Её рот... и глаза, как цветы.
    Так сложно, оказывается, писать просто.
    А было так: сижу после рабочего дня в ларьке, припиваю из банки коктейль "Энергетический", считаю свою и чужую прибыль. Это Николай Петрович пристроил меня, значит, продавщицей в частную палатку, и за два дня добрые люди упёрли с прилавка и калькулятор, и открывашку, и пачку "Давидофф" суперлёгкие. Жвачку вообще не считаю - сколько её здесь было, есть и будет, сам хозяин не ведает.
    Сижу, припиваю, считаю. Ни чёрта не сходится: перепроверяю, перепроверяю, стервенею, значит, а тут она в окошечко стучит.
    Ну, отодвигаю картонку с "у нас учет", высовываю нос на мороз, офигеваю от её глаз как цветы и слышу:
    - Ты глянь на мой народ: минус двадцать, ветрище, буран и вьюга, а они пиво из горла хлещут. Эти мужички непобедимы, согласись.
    - Чего надо? - спрашиваю, а сама про себя думаю: вот, ведь, блять, королева, истинная королева: "мой народ, буран и вьюга, непобедимые мужички..."
    - Дай, - говорит, - ореховой настойки... шоколадку "Вдохновение" и пачку сигарет с ментолом.
    И возникла у меня к ней симпатия: я-то обычно беру аптечную настойку на ржи, закусываю старым пряником, а сигареты так вообще у Николая Петровича тихонько таскаю: что Бог пошлёт, тем и рады.
    - Каких сигарет-то? - уточняю.
    - Каких-нибудь, - отвечает.
    Поговорили, называется. А тут и начальник нагероиненый подчалил, полгода назад зашился, увлёкся бизнесом, глаза круглые, оловянные, беги, говорит, домой, я сам, говорит, дебит с кредитом сведу, отдыхай.
     Адыхай, говорит, намаилась, говорит, вижу.
    А я вижу, эта с глазами на остановке стоит, последний троллейбус ждёт, с ноги на ногу переминается, в своих королевских сапожках мёрзнет.
    - Как звать-то? - спрашиваю, а сама чуть не расползаюсь на льду в разные стороны: в пакете честно заработанное пиво дзыньк, дзыньк.
    - Люда, - говорит, а сама своими глазами мою увесистую сумку сканирует.
    - Чего руки морозить, клади, - распахиваю пакет и приглашающе протягиваю Люде: и ореховая, и "Вдохновение", и с ментолом плывут ко мне, в пакет, у которого ручки подозрительно растягиваются, вот-вот, глядишь, от натуги лопнут. Ладно, привычные мы...

    И у неё, понятно, ответная симпатия вспыхивает: почти без слов к моему подъезду подруливаем, Люда меня под руку придерживает, а сама я о закуске подумываю: шоколадки маловато будет, да и к пиву сладкое не канает.
    А в лифте Люда сматывает с моей шеи шарф, изящно перекидывает его на свой рукав, расстёгивает на моём кролике пуговицы, улыбается и спрашивает:
    - Утомилась?
    - Не то слово, - отвечаю, а сама чему-то смеюсь, как я умею, заразительно и дико.
Включаю громко любимый альбом "Аукцыона", Люда по-свойски убавляет громкость до терпимого минимума, сообщает, что отправляется в ванную. Без спроса, без вопроса, без разрешения, а так: ты здесь, дорогуша, колбаски-сырку подрежь, а я вся из себя королева намёрзлась, пойду всласть под горячий душ. Ну-ну, думаю, щас припьём, устрою тебе весёлую ночь: побегаешь у меня с мокрыми волосами до дежурной аптеки и обратно.
    Ладно. Ладно-ладно. И стол накрываю по-простому, по-домашнему, гостей никаких мы не ждали, вот, чем богаты: лещ с балкона самодельный (Николай Петрович летом аж за сто первый километр таскался), плавленый сыр (давно не пробовала, а вчера из своего ларька пару упаковок на пробу взяла), батон нарезаю, квашеную капусту выставляю... А свою ореховую пусть своим же шоколадом и занюхивает... Что ещё? Ну, разумеется, пятьдесят грамм, из её бутылки... Ничего так, терпимое пойло, только с ароматизаторами перебор. На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. Ну? Ещё одну и пройдёмся по девятой "Балтике" (я их каждого номера, кроме безалкогольного, по одной бутылочке прихватила; глядишь, самое светлое и самое лёгкое ещё на утро останется).

