер схватил Севу за руку и потащил. Вытащив на середину дороги, он остановился, достал дубинку и замахнулся. Сева встал на колени и закрыл лицо руками. Удара не последовало. Сева медленно отвел руки от лица и увидел, как милиционер медленно шел прочь. Словно во сне, Сева протянул руку, поднял с дороги булыжник, медленно встал на ноги и швырнул камень в уходящего милиционера. Камень попал тому в затылок. Милиционер, не издав ни звука, упал на асфальт. Сева не поверил в такую легкую победу, нашел ещё один камень и кинул в лежащего милиционера. Тот продолжал лежать на асфальте, не обращая внимания ни на Севу, ни на камни. “Притворился, гад, наверное” - подумал Сева, оглядываясь, в поисках камня потяжелее.
-Уважаемый, почему шалим?
Сева не заметил, что за ним наблюдал маленький старичок в шляпе, с палочкой, крайне интеллигентного вида, настолько интеллигентного, что Севу чуть было снова не вырвало.
-Отвалите от меня, пожалуйста, отъебитесь ради бога…
-Ну что ж вы так со старшими? Вот я в ваши годы помню…
Не успел дедушка вспомнить, что было в его годы, как из-за угла вылетела замызганная песят-тройка, и с такой легкостью и сноровкой размазала дедушкины внутренности по капоту, как будто делала это раз по пятнадцать в день. Машина остановилась в трех метрах от Севы, открылась дверь, оттуда выскочил краснолицый усатый мужчина. Улыбаясь Севе, он достал из кузова совковую лопату и принялся отскабливать дедушкины остатки с капота. Мужчина скреб лопатой по капоту, а Сева морщился, потому что этот звук ему был совсем не приятен. Наконец, закончив работу, мужчина закинул лопату в кузов, подошел к Севе и протянул руку. “Витя” - сказал мужчина. “Сева” - сказал Сева и с опаской пожал протянутую руку. Так началось недолгое знакомство Севы с водителем и весельчаком Витей Язвенским.
- А дедушку, зачем сбил? – спросил Сева.
- А что? Сбил и сбил. Ты вот мне лучше скажи Небезызвестного знаешь? Никанора Палыча?
- Нет, – честно ответил Сева – А причем тут это?
- Да не причем. Дядя это мой. Юбилей у него сегодня. Вот за ним и приехал.
- А что за юбилей?
- Пять десятков лет разменял сегодня Никанор Павлович! – торжественно сообщил Витя, ковыряя пальцем в левом ухе.
- А..
- Не видел его?
- Нет.
- Да куда ж пропал то он? Заждались уже все! Без него не начинаем…
- А где празднуют?
- Где-где… В “Приливе”. Все уже там собрались. Ждут.
- Не… я его не видел.
Витя почесал затылок, видимо задумался о чем-то.
- А ты помоги мне его найти. Я тебе бутылку водки дам!
- Да? Не… водки не надо… я лучше пойду. Меня… тоже ждут.
- А-а, ну давай тады.
Сева развернулся и быстро пошел в противоположную сторону. Через некоторое время раздался громкий надрывистый плач Вити, нашедшего бренное тело Никанора Павловича Небезызвестного. Сева перешел на бег.

* * *
Столовая “Прилив №2” ничем не отличалась от других столовых, которые Сева повидал за всю не долгую жизнь. Двери старые, но, видимо недавно покрашенные, окна не мытые, в одном месте, вместо разбитого стекла, был вставлен кусок ДСП, покрашенный синим цветом. Из столовой доносились крики. На крыльце стоял мужчина и курил, рядом на лавочке, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, сидела девушка лет двадцати, она была красивой, если не принимать во внимание длинный кривой шрам идущий от виска до подбородка. Глаза у нее были закрыты. Сева подошел к мужчине и сказал: “Извините, сигареты у вас не будет?” Мужчина кивнул, потянулся в карман, достал сигарету и протянул Севе.
- А ты что же опаздываешь? – сказал он.
- Куда? – не понял Сева.
- Ну, как куда? К Никанору Павловичу на юбилей.
- А где он?
- Дык знали б мы где. Уже четвертый час ждем, все нет. Вот племянник поехал искать.
- А…
- А это дочка моя. – поймал мужчина Севин взгляд, - Можешь познакомиться. А меня Юра зовут.
- А меня Сева.
Мужчина пожал Севе руку.
- Что-то Вити долго нет. Пойду, позвоню, может в гаражи поехал и пьет.
Когда Юра скрылся за дверями, Сева подошел к лавочке и сел. Девушка медленно открыла глаза, перестала покачиваться и, не глядя на Севу, спросила, еле выдавливая слова: “Телефон есть?”
- Да. – почему то соврал Сева.
- Дай другу детства позвонить…
Сева не понял, что она имела в виду, считала ли она Севу другом детства, или же хотела с этим другом поговорить.
- Нету…
- Чего нету?
- Мобилы нету. – Севе почему то стало стыдно.
- Па-анятно… Целоваться будем?
Севу нисколько не удивил данный поворот беседы, и он ответил:
- Можно. Только у меня язык шершавый.
Девушка вздохнула и положила голову Севе на плечо. Гагин почувствовал неожиданный прилив нежности и обнял ее. Так они сидели сравнительно долго, затем Сева решил продолжить разговор.
- Как тебя зовут?
Девушка не отвечала, Сева повторил вопрос и потряс ее за плечо.
- Ты чего? Заснула?
- Да померла она. Не видишь? – помог Севе, вышедший из столовой Юра.
- Как померла?
- Раком. – Ответил Юра и закурил.
Сева судорожно вскочил, девушка упала на землю и застыла лицом вниз.

