- Кто там?
- Санек! Санек, это я! Игорян! Ну что ты там сопишь, отворяй ворота! Я это, Игорян!
- Ну чего?
- Санек, ты один?
- Ну.
- Катя уехала что ль?
- …Уехала…
- Санек, слушай, у меня ж праздник сегодня! Праздник самый охерительный в мире, Санек! Сын родился у меня сегодня! А я у роддома внизу сидел-сидел на скамеечке, а потом – хоба! – и узнал, что Маша родила в девять вечера! Я… да чего ты, такой! Что, кудрявый, нос повесил? На работе что ль опять чего на твоей сраной? А?
- На работе, на работе. Ну что, поздравляю, Игорь. Поздравляю.
- Спасибо, Сашевич, спасибо, родной! Я здесь у тебя обувку оставлю, ладно? Короче, я пока там сидел на скамеечке, думал, сердце разорвется нахер. У меня Маша же здоровьем не очень… ты пиво тут – в холодильник сразу поставь, а то оно теплое…Теплое, скоты продали в «Огоньке», холодильник у них не работает… Саш, ну ты хоть, надеюсь, ничо? Не работаешь завтра?
- Нет, слава богу…
- Ну ты красавец! Пора, Санька, отучаться по воскресеньям работать! Вот, короче, сижу я, не выдержал. Пошел в «Огонек» этот долбаный, купил «Мальборо» пачку. Опять закурил, представляешь? Курю, сижу, а время шесть только, у Машки схватки где-то в обед начались, дома хоть хорошо были. Ну я сразу скорую вызвал, и нас сразу сюда, к роддому отвезли. Хорошо хоть с тобой рядом. Ну ее сразу наверх, мне говорят: вот Бог – вот порог, ждите! Не положено, ептыть! Я и сел на скамеечку там, где елка, помнишь, еще бухали там: я, ты, Вован Поэт, Дима Слепов, Макс Толаев и девчонка с Бостона? Помнишь, еще портвейн саратовский за восемнадцать рублей пили? Помнишь, Вован еще коробку на голову надел, и по городу ходил, говорил, что это – шапка Покемона?
- Помню, помню.
- Ну вот, сижу я, сижу и хрен его знает, чего там у нее. Сидел-сидел, ну ничего ни читать не могу… да я сам разберу, сиди, сиди, тебе это все предстоит еще, слушай… я, это, говорю, книжку взял – не могу читать ни хера и все тут! Волнуюсь, блин, не представляешь как! А время – смотрю: уже три доходит, четыре, пять… У меня уж во рту горькое все стало от папирос, всю скамейку заплевал, потом думаю: надо выпить чего-нибудь горячительного! Пошел, в «Огонек», купил водки шкалик, сока томатного и сыр такой, знаешь, скрученный. Ну, такой желтый.
- Охотничий.
- Да, точно. Да подожди ты! Какой нетерпеливый! Сейчас расскажу, и приступим. Вот, только я это шкалик опорожнил, так сказать, сразу и страх у меня ушел, и легкость сознания появилась, я сразу к регистратору – шмыг! – и она мне – что?
- Что?
- А то! Родила в девять часов двадцать минут мальчика! Три шестьсот пятьдесят! Поздравляем, дорогой отец Игорь Романович с счастливым фактом! Я чуть не обосрался от радости! И с Машкой все в порядке, говорят, родила, играючи! И тут я сразу, Санек, про тебя вспомнил. Смотрю, а там же видно от роддома, окна у тебя горят. Я только не знал – ты с Катькой или нет. Ну даже если и с Катькой – то чего же? Что она против, что ли будет? Ну я пошел, и взял: пива, водки – смотри какая! Никогда, наверное, такую не пил! Давай-ка стопочки!
- Не, не пил. Я, Игорь, на старлейскую зарплату, знаешь, не очень-то…
- Ну вот, выпьешь как раз! Не ну а чего, что же мне, одному в четырех стенах сидеть и жрать, что ли? Правильно? Ты водку сунь пока в морозилку. И вторую. И текила еще, бутылку тоже взял. Я только не знаю. Ее, наверное не надо в холодильник. Ну, ничего, если не выпьем – оставим на потом. Ну вот там салатики, колбаска… А я, Саныч, зарплату как раз получил большущую! Денег, туева хуча, блин! А вот сыр этот, сок грейпфрутовый… Это – самое то с водкой! А вот гриль, осторожно, горячий еще. Я, это, не знал, там есть у вас чего дома или нет, сразу взял весь магазин там. А чего! Праздник-то какой, Саша! Вот огурчики банка, грибочки, зелень у бабок купил, рыбка. Это – осетер, кстати. Сейчас мы его с пивком сначала пожрем, пока водочка остудится. Жирный, да? Ну что, Саша, давай, а? Как в старые добрые времена! У тебя Катька-то что, куда уехала что ли?