    Уже и забыла про неё, посасываю портер, выползает: халатом моим, разумеется, побрезговала, поверх сисек - махровое полотенце, что едва прикрывает её бритую промежность. Ишь, и пахнет-то не "Лютиками Подмосковья", а то ли пачулями, то ли чем-то восточным, сладким и приторным, смесь баньяна с какими-то пряностями для приправ.
    А глаза по-прежнему грустные, если не сказать печальные, заглядывает в свою сумочку, спрашивает:
    - Мобила не звонила?
    - Нет.
    - Ну и хер бы с ней, - садится, подвигает рюмку к бутылке: мол, ухаживай за мной, наливай и повторяй.
    Повторили.

    - Хорошо с тобой, Анька. Легко, - говорит; заглядывает своими глазищами в мои, говорит ещё:
    - У тебя белки, как смесь талого снега и собачьего дерьма, мутные.
    - У меня были капли, - объясняю, - Николай Петрович специально для меня покупал. Но на этой чёртовой работе быстро кончились... А вообще-то я за печёнкой слежу, почти никогда не запиваю, стараюсь только закусывать...
    - Дело не в печени. Дело в позвоночнике. У тебя, подозреваю, застарелый подвывих. Упала где-нибудь и не заметила, как позвонок сместился...
    Ишь, какая умная коза встретилась на моём жизненном пути: всё видит, всё знает, щас совет полезный даст. Полезный и невыполнимый.
    И - точно:
    - Анька, тебе массаж нужен. Рейки или су-джок. Тайский , на худой конец, но тайский массаж может грамотно сделать только тайская девственница.
    Смотрю на часы и спрашиваю:
    - Где же я найду настоящую тайскую девственницу? Если через интернет попробовать... да я боюсь интернета, так попала однажды, до сих пор вспоминать стыдно.
    - Не надо вспоминать. И сомнительных центровых шалав не надо... А надо, - говорит, - осторожно, но основательно пройтись по твоей спине, надо зажимы прощупать да все кости на место вернуть...
    И сама уже берётся за ладонь и начинает свой загадочный су-джок: мои фаланги похрустывают, её фаланги похрустывают, от запястья к локтю пробегает волна боли, боль стихает, вспыхивает по новой, стихает, и вот от локтя к плечу бежит ток: фа-фа, фа-фа, фа-фа... Люда берёт другую мою ладонь:
    - Сходишь сейчас ополоснёшься, а я разомну, как смогу, твоё одинокое тело.
    Хмель из головы враз вылетает: сколько живу, сколько общаюсь, но загадка остаётся загадкой: как люди знакомятся? как предлагают своё дорогое ремесло? Николай Петрович постоянно повторяет: такие времена, что без контракта и предоплаты никто, ради тебя, палец о палец не ударит. И следом задаёт безответный вопрос: куда катимся? Нет же, ёжики, есть на Руси бескорыстные люди, есть откуда ждать нежданную помощь. Хотя... может и ошибаюсь. Посмотрим.

    Жахнула перед ванной ореховой, после ванной - чашку ячменного. Разомлела, разлеглась, Людка-блядюжка на мою попу уселась, махровые полотенца с кровати на кресло полетели, а её пальцы мне под лопатки забрались. Ну, всё, думаю, сейчас меня наизнанку вывернут и на просушку на балкон повесят: скоро узнаю, что значит свежее дыханье Альпийского утра. Терплю, терплю не по-детски, в полный рост. Анькины руки раздирают мою кожу от затылка до копчика и обратно. Ещё минут несколько и вообще без кожи останусь. Терплю, не кричу, а мой домашний доктор мне лекцию читает - зубы заговаривает:
    - Совсем не женское занятие... такой массаж... но ты сама посмотри... где наши мужчинки?.. на морозе синьку с димедролом жрут... А почему?.. А потому, Анька, что была всеми забытая и проклятая революция... Самые смелые... защищая царя и отечество... погибли... Самые светлые умы... свалили... Остались крепкие и честные... но и таких пустили... в расход... Терпи и слушай: крестьян раскулачили и разорили... упорных - растоптали... Пришла война, погибли геройски герои, а бабам остались хитрые психи, калеки да серый конвой... Так? А раз так, так вспомни, что случилось с дошедшими до Берлина? Правильно: их распихали по лагерям... Вот и думай, какие ухватки у наших хмырей...
    Сквозь боль понимаю: у моей новой подруги неординарные наклонности. Понимаю, не сопротивляюсь, тихо спрашиваю:
    - А мы?..
    - А мы... - продолжает неутомимая Людмила, - а с нами Бивис и его кореш Бадхед...
    - С нами, - шепчет на ухо Людмила, - Еже и Петруччо...
    - Ещё - мексиканские негодяи...
    - Хрюн и Степашка...
    - Масяня
    - Бачинский и Стелавин...
    - Не глупые, - пытаюсь возразить, - парни.
    - Парни не глупые, но на кремлёвские деньги согласились быть идиотами...
    От непонимания приподымаюсь на локтях, но Люда властно прижимает меня к простыням и подушкам:
    - Всем бакланам сейчас платят только за одно...
    - А именно?
    - А именно за откровенный и искренний идиотизм...
    - У меня Николай Петрович откровенный и искренний идиот, а никаких доплат не получает...
    - Правильно. Оплачивают только тех, кто изначально не клинические, у кого планка (была) выше. Возьмём, к примеру, Киселёва, или Пархоменко, или Черкизова...
    Хотела сильно возразить, но пальцы Люды побежали от затылка к копчику и дальше - к лобку. Побежали-побежали и - в поиске активной точки Джи - смело и быстро провалились... Разговор сам собой оборвался: мифическая точка G приближалась как неизбежное.

