Осужденный Белкин довольно сильно пьян, и не может связать двух слов. По каптерке разносится только бессвязное бормотание типа «…да я за тебя кровь в МГУ, ой, блядь, в Афгане… тьфу, нах… в Кабо-Верде… нефтяная компания… откат нах… ты наживи сперва…»

По взгляду осужденного Пробежего амбалы набрасываются на осужденного Белкина, скручивают его, упирают раком в кожаное кресло Перт, стягивают штаны, и один из амбалов достает из-за пазухи металлическую баночку вазелина «Норка»…

За дверью раздается оглушительный грохот, топот многочисленных ног, вопль «ВСЕМ НА ПОЛ, НА ПОЛ, СУКИ, РУКИ ЗА ГОЛОВУ!!!», в каптёрку вламывается наряд спецназа с дубиналом и газовыми баллонами, с налету всех кладут на пол ебальниками вниз, скручивают руки за спинами, закоцывают в браслеты. Слышится незнакомый ментовской голос: «Всех в ШИЗО, блядь. Я их, сука, всех на парашу определю! Смотри-ка, суки, как зажрались!»

Конец четвертого действия.

Новые действующие лица.

Новый начальник колонии – майор Майор. Мент-беспредельщик, не признающий никаких понятий. Злой, как пиздец. Бывший чекист, бывший же член КПСС. Сторонник жесткого режима. При виде проявления малейшего неуважения к администрации лагеря становится откровенно лют и уже не видит никаких берегов. Весь в устрашающих наколках, которые регулярно подновляет при помощи самых лучших лагерных татуировщиков.

Вертухайша (надзиратель) Таата, погоняло Сикс Стринг Локомотив, она же Татка-паровоз. Просто здоровенная, стокилограммовая, отталкивающе безобразная баба с дубиной и сломанным носом, тупая, как охранник Киркорова. Дальнейшая характеристика, я думаю, не требуется. Любит осужденного Жирсука, и иногда вытягивает его на картофельный склад с целью в блуде и пакости заняться разнообразным развратом.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

Кабинет начальника колонии. На потолке сияет выдранная с мясом из каптерки 4-го барака люстра Сваровски. За вынесенным оттуда же столом Ригенси, в уютном кожаном кресле Перт, сидит майор Майор, пьет Хеннесси Ричард из горлышка бутылки. Рядом стоит осужденный Серган, нарядчик зоны, опустив руки по швам. В углу, сложив ноги по-турецки, опираясь на резиновую дубинку, на полу сидит надзиратель Таата. Она одета в засаленный камуфляж. Оплывшее, толстое брюхо её подпоясано солдатским ремнем с килограммовой бляхой. От неё мерзко смердит протухшей пиздой.

Майор (выкатив глаза, злобно): Блядь, суки уголовные, блядь, зажрались, блядь, вконец, суки жидовские. На промзоне не работают, в столовке не жрут, в жопы друг друга ебут… пидарасы, блядь. Вы слышите, осужденный Серган? Завтра чтоб ВСЕХ в промзону, и не ебёт никакой статус, блядь! Всех лес валить, а то я их, блядь, всех в БУРе сгною к ебени матери, и вас, да-да, вас, осужденный Серган, тоже! До тубанара не доедете, блядь, передохнете все к ебени матери, блядь!

Серган (морщась от запаха надзирателя Тааты): Ну… трщ майор… тут от осужденного Пышн… то есть, осужденного Амиго, поступило предложение…

Майор: НАХУЙ, БЛЯДЬ!!! Всех нахуй в промку, я сказал!!! Суки жидовские!!! ВОН ОТСЮДА!!! Я им покажу «предложение», блядво жидовское! Сгною!!!

Осужденный Серган мгновенно исчезает из кабинета.

Конец пятого действия.

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ.

Промышленная зона, лесоповал. Дощатая будка бригадира. В будке, на деревянных ящиках, заменяющих мебель, сидят осужденные Амиго, Сфинкс, Белкин и Алекс. Все в одинаковых, серых ушанках, стоптанных валенках и заплатанных фуфайках. У всех ржавые, зазубренные топоры. В будке гудит буржуйка, на которой греется железная кружка чифира. С улицы слышно жуткое завывание уральской метели, матерщина работающих зеков, звон двуручных пил «Дружба», треск падающих деревьев.

Алекс (кисло): Блять, говорят, что этот пидарский майор – зверь невменяемый. Придётся, блять, походу, ишачить.

Белкин (ожесточенно выдёргивая из ягодицы занозу от нестроганного ящика, злобно): Блядь, завалил бы сучару нахуй. Или в жопу бы отодрал.

Сфинкс: Бгыгыгы.

Амиго (ехидно): Угу, в жопу, блять. А за что? Он тебя, можно сказать, с хуя снял, бгыгы, а ты его – в жопу… Слы, пацаны, надо подумать, чё делать-то. Не въёбывать же, реально! Пусть лошьё всякое работает из третьего барака, зеппы там, питоны, ну и вся эта дичь негламурная. А нам-то нахуя? Надо подумать, чем майора этого угомонить. Ну, бабла там дать, или фрезиты вагон, или чотам.

Сфинкс (почесывая спину острием топора): Я думаю, пацаны, что есть выход. Надо кого-нить из пидарасов наших, кто посимпатишнее, СПИДом заразить, вот! И подсунуть майору, нах.

В будку, грохоча подкованными сапогами, вваливается осужденный Серган, весь в клубах морозного пара. Он слышал последнюю фразу осужденного Сфинкса.