- Угу.
- Санек, ты забодал уже. Угу-угу, как сова, блин, чухонская. Ну это мы сейчас быстренько вылечим. Щас текилки хлопнешь – живо настроение улучшится! Сейчас… Так, смотри я тебе как сделаю – во как! С соляным язычком! Так, лимончик… так… От как! Как в ресторане! Я же это, выпил уже, так что тебе нужно меня догнать! Я тебе сейчас…о! Всклинь, по-хрущевски, как у меня батя говорит! С горкой! На-ка штрафную! Потом гитару! Эх, Саня!
- Игорь, я чего-то не очень как-то…
- Я тебе дам не очень! Не очень! Давай-давай, Саша, я тебе реально говорю – выпьешь – и все путем будет! Позвоним щас твоему начальнику, как его там? Кузичкин?
- Куничкин.
- Вот, позвоним, я сам говорить буду – скажу, слышь, ты, Куничкин! Еще если хоть раз к Саше Голованову подойдешь – тебе кобздец настанет. Поал?
- Ага, щас. Куничкин тебя на одну руку положит, другой прихлопнет – мокрое место от тебя останется.
- А я убегу от него.
- Не убежишь, у него разряд.
- В жопе у него разряд будет. Двести двадцать на триста восемьдесят. Ну давай, Саня, я с тобой пивом чокнусь. Ну, давай, как там твои друзья говорят? За нас, за вас, за Северный Кавказ!
- Ладно. Поздравляю, Игорь. Молодец.
- Спасибо, Саня. Ну вот, блин, я как стара бабушка уже стал, слезы в три ручья…Как текила?
- Самогон самогоном. У Данишкина и то лучше. Бр-р-р…Силен, бродяга!
- Ну, вот, а ты говоришь – «купаться». Давай-ка еще, для закрепления позиций… Так, я с тобой сейчас тоже выпью маленько, побольше тебе налью…Ну давай, братуха. Давай, дорогой. Санек, ты не представляешь, я ведь вот жил пока с Машкой, какие-то у нас потом отношения стали, ну знаешь, так – не пламенные, как раньше. Лодка любви разбилась о быт. И знаешь – вот родила она, и лодка эта разбитая превратилась во фрегат с алыми парусами. Так ее люблю, что угодно для нее готов сделать. В костер за нее готов прыгнуть. Я знаешь, вспомнил, как познакомился с ней. Я не рассказывал?
- Нет.
- По-дурацки так все вышло. Зима была, а я еще молодой тогда был. Лет семнадцать. Точно – первый курс, семнадцать лет. Я бухал тогда – будь здоров, ну сам помнишь те времена. И вот, спускаюсь с клуба «Рокабилли», еще помню, группа рокенрольная выступала из Финляндии, «Лапландик» называлась. Отстойная такая команда, и я с горя там выпил маненичко. И иду с клуба к остановке, и девушка впереди идет незнакомая, тоже выпимши слегка. И снег такой мокрый шел, под ногами лед тает, грязь какая-то, темень, и слышим – динь-дон! Трамвай едет. А поздно уже было, транспорт редко ходил, и мы - бежать. Бежим, а там горочка такая, и девчонка эта поскользнулась, и как грохнется! И еще так некрасиво упала, неэротично! Как мешок – бабах – прямо на пузо! И скользко еще, и она руки-ноги расставила, как морская звезда, крутится и едет вниз! А там лужи, грязища! Я вижу, что скользко – остановился, смотрю – а она на карачки встала из лужи – грязная, как чушка, и трамвай ушел как раз. А она меня не видит, и как начала матюгаться, как солдат музыкантской команды! И так и стоит на карачках, и вся шняга с нее стекает. И я нет чтоб посочувствовать – как начал ржать! Сейчас вот вспоминаю – вот я подонок был! И картина – я стою, ржу, она внизу на карачках! И я спустился, она злющая, грязная, и я еще помню такой дебильный поступок совершил, чтобы она не расстраивалась, нет чтобы помочь – взял и сам в лужу эту плюхнулся! А я тогда был в белом плаще – и вот мы стоим друг напротив друга, как черти и ржем. Вот так и познакомились. А у вас как было?
