Я проснулась от ощущения смутного дискомфорта. Что-то было не так. Не так, как всегда, и даже не так, как в последние несколько месяцев, когда из-за своего огромного живота я не могла даже самостоятельно перевернуться с боку на бок. В несколько приёмов, переваливаясь и кряхтя, я встала на четвереньки и поползла к краю кровати. Муж, не просыпаясь, привычным движением подогнул ноги, давая мне возможность слезть. Пройдя в туалет, я обнаружила что чувство испытываемого мною неудобства имеет под собой вполне реальную основу – из меня текла какая-то водичка. Мутноватая эта водичка окончательно переполнила чашу моей всё возрастающей неприязни к собственному телу. Похожая на огромную уродливую гусеницу, которая не так давно проглотила по меньшей мере очень крупного кролика, раскорячившись над унитазом, я стояла и тупо смотрела, как из меня сочится белесоватая такая мерзостная жижа, безрадостно как-то сообщая мне, что, пожалуй, пора наконец ехать в роддом.

       Раздолбанный «Рафик» везёт меня по нашим если-их-можно-так-назвать-дорогам, содрогаясь и натужно взрёвывая на каждой колдобине. У меня мало помалу начались уже схватки, то есть приступы жуткой, нереальной какой-то боли внизу живота. Очередная конвульсия Рафика совпадает со схваткой. Резонанс, ёб твою мать. Внутри, где-то чуть ниже пупка, в том месте, где в нормальной жизни обычно зарождается оргазм, вдруг что-то взрывается. У меня перехватывает дыхание, глаза, кажется, сейчас лопнут, - из орбит, наверно, вылазят, что ли, и хочется поверить, что это галлюцинация какая-то, это не со мной происходит, это вообще не из моей жизни. Мне кажется, что мои кишки и весь прочий ливер сейчас вырвутся наружу и разлетятся, забрызгивая стены постылого рафика кровью и дерьмом. Но ничего этого почему-то не происходит. Взрыв вдруг утихает сам собой, напоминая о себе испариной на лбу, сбившимся дыханием и дрожащими пальцами. Только сейчас, уже после, у меня вырывается стон. Ко мне наклоняется супруг. Его лицо чудесного зелёно-голубого оттенка. Как же называется этот цвет?  Сейчас отдышусь немного и вспомню. Лицо его выражает не-че-ло-ве-чес-ко-е страдание. Я физически ощущаю, что ему хочется как-нибудь разделить мою радость по поводу появления на свет нашего ребёнка, он боится, он тужится как-то помучиться вместо меня, или хотя бы вместе со мной, и… ничего не выходит. И от этого он страдает ещё больше. «Маленькая, тебе плохо, да?» Хороший вопрос. Умный. И оч-чень своевременный. Цвет морской волны, вот как это называется. «Нет, блядь! Мне хорошо!»

       Роддом. Унылое заведение с казённо-голубыми стенами и недовольным лицом акушерки в приёмной. Ей не хочется меня принимать. Сегодня последний посленовогодний выходной, когда из всех врачей только дежурные, и главного нет, и не дёргают без конца. А с моим появлением тихий вечер безнадёжно испорчен. Я же первородка. Я не знаю, как надо рожать. Сначала я буду как слепой щенок тыкаться во все углы, судорожно состригая остатки ногтей тупыми канцелярскими ножницами и невпопад отвечая на простейшие вопросы типа с какого возраста живёте половой жизнью (Для меня сейчас это просто жизненно важно! Не помню я, с какого возраста. С двенадцати, блядь. Да нет, это вам послышалось, с девятнадцати. Знала бы, чем всё кончится, вообще бы нахуй, не жила. Половой, в смысле, жизнью. Да и какое это сейчас имеет значение?!) Я два раза спрошу, куда ложиться для клизмы. (Объяснили бы с первого, второй раз бы не спрашивала). Я почему-то начну доказывать, что у меня вторая группа крови, хотя по всему выходит, что группа крови третья. (Хорошо, что мне кровь не переливали. Группа у меня всё-таки вторая. Просто мою кровь с предыдущей роженицей перепутали. И записали, что третья). И вдруг я начну орать раньше времени. Понасмотрятся дуры молодые киньев, и при первой схватке вопят, как резаные. А чего орать? Подумаешь, рожает, делов-то! (Не бойся, тётка. Орать я не начну. В фильмах правда всё врут. На самом деле больно так, что орать я не могу. На крик сил просто не остаётся). И только одно во мне радует неприветливую акушерку – заранее побритый дома лобок.