Серган (удрученно): Нет, пацаны, не ебёт майор Майор пидарасов. Даже странно, впервые вижу такого Хозяина. Вон, бывший-то, полкан, покойную лахустиху во все дыры драл, как сидорову козу, отчего она и сдохла, а этот… отморозок, блять. Ебёт свою вертухайшу, Татку-паровоза, бля… я бы лучше пидара ебал, чем её… Но это хуйня, пацаны. Принёс я вам хуёвое известие. Отморозок-майор тока что велел мне отправить весь четвертый барак в ШИЗО. Всех до одного, блядь, прикиньте! Говорит, для профилактики. Сука.

Немая сцена. Все застывают с недоуменными лицами, только осужденный Сфинкс сидит в прежней позе с топором за спиной – его посетила какая-то мысль.

Конец шестого действия.

ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ.

ШИЗО (штрафной изолятор). Длинный коридор с двумя рядами тяжелых дверей. Из-за дверей разносится жуткая какофония звуков – по маленьким камерам изолятора произвольно раскидан весь 4-й барак. Надзиратель Таата, сидя на стуле, с дубиной в заскорузлых руках, сопя, поводя налитыми кровью глазами, тупо и безмолвно сторожит коридор.

Голос осужденного Белкина: Слы, сцука тупорылая, посцать, посцать меня выведи, блядь, обоссу же пацанам всю хату, ты, блядь, морда цунарефова!

Голос осужденного Крота (визгливо): Бумагу мне, пожалуйста, и перо! Хочу написать о творящемся в нашей пенитенциарной системе беспределе федеральным властям – пусть сами убедятся в абсолютно нечеловеческих, совершенно неприемлемых с точки зрения ОБСЕ, первобытных условиях содержания заключенных в нашей… (характерно хрипит, как будто его хватают за горло, звучит голос осужденного Ренсона «да заткнёшься ты, упырь? Щас будет тебе перо… в бочину, пидар!», тяжелый звук удара головой об стену, звенящая тишина).

Голос осужденного Сфинкса (громким, очень противным, издевательски гнусавым фальцетом
поёт):

Ичиндякы чашка ложка оянды!
Водканын, закусканын селёдкады!
Няйттын крыса, кротларда мен йыртылды!
Жопадан балшой-балшой залуп гачды!
Вах-вэй, вах-вэй!

Голос осужденного Амиго (сквозь вопли и визг других осужденных): Слы, Мутный! Маляву твою получил, по-лу-чил! Ты, чё, думаешь, проканает?!! А ты не гонишь?!! Мууутный, ты слышишь?!!

Голос осужденного Сфинкса (эхом, будто издалека): Да беспезды проканает, браза!! Шнырь буду, если не проканает вся хуйня!!!

Конец седьмого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ.

Спустя две недели. Полутёмный картофельный склад. Стоит удушливая, затхлая вонь от сгнивших корнеплодов. В полумраке, на гадкой, склизкой картофельной куче, обнявшись, сидят надзиратель Таата и осужденный Жирсук. От надзирателя Таты отовсюду, даже изо рта, очень воняет пиздой.

Жирсук (тоном обиженного ребёнка): Ну, иди же скорее ко мне, мой паровозик! Поцелуй же своего пупсика! Ведь ты же меня любишь, мой маленький куклик? (ощупывая Таату, умильно) Ути, а чьи это глазки? Ути, а чей это кирзовый сапожок?

Таата (капризно, сиплым басом): Это не сапожок, уголовная твоя морда! Это мой носик!

Жирсук (ласково): Ути солнышко, прости своего куклика. Твой куклик глууупый! Иди же, потрогай скорее мою писю… Можно, я сниму с тебя трусики?

Таата (хрипло, прерывисто дыша): Ну, иди же, иди ко мне, коварный!

Конец восьмого действия.

ДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ.

Спустя месяц. Промзона, будка бригадира. Та же картина, что и в шестом действии, только теперь у осужденного Амиго в руках новехонький топор Блэк энд Деккер, украшенный авторской бриллиантовой инкрустацией главного ювелира Карреры и Карреры, засланный недавно корефанами с воли. Осужденные Сфинкс, Алекс и Белкин, отдуваясь, пьют кофе, тайком пронесенный в промышленную зону. С грохотом распахивается дверь будки, внутрь влетает осужденный Серган, запыхавшись, пытается что-то выговорить. Осужденные Сфинкс и Амиго переглядываются в догадке, торжествующе улыбаются.

Серган (в полном ахуе, скороговоркой): Слы, пацаны, чё расскажу щас! Прикиньте, Хозяин прошел обследование, оказалось – у него, бля, СПИД! Я хуею! Его пизданул инсульт, вон тока что без ног вывезли на каталке из зоны. Всё, бля, инвалид теперь! А Татка-то паровоз, узнала про СПИД-то, блядь, и повесилась в сортире на ремне своём злоебучем, обосралась, обосцалась, говно по штанам течёт, ужасть, я хуею, во тварь-то!

Сфинкс (проводя ладонями по лицу): Ля илах илла ва Мухаммед расул Алла!

Амиго: Слы, Мутный, сработало, бгыгы… Пацаны, короче, это Мутный замутил хуйню эту, бгыгы. Это он придумал Жирсука спидоном заразить, нах, чтоб Хозяину передать через Татку-паровоза, бугыгы. А мне пацаны в посылке сало заслали с этим, блядь, микробом злоебучим, а Жирсук его и сожрал. Ну, хуле! (встаёт во весь рост, скидывает фуфайку, достаёт из загашника узелок, из него бушлат от Юдашкина, оттуда же достает бутылку коньяку) Вздрогнем, ёпта, за свержение тоталитарного, блядь, режима! (пьет прямо из горла)

Алекс (удивленно): Хуясе… Ну, как говорит Сфинкс – иншаллах, сцукаблянах. Выпьем, православные.

Конец девятого действия.

Продолжения, скорее всего, не последует, ибо тема автору надоела до чертиков.

Бум шанкар, век воли не видать.