* * *
“Ну что, товарищи! Нужно выпить!” - воскликнул сидящий напротив веселый грузин. Сева сжимал в руке стопку с водкой и молча рассматривал узор столовой скатерти. “Крайне хороший человек! Крайне достойный! Крайне необходимо поднять за него наполненный до краев…” - неунимался грузин, сверкая во все стороны своими золотыми зубами. Сева подумал, что если всех их, до одного, выковырять у него изо рта, а потом сдать цыганам возле рынка, можно было бы пить не один день, а скорей всего даже два. С такими мыслями Сева и опрокинул себе в чрево стопку.
Люди за столом сидели самые разные. Старые, молодые, мужчины, женщины, дети. Хотя последние скорее не сидели, а то и дело вскакивали с мест, бегали по залу, врезались в друг друга и стены, брызгая на окружающих кровью. Над столом висел нарисованный гуашью транспарант: “С юбилеем, Никанор Павлович!”.
Севе стало скучно, и он принялся разглядывать сидящих за столом гостей. Рядом с веселым грузином сидел угрюмый мужчина в клетчатой рубашке с коротким рукавом, его руки были синими от наколок. Наколки были самые разные, но одна Севе понравилась больше всего, это была надпись, гласящая: “Хочешь крови – соси хуй”. Мужчина, а его звали Вася (Сева понял это тоже по наколке) успел уже изрядно набраться и сидел, уставившись в тарелку с недоеденным оливье. Дальше сидела женщина, лет сорока пяти, толстая и краснощекая, она что-то объясняла сидящей рядом девочке, очевидно дочке, тоже толстой и краснощекой, та сидела молча, кивала и ковыряла вилкой в салате.
Сева встал из-за стола и подошел к окну, во дворе по-прежнему курил Юра. Тело девушки лежало рядом. Вокруг скакала ворона, наверняка обдумывая наиболее легкий способ выклевать трупу глаз. Юра с интересом наблюдал за ней.
Неожиданно из-за соседнего дома появился непонятный силуэт. Уже почти стемнело, и Сева не мог распознать его контуров. Но, чем ближе приближался силуэт, тем яснее он становился. Это был водитель Витя. И он тащил за собой что-то тяжелое и непонятное. Тело Вити вздрагивало от беззвучных рыданий. Сева прищурился.
Витя тащил труп человека, имя которого было Никанор Павлович Небезызвестный. Тащил за ноги, рисуя на песке длинную линию головой виновника торжества. Тащил и, всхлипывая, ронял на землю крупные капли слёз. Поравнявшись с Юрой, Витя бросил ноги Никанора Павловича и что-то сказал. Юра посмотрел на тело, что-то ответил, достал из кармана какой-то предмет и отдал Вите. Витя взял предмет, сунул за пазуху, затем снова взял Никанора Павловича за ноги и поволок в столовую. Сева встревожился.
* * *
Вдоль по улице шагал человек в коричневой кожаной куртке. На голове у него было желтая бейсболка, с надписью “USA”, на ногах были синие затертые на коленях динсы и новые белые кросовки. Человек курил сигарету “ПРИМА НЕВО” и смотрел вдаль. Взгляд его был суровым, но в тоже время задумчивым или даже можно сказать мечтательным. В правой руке человек держал блестящий “Desert Eagle” и стрелял. Эхо от выстрелов раздавалось по всему кварталу, выли автомобильные сигнализации. Пули летели в сторону убегающего Севы. Доганяли и с визгом проносились мимо. Ударялись об асфальт и выбивали искры из канализационных люков. Сева бежал. Бежал так, как не бегал никогда в своей жизни. Мимо проносились серые дома, магазины, вывески, рекламные щиты, деревья. Падали пораженные несправедливыми пулями люди, птицы, собаки, кошки. Сева бежал. Удар. В спину. Больно. Упал. Глаза. Темно. По асфальту медленно растекалась лужа крови. Пошел дождь. Капельки падали на раскаленный ствол пистолета и сразу же испарялись. Человек в желтой бейсболке открыл зонт и улыбнулся. На душе у него было радостно. На помощь Севе спешила скорая помощь.

* * *

//данный эпизод был удалён афтором из текста

* * *
За окном поезда мелькали редкие сосны. На верхней полке лежал Сева Гагин, его лицо было накрыто сальной газеткой, наверное кто-то пред тем как накрыть ею Севу хранил в ней селёдку. Соседи по плацкарте еще не знали, что он умер. Даже не догадывались. Хотя умер он уже минут двадцать назад. Сам того не заметил, засмотрелся в окно. Озеро тогда проезжали, тихое такое, гладкое, с камышами. И утки. Там были утки. Штук шесть или восемь.
Умер тихо. Просто и без понта. Мучаться даже и не думал. Да и чего ему было мучаться, это гораздо легче чем он думал, никаких ощущений, никакой боли, никакого страха. Да какой там страх! Страшно просыпаться утром после пьянки, страшно получать пизды от кого-нибудь в темном переулке, страшно засыпать в холодном подъезде в луже собственной мочи. Все это было страшно. Умирать Севе было не страшно.
Женщина, сидевшая на нижней полке, встала и направилась в сторону туалета. Дверь была закрыта, в туалете кто-то тихо смеялся.
- Вы там скоро? – спросила женщина.
- Хуй. – ответили из-за двери и снова засмеялись.
За окном кончились сосны, и началось огромное поле. Стучали колеса. Где-то плакал ребенок.