       Меня отводят в предродовую палату. Я наивно полагаю, что чувство физического дискомфорта достигло апогея – из меня уже не прекращая течёт всё та же отвратительная жидкость. Прокладки, заботливо подсунутые мне в пакет свекровью «на всякий случай» намокают в считанные минуты. Жидкость хлюпает в них, пока я, как в жопу раненая рысь,  нараскаряку ковыляю до туалета. Во время одного из этих приятных путешествий меня догоняет очередная схватка. Сжав зубы и тщетно пытаясь ухватиться за крашеную стену, я пытаюсь как-то пережить это, осознав наконец, что это происходит именно со мной и поделать с этим я ничего не могу. Мимо проходит докторица. «Новенькая?! Чего шарахаешься? В коридоре разродиться захотела? Марш на кровать!» Я возвращаюсь на кровать. Мне плохо. Мне больно. Мне нельзя сходить до сортира, чтобы хотя бы поменять прокладку, поэтому трусы намокли и облепили меня, как холодные скользкие щупальца. Во время схваток я покрываюсь испариной, у меня дрожат руки и сохнет рот. Я вся какая-то липкая, мерзкая и невероятно противная сама себе. Мне кажется, что хуже уже не будет. Однако я ошибаюсь, - праздник ещё только начинается.

       Врачиха решила, что схватки у меня нерегулярные какие-то, «как-то всё у нас тут медленно и печально» (да что вы, мне очень даже весело, я, можно сказать, в жизни так не веселилась!), после чего меня переводят в родзал, расшеперивают на специально для этих целей придуманном садистском изобретении – что-то среднее между высокой кроватью и столом и втыкают в руку капельницу. «Будем стимулировать!» Если бы я знала, что это, я бы не далась им живой. Уже потом я узнáю, что это специальная такая хуйня, от неё матка начинает сокращаться как полоумная, стараясь как можно быстрее выплюнуть плод (то есть ребёнка) наружу. На самом деле для ребёнка это нехорошо, - стремительно выталкивая его из себя, матка, слепая озверевшая дура, может травмировать его, причём очень сильно. Иногда на всю жизнь. Но гинекологов это ни в малейшей степени не ибёт. Для них это не ребёнок, а плод, и он им похуй. Главное, чтобы мамашка быстрее разродилась и желательно поменьше при этом порвалась. А об остальном пусть думают  педиатры. Так вот. После получасика лежания под этой капельницей я ощущаю, что дело пошло намного веселее. Мне в нутро, в самое моё женское естество как будто затолкали кочергу и шырыкают (жи-ши можно уже нахуй писать чрез ы!) ею в разные стороны. Сразу после того, как меня распяли, мне на промежность стали что-то лить. Вроде йод, потому что вначале жгло неимоверно. Сейчас я уже этого не чувствую. Я чувствую только, что кочерга у меня внутри разбухла до размеров лопаты, черенок торчит наружу и кто-то хладнокровно вертит этот черенок по часовой (а может, против часовой) стрелке, методично увеличивая скорость и радиус вращения. Мама! Мама!!! Я хочу кесарево! Я хочу уснуть, впасть в наркозный дурман и проснуться уже потом, когда это уже закончится. Я не хочу рожать! Я передумала!!! Сделайте мне кесарево!!! Суки! Мужик в белом халате подкатывает ко мне какую-то тележку. На ней – маска. Слава тебе!.. Кесарево, да? Нет, говорит доктор, ни хуя не кесарево. Просто плод большой, чтобы было легче, ты у нас закисью подышишь. Закисью? В смысле азота? Веселящий, кажется, газ? Ура! Оказалось, пиздят, как всегда. Ни хуя он не веселит, этот газ. Просто впадаешь в какое-то оцепенение, и все чувства и ощущения притупляются. Все, кроме запредельной, нечеловеческой боли. Мамочка! Зачем нахуй занадобился мне ребёнок? Мне плохо, что ли было без него? Я усыновлю ребёнка из детдома. Или двоих. Или десятерых. Только сделайте, чтобы это закончилось. Я больше не могу этого выносить! Давешняя врачиха подходит и стаскивает у меня с морды маску. Ты у нас сейчас надышишься, а кто, за тебя рожать будет? А чем, я интересно занимаюсь последние … Не знаю, сколько времени прошло. Кажется, эта боль была всегда и никогда не кончится. Лопата в пизде вертится всё быстрее, разрывая моё нутро. Отдай маску, сука!!! С ней было хоть чуть-чуть легче. Дайте мне хотя бы просто сесть на корточки. Какая блядь придумала, что рожать надо лёжа?! Нет, пожалуй, это не блядь. До этого мог додуматься только пиздюк мужского пола, никогда не рожавший сам. Мама!!! Прекратите же это, кто-нибудь! Почему я не сдохла в ранней юности, не дожив до этого кошмара! Я не хочу ребёнка!!! Я не буду больше ибаться никогда, и можете зашить мне пизду суровыми нитками. Я разведусь с мужем и не буду подходить к мужикам ближе чем на километр! Неужели эта боль когда-нибудь закончится? Прекратите это! Пожалуйста! В конце концов, дайте мне сдохнуть, только чтобы не было так больно! Я уже не могу дышать. Дыхание по частоте сравнялось с пульсом. Я судорожно выталкиваю из себя кусочки воздуха. Х-х-х-х-х-х-х-х. Боль заполонила всё вокруг. Между схватками уже нет промежутков. Неужели моё истерзанное нутро ещё способно что-то чувствовать? Я хочу сдохнуть, только без боли. Сдохнуть хочуууууууууу! И тут вдруг стоящие вокруг меня садисты в белых халатах начинают разом орать. Давай, милая! Давай! Тужься, тужься, тужься! Я извиваюсь, пытаюсь что-то изобразить, но ничего не получается. Понимаю, что голова слишком большая, она не проходит, и значит, это никогда не кончится. И я начинаю орать, то есть уже хрипеть, чтобы меня разрезали. Могла ли я когда-нибудь представить, что буду умолять, чтобы мне разрезали мою самую чувствительную и самую интимную часть тела? Меня, видимо, разрезают. Больнее мне не становится, потому что больнее не бывает. Я ещё раз напрягаюсь, и … После резкого и самого сильного болевого толчка, после воплей врачей «давай!!!» боль вдруг стихает. Разом. В тот же момент откуда-то у меня между ног акушерка вытаскивает большой окровавленный комок, который начинает шевелиться и орать. И всё? Ради этого скользкого орущего куска плоти всё и затевалось? Это и есть мой ребёнок?