- А…Потом. Будешь курить?
- А ты что, прямо на кухне, что ли куришь? Ну, Катюха приедет, вставит тебе пистон.
- Не вставит.  Плесни-ка мне еще на донышко. О-хо-хонюшки…
- Ну, что, ты сам-то как? Как на работе?
- На рабочее – чудеса и ощущение праздника! Вчера, короче, с инспекторами детской комнаты милиции ходил в шинок нарковский. Мы там изъятие делали по наводке, а эти – лишали прав материнства. Все убитые, претраханные, грязные, орут: да пошли вы нахер! Менты, козлины! Да мы мать твою имели!
- А ты?
- А я чего? Нет, говорю, господин нарк, не имел ты мою мать, ошибаешься.  Тогда бы тыл моим папой, который умер от цирроза в звании майора. Вот так вот. А на той неделе на допрос ходил на зону. Ну там, по делу моему одному надо было. А этот черт, которого допрашивал, он спидозник. Кукушка совсем отъехала у чувака. И я пишу, вдруг он хоп! – и перестал говорить. Смотрю – он глядит на меня и скалится. А ты, говорит, симпотный мальчишка. Давай-ка я тебя укушу. Будем умирать вместе, как рабочий и колхозница.
- А ты? Страшно?
- Конечно, страшно. А только сам понимаешь: струсишь – и правда укусит. Усмехнулся, говорю, ну, пошутили, и будет. Так, вроде, и отошел. А еще, майор вызывает из собственной безопасности, там, короче, на обыске в одной хазе взяли пять кило ханки. И в протоколе стоит пять кило, а фактически вышло четыре. В контору привезли, стали смотреть – нету! Исчезла ханка.
- А как так вышло?
- А хер его знает. Ну и майор говорит: я, мол, знаю, что не ты помыл ханку. Но зато я знаю стопудово, что тебе известен преступник! Ты ведь, товарищ старший лейтенант, прекрасно знаешь этого обортня в погонах. Скажи, будет тебе бочка варенья и корзина печенья, а то на тебя дело заведу. А нас там четверо было: я, Леха-капитан, и два летехи. А я то ведь знаю, что это Леха-капитан спер, а протокол вел там Денис, рыжий черт, Леха не успел ничего переделать.
- Ну и ты чего?
- Чего. Не знаю, говорю, товарищ майор, о чем вы говорите. Лехе-то чего страдать. У него двое детей, а зарплата только на пятьсот рублей больше чем у меня. Да еще новый начальник придумал по вторникам строевую подготовку. Маршируем, песню поем «Распрягайте, хлопцы, коней». Не в шесть нужно вставать, а в пять. И так по учебной тревоге вставали в три ночи, а тут еще и строевая. А еще захват был в на прошлой неделе, Саньке, может, помнишь его, он на Новый год у меня еще на гитаре играл, бошку топором отрубили. Устал я, Игореха. Устал. Надоело все. И денег еще нет, обещали сложность-напряженность повысить, да так и наврали. Всех одноклассников своих почти пересажал, кто сам не подох – все скололись!
- Санька, ну увольняйся тогда, иди на нормальную работу! Рисуй, сколько хочешь – кто запрещает-то! Или садовником иди, или на шоколадную фабрику конфеты дегустировать.
- Не знаю. Не люблю я конфеты. Зубы от них болят.
- Закусывай, закусывай.
- Эх, Игорь-Игорь, всегда ты везучим был. И жена у тебя такая красавица, и сын вон родился, и работа у тебя, блин, интересная, и бабло огребаешь лопатой…И квартира у тебя есть, а я в этой дыре прозябаю… Я не то чтобы это, Игорях, я тебе по-хорошему завидую, по-светлому.
- Ну чего ты говоришь, Санька! Мы с тобой же вместе учились! Оценки одинаковые были. Я же тебя не заставлял в ментовку идти работать! Мне ведь тоже предлагали, но я-то отказался. А тебе тоже предлагали на завод идти, но ты отказался. Ну что, ты не знал, что в ментовке не платят ни хрена?
- Знал.
- Знал, что там говно будет?
- Знал. Да Игорюха, знаю я все. Знаю – сам все это я выбрал. И ты сам все выбрал. Непонятно только, почему так получается – что все у меня через жопу кувырком. Я ведь вроде правильно все делаю. Поменьше, поменьше – до рубчика лей, до затемнения. И должно быть как – я – старший лейтенант уголовного розыска, людей, блин, защищаю, ранен был два раза. И что? Толку что? Народ нас, ментов, ненавидит. Государство нас ненавидит…
- А поче…
- Не, не перебивай! Ненавидит – если бы оно к нам относилось, как мы того заслуживаем, мы бы ой не так жили!