    Я перевернулась на спину. Я, разумеется, никакая не би, но подумала: надо бы её как-то отблагодарить. И за лекцию, и за массаж. За лекцию, конечно, можно и до аптеки пробежаться, взять чего-нибудь полезного, а вот за тонкие восточные штучки было бы свинством протянуть обычную восковую свечу, что пару-тройку раз не раз выручала меня.
    Сказать, что эта изощрённая развращённая потаскушка осчастливила меня, не сказать ничего. Будто в сновидении, будто морок на меня напал: вытянулась, смотрю на паутиновые пятна в углах потолка, а сама веду ладонью по её коже - голень, колено, ляжка, бедро, выбритый пах...
    Будто провалилась за долю секунды в кошмарный омут: да, пах гладко выбрит, а промежность, промежность - кукольная: ни ранки, ни ощутимой щёлки, ни влаги. Ничего! Всё гладко. Гладко и гадко, как у жёлтой пластмассовой куклы! Приподымаюсь на локте, развожу её колени, смотрю, во все глаза пялюсь, но ничего не вижу. Ничего такого, что бывает, что должно быть у женщин, девушек или самых маленьких девочек. Ни дырочки, ни намёка на дырочку.
    Вот, думаю, и ко мне пришла белочка. Аптечная продавщица накаркала. Николай Петрович сглазил. Новый начальник порчу навёл.
    - Ты кто? - спрашиваю.
    - Люда.
    - Да, но...
    - Хочешь спросить, как я в туалет хожу? Как писаю и какаю?
    - Да, да, - говорю, - как же ты писаешь и какаешь?
    - А вот так: ровно раз в неделю, где-то приблизительно в полночь открываются все поры моего тела, открываются поры, и через них выходят все шлаки. Проблема в том, чтобы успеть оказаться под душем. А то знаешь, едешь в транспорте, или сидишь с подругой в баре, или с другом в кинотеатре... Можешь себе представить... Вот и сегодня: чувствую, что до дома не добежать, вот-вот начнётся, тут ты подворачиваешься, вся из себя такая одинокая, такая несчастная и вся из себя призывающая какое-нибудь простенькое чудо... А мне-то со старыми пьяными лесбиянками всегда везло. Такие, как ты, более, что ли, чуткие. Мужик сразу ор поднимет: халат, мол, засрала, сама и отстирывай... А ты...
    - Халат? - ору, - Засрала?! Мой единственный халат?
    Молча кивает, глазками своими, как цветы, хлопает и смущённо так, как шестилетняя девочка, улыбается.
    А на меня слабость нападает - ни рукой пошевелить не могу, ни ногой. Слабость и озноб.
    - Накрой, - прошу, - меня одеялом.
    Накрывает и приговаривает:
    - Спи, Анна, спи. И не думай, что встретилась с белочкой. Я не белка, и не крышка, и не писец. Я - Великая Волшебная Засранка, и посещаю только тех, у кого не выправлен застарелый подвывих. И я благодарна тебе за приют, за душ, за халат. Мы, надеюсь, больше никогда не встретимся. И ещё надеюсь, что ты завтра грамотно похмелишься и успеешь на свою новую работу.

    Как ни странно, но Николай Петрович поверил каждому моему слову. Он долго слушал, слушал, а на половине третьего флакона признался:
    - Знаешь, Анюта... Как-то однажды стоял я у аптеки, пересчитывал мелочь, которой ни на какую похмелку и близко не хватало... Пересчитывал мелочь и думал: вот бегут люди, но среди них нет ни одного человека. Понимаешь, во всей этой толпе ни одного человека с сердцем. И сам себя успокаиваю: Господь ради трёх праведников пощадил город... Вот ты, вот я, но кто же, думаю, третий?
    - Коля, у тебя мысли путаются. Или у меня. Но я, прости, ничего из твоих слов не понимаю.
    - Жаль.

  © Анна Дринк 2004

http://shortfilm.narod.ru/