Всё!!! Кажется, вся вселенная выдыхает вместе со мной. Блядь, такого оргазма у меня не было ещё никогда. Мне вообще так хорошо в жизни никогда раньше не было. Остатки боли от разрезанной промежности бродят где-то внизу, но это такая мелочь по сравнению с предыдущим праздником, на которую можно вообще не обращать внимания. Всё… Видимо, я бормочу это вслух, потому что медики, эти милые приятные люди, отзываются. Нет, типа, не всё. Ты ещё сейчас послед будешь рожать, и зашить тебя надо, то-сё… Нет, всё! Теперь всё похуй. После этого я смогу пережить что угодно. Кто там у меня родился-то? Мальчик? Живой? Хорошо, что мальчик, - ему не придётся рожать.

Мне действительно зашивают то, что я просила, но не суровыми нитками, а кетгутом (швы снимать не надо, сами рассасываются), и не совсем, а только там, где разрезали. И последний подарок добрейших людей в белых халатах, - зашивают меня под наркозом. Мол, это, чтоб не больно было. Больно? Ха-ха! Но от наркоза не отказываюсь.

         Внимание, мальчики! Вы хотите узнать, что такое роды? Легко! Лягте на спину. Руки в стороны. Руками, если что, шевелить нельзя, там капельницы. Ноги максимально разведите в стороны и согните в коленях. Сводить ноги вместе тоже нельзя! Накрайняк, пристегните их. А теперь попробуйте посрать. Но при этом ваша (пардон!) какашка должна быть размером… ну, хотя бы с литровую банку. Ребёнок намного больше, но вам и этого хватит, чесслово. Но! Для полноты сходства кто-то посторонний должен время от времени (всё чаще и чаще) пинать вас в пах. Вам слишком больно и неудобно? Вам кажется, что так вы никогда не просрётесь? А куда вам деваться-то? У вас просто нет выбора, в том вся и прелесть ситуации. Рано или поздно организм так или иначе избавится от инородного тела. Но какую гамму ощущений вы перед этим испытаете!