- Зря ты так, Саша. Государство всех ненавидит. И пенсионеров, и бюджетников, и нас, сельхозников. Все в говне живут. Все подвиг совершают. Неоплаченный.
- Сельхозники на ножи воровские не ходят. С человеческими отбросами не беседуют сутками. В кабинетах тюремных не ночуют.
- Задрал ты уже, Саша! Зато сельхозники чеченов из тюрьмы в школы не пропускают. Сельхозники с винтарями своими стоят потом возле школ, на ментов любуются!
- Игорь, ну зачем ты по больному режешь? Я, что ли, чеченов пропустил? Что, мои друзья в Чечне не воевали? Что, их в гробах не приносили оттуда? А ты видел эти гробы, а? А я видел, запаянные, как банки консервные. Тяжеленные.
- Это работа ваша! Ты знал куда шел. А дети в школу шли! И детские гробы намного легче ваших весят.
- Ладно, что мы это… Все я понимаю, Игорек. Все всё понимают. Давай выпьем лучше.
- Ой…Плесни мне сочку еще. Саша, мне ведь жалко тебя. Пропадешь ты здесь. Бросай свою ментовку нахрен, бросай! Это ладно, когда дед мой там служил, светлый образ дяди Степы, Анискина, и Знаменского все вершил. Офицер милиции тогда королем был! А сейчас – ну все же понимают, кто виноват, почему чечены вместо тюрьмы на лихом коне оказались. И почему таджики средь бела дня наркотой торгуют. Взятку сунул – и все в порядке.
- Сейчас, погоди, звонят.
- Ну, и кто тебе звонил так поздно? по работе что ли опять?
- По работе, по работе…
- Я вот что говорю: все у вас вверх ногами!
- Да сейчас не только в милиции все с головы на ноги встало. А голова-то совсем сгнила! Знает начальство и где Басаев, и где Масхадов прячутся. Чечня-то не такая большая. Знает, что школу захватят, знает, что метро взорвут. Все знает! Только команда поступила: пусть так будет!
- Так ведь никто об этом не знает. Все-то думают – вы виноваты.
- Как же! Саша Голованов виноват! А про Президента все позабыли! Ты посмотри – все газеты, во всех газетах – дети в крови все! Начиная от «Правды» и кончая «Секс и Криминал»! Везде голенькие дети в крови! И на соседней странице – какой-нибудь «Наркоман изнасиловал столетнюю мать» или «Сибирская почтальонша спит с доберманом». Для кого это, а? Для родителей? Родителей порадовать, блядь? Или это для тысяч некрофилов, которые высунули свои слюнявые языки и трут свои вонючие муды? А самый главный некрофил – это наш Президент!
- Ну вот, понесло. Саша, давай тему закроем.
- А чего! Чего бояться-то? Ждать пока всех перетрахают, взорвут и перережут? Знаешь, Игорь, вот немного еще ждать осталось. Ствол у меня в конторе в сейфе, ладно, здесь топор мясницкий есть. Выйдем на улицы, будем жечь костры. На фонарные столбы набросим петли, и начнется! И не через год, не через месяц, а скоро! Завтра!
- Саша, Саша! Уймись, сядь. Кого ты вешать-то будешь?
- Не я,  Игорь. Народ будет. А народ у нас на самом деле не пьющий и не дурак. Это так про него в телевизоре говорят. Народ сразу поймет кого – в петлю, а кого – на плаху.
- Ой, Саша, не надо.
- Чего не надо? Все пойдут! Напротив меня живет – Саша тоже, клоуном работает за копейки, подрабатывает в кабаках, чеченских деток смешит. Пойдет. Слева – Серега, дворником пашет на трех работах, всю семью кормит – побежит! Справа живет Ромка – слесарюга на шиномонтажке азерской – с монтировкой поскачет! А я – первым пойду. Первым, Игорь!
- Саня, пить с тобой, блин – только праздник портить! Вредит тебе холостая жизнь – крышу всю срывает! Вот Катюха прие…
- Нету у меня праздника! Не приедет Катенька моя никогда! Метро вчера взорвали, слышал? Только что позвонили – по клочку кожи опознали, анализ ДНК делали! Ничего от нее не осталось, только вот, глянь! Смотри – часики остались только! Тик-так – идут еще, слышишь? Мало еще ждать осталось!