Штирлиц приехал к себе , когда только-только начало темнеть. Он любил феврель: снега ещё не было, по утрам ввысоке верхушки сосен освещались солнцем и казалось что уже лето и можно ехать на Могельзее и там ловить рыбу или спать в шезлонге.

Здесь в маленьком коттедже в Бабельсберге, от теперь жил один: экономка уехала от бесконечных бомбёжек. Теперь у него убирала молоденькая дочка  хозяина кабачка «К охотнику». Только теперь Штирлиц мог позволить себе расслабиться, мог позволить мыслям течь неспешно и отражаться на лице. Молоденькая саксонка, Штирлиц это выяснил, не имела ни какого отношения к разведке, в отличие от своей предшественницы. Штирлиц растянулся в кресле, наблюдая из под полу прикрытых век, как Мари хлопочет у камина. Стройная фигура. Рост выше среднего. Короткая форменная юбка с белым кружевным передником. Длинные ноги, со строго параллельными ниточками швов на чулках. Проведя в Германии двадцать лет, Штирлиц приучил себя думать по немецки. Не зря говорится, что немецкий – язык команд. Мысли облечённые в сухую чёткость немецких слов, заставляли мозг работать быстро и безошибочно. Но сейчас Штирлиц даже думал по русски:

- Остапиздело фсё! Гитлеры, крюгеры блять, пидорасы нахуй. Форма сука пидорскайа, черепки блять, крестики, польты кожаные нахуй. И сами пидорасы, арийцы ебаные. Шеленберг фчера в гетто звал поехать, еврейские мальчики, говорит просто загляденье. Одново, говорит на прошлой недели, заставил фсё своё гавно сожрать, тот сожрал и не пикнул а потом ещё и хуй отсосал. А потом, грит, я ему пару раз впендюрил, башку с пистолета прострелил и кончил от етого просто охуенно! Поехали, грит, штандартенфютер, разъвеешься. Как я его пидораса не убил таогда? Скоро, скоро фсем вам пизда, ублюдки. Макс, ебта, скока ж мы с тобой уже здесь… Двадцать три года, ебануться. Ни поебаться нормально, даже подрочить и то хуй удасться, кругом блять жучков камер понатыкали мудаки,- Мари принесла поднос с коньяком и лимонами. Штирлиц опрокинул одну за другой три рюмочки. Понюхал золотистую лимонную корочку, на душе немного потеплело.

- А может нахуй фсю конспирацию, съебаться в леса, месчишко отсижусь на природе, а там и наши подоспеют?- такая простая и ясная мысль очень ему понравилась. Представились беззаботные дни в лесу среди деревьев, без серого бетона бункеров, и серой стали фашистских взглядов. «Тут надо хорошенько подумать»- решил резведчик.

- Мари принесите сыр и колбасу из холодильника, только не режьте и не серверуйте!- послушав как прокатилась в сторону кухни быстрая дробь её каблучков, Штирлиц быстро подошёл к потайному сейфу и извлёк из него НЗ – бутылку водки.

- Если герр Штирлиц хочет, я могу оставаться и на ночь.

«Девочка впервые увидала столько продуктов,- понял он. – Бедная девочка».

- Девочка… половину колбасы и сыр можешь взять себе без этого…

- Что вы, герр Штирлиц,  - ответила она,  - я не из- за продуктов…

- Ты влюблена в меня, да? Ты от меня без ума? Тебе снятся мои седины, нет?

- Седые мужчины мне нравятся больше всего.

- Ладно, девочка, к сединам мы ещё вернёмся… Как тебя зовут?

- Мари… Я же говорила… Мари.

- Да, да, прости меня, Мари. Возьми со стены вон ту саблю, и подай мне вчерашний «Берлин Герольде».

- Прошу.

- Присядь пока.

Штирлиц пододвинул к себе табурет, расстелил на нём газету, и принялся саблей нарезать колбасу и сыр.

- Возьми колбасу и не кокетничай. Сколько тебе лет?

- Девятнадцать.

- О, совсем уже взрослая девушка. Выпьешь со мной?

- С удовольствием.- Мари несмело взяла рюмку, в которую Штирлиц накапал немного водки.

- Прозит!- Штирлиц опрокинул рюмку, зажмурился, прислушиваясь к давно забытым ощущениям. – Ыыыыыххх, зараза!

- Что вы сказали? – на щёчках Мари выступил яркий румянец, глаза увлажнились.

- Закусывай, девочка, закусывай! – Мари не заставила себя упрашивать, тут же навалившись на колбасу. Штирлиц наблюдал за ней, нюхая ломтик сыра.

- Между первой и второй, промежуток не большой, - Штирлиц наполнил рюмки, налив Мари побольше. Она смело подхватили рюмку.

- Прозит, герр Штирлиц!

Когда закончилась водка, Штирлиц отбросил в сторону стол, и наклонившись вперёд потянул к себе кресло вместе с Мари. Когда её колени коснулись кресла Штирлица, она подняла согнутые ноги вверх. Затем она раздвинула ножки и положила их сверху на руки Штирлица. Прямо перед лицом Штирлица оказались синие шёлковые трусики, и бывалый разведчик не растерялся. Он впился в эти трусики ртом. Он буквально присосался к ним, чувствуя как там, под тонкой полоской ткани, намокает и распускается дивный цветок. Она подалась вперёд, и одной рукой отодвинула в сторону трусики. Пряный аромат вскружил Штирлицу голову, и он принялся терзать языком её клитор. Она шумно задышала иногда срываясь на стон. Штирлиц хотел было помочь себе рукой, но она, слегка согнув ногу не дала ему этого сделать. Так продолжалось около пятнадцати минут. Язык Штирлица одеревенел, он его уже почти не чувствовал, но продолжал лизать. Наконец она задрожала, выгнулась всем телом, и кончила. Штирлиц больше не мог терпеть, он подскочил на ноги и выхватив из штанов член, засунул его в её стонущий рот, засунул глубоко в самую глотку, и сразу же кончил. Потом они сбросили остатки одежды и трахались до самого утра. Так Мари стала женщиной.

Утром в дверь постучали. Мари накинула халатик и пошла к двери. Вернулась она, держа в руках объёмистый пакет. Внутри оказалось послание фюрера. «Штандартенфюрер, зная ваши глубокие познания в специфики славянских народов, приказываю вам проконсультировать этот план утилизации низших народов, в пользу высшей арийской нации!» Далее шло восемьдесят листов обычной гитлеровской бредятины.

- Мари, задержите курьера, я отвечу немедленно.

Штирлиц взял перо и написал на конверте: «Кг/ам. Афтар випей йаду.»