Я ведь не всегда был таким высокомерным, чопорным и надменным петербуржцем. Один раз в начале 1992 года я проснулся в общаге, борясь с приступом тошноты и рефлексом дефекации, обвёл мутным глазом комнату с четырьмя койками и ежедневным «такой-срачь-после-вчерашнего-этпиздец», и понял, что заебался скитаться по общагам да съёмным комнатушкам. Всё!  Хватит! Не пристало нам! Необходимо основать в Питере родовое гнездо. Обрести тихую гавань. Короче, купить жильё. Проблема одна - у меня ничего не было: ни денег, ни прописки, ни имущества. Николай – Иван – Харитон – Ульяна – Яков. Ни-че-го!

          Кроме работы. Я работал закройщиком в кооперативе по производству кроссовок. В помещении бани на Васильевском острове мы делали исключительно фирменные кроссовки «Адидас», ручной работы. Верхняя часть кроссовки, а именно: союзка, мысок и задник были кожаные, остальное из натурального дермантина с набивкой из чистого поролона. Вещь бля! Конечно, у Майкла Джордана от нашего «Адидаса» была бы гангрена ног, но наши люди в то время – не то, что нынешнее жидкоразбавленное племя. Тогда нашу страну ещё не захлестнула волна низкопробного китайского ширпотреба. В магазинах было пусто, холодно и страшно. Мы - мастера народных промыслов, стояли у истоков примитивного российского капитализма.

          Короче, я стал работать в два раза больше, а ещё, брал зарплату кроссовками. Подавив приступы интеллигентности,  я ездил на рынок и продавал гражданам эти чудеса ортопедии, включая всю мощь открывшегося ораторского таланта. На рынке в Апраксином дворе была большая тяга, но рэкетиров дохуя, а на рынке Казакова народу поменьше, но и бандиты гуманнее. За вычетом транспорта и водки, в хороший день у меня получалось от 5 до 10 тысяч рублей. Ещё, мне одна знакомая подгоняла овальные сигареты «Стрела» и спички. Я брал ящик «Стрелы», ящик спичек и на метро ехал до «Кировского завода». Там работяги после смены покупали каждый по несколько пачек сигарет. А спички почти не покупали, говорили: «Нахуй нам спички? Мы, бля, одну от другой прикуриваем весь день». Но, однажды, местные разрозненные спекулянты сигаретами объединились против меня в коалицию «Дадим пизды таинственному незнакомцу», и мне пришлось съёбывать, бросаясь «Стрелой» в конкурентов. А также, я продавал на рынке огромные сумки-телескопы на колёсиках, ПЗУ для АОНов, голландский табак «Друмс» и ещё что-то похожее на всё это.

      Заработанные рубли я менял у знакомых матрёшечников на Невском по курсу около 100 - 120 рублей за убитого енота и накопил штуку баксов. Дальше, надо было действовать очень резко; инфляция 200 % не лучше сильного поноса. На штуку баксов сегодня ещё можно было попытаться купить комнату в коммуналке.

      Я резко написал объявление «Куплю комнату», указал рабочий телефон одной моей знакомой, сделал штук двести копий, нарезал бахромой и задумался: «Где бы всю эту хуйню расклеить?». А вот где хочешь жить, там и расклеивай! Хочешь жить в Ебенях – ищи жильё в Ебенях. Хочешь жить на Невском проспекте – ищи на Невском проспекте. Ну, я и похуячил: Невский проспект, Казанский собор, Дворцовая площадь, арка Генштаба. В Генштабе, кстати, на втором этаже есть квартиры с балконами. Думаю, если предложат комнату в Генштабе, но на другом этаже и без балкона, то брать не буду. А если, наоборот, с балконом, то наоборот буду. А хули, сидишь на балконе в трусняках, пиво пьёшь, а внизу народ гуляет по Дворцовой площади. Опять же, если парад военный или концерт Поля Мориа, то можно смотреть с балкона на халяву. А можно ещё и билеты на свой балкон продавать. Короче, головой то мечтаю, а руками то хуячу. На Исаакий прилепил объявлений штук десять, там стены ровные. Весь центр города залепил, от Адмиралтейства до жопы коней Клодта. На памятник Барклаю де Толли тоже приклеил, с той стороны, где он Наполеону типа хуй огромный показывает. Вот, именно эта бумажечка и стрельнула. Моей знакомой на следующий день позвонил дедушка Петрович-владелец-комнаты и оставил ей свой телефон. Я ему перезвонил, чтобы договориться о встрече, он назвал адрес: канал Грибоедова, вход возле Дома книги, второй этаж. Кто не знает – это центр, центрее не бывает, сорок метров до метро, вид на воду, на Барклая, на две церквушки, на ресторан «Чайка» и на всё остальное.

        Поскольку я человек хороший, водку хоть и принёс, но на стол сразу не поставил, деду с бабкой я понравился, и принципиальная договорённость была достигнута: у них в этой большой коммуналке было две комнаты, маленькую из них они продавали мне за 1000 долларов ЭсЭшА плюс все накладные расходы за мой счёт. Оставалось сделать следующее:
- развести ( в смысле оформить развод) деда с бабкой,
- разделить ордера на комнаты,
- поженить меня с бабкой,
- прописать меня, как законного супруга в комнату бабки,
- развести меня с бабкой,
- поженить деда с бабкой,
- прописать бабку назад к законному супругу-деду. И всё.
Как меня угораздило всё это сделать? А вот так.

          У одной моей знакомой нашёлся-таки один знакомый адвокат, которыйебал секретаршу районного суда туда-сюда. Секретарша была вообще зашибись, красавица, модель человека, и при этом делала «Решение суда о разводе» за три дня вместо трёх месяцев и без личного присутствия заявителей. Я, борясь с внезапными приступами эрекции, отдал секретарше необходимые документы, включая билеты Банка России и, через три дня получил решение суда и паспорта стариков с отметками о разводе. Дальше, не останавливаясь, поскакал в Центральный ЗАГС ( напротив дворца Белосельских-Белозерских) подавать заявление на ближайшую дату.

      Ближайшая дата была через два месяца. Можно раньше, но при поздних сроках беременности невесты.  Я объяснил тётеньке, что:
1.    Сгораю от желания сочетаться браком с гражданкой Семёновной, 1936 г.р.
2.    Но, молодуха находится уже не в детородном возрасте и вообще может долго не протянуть.
3.    Я через 10 дней уезжаю в командировку в Салехард на пять лет ( вот справка из кооператива и копии ж/д билетов туда и, через пять лет, обратно) и после того, что между нами было, я как человек благородный, не могу оставить одинокую женщину в двусмысленном положении, одну перед лицом жестокой людской молвы.
      В результате роспись была назначена через 7 дней. Я сначала хотел заказать «торжественную», т.е. со свидетелями и родственниками, потом передумал, и взял «обычную». Родственникам ехать далеко, а свидетелей искать надо, обойдусь как-нибудь. Музыку мне предложили на выбор: «Свадебный марш», «Мой ласковый и нежный зверь» и «Пинк Флойд». Я выебнулся и заказал на церемонию группу «Пинк Флойд», хотя они были дороже остальных.


      В назначенный день, я был в приподнятом настроении. Мы с Семёновной приоделись: я был в сером плаще из комиссионного магазина, удлиненном похожей по цвету тканью, Семёновна повязала любимый платок с красными цветами, и, под ручку выдвинулись на церемонию. Петрович семенил следом, наступая нам на пятки, непрерывно курил и бубнил: «Вот же ж блять хуйня какая, триццать пять лет бля душа в душу прожили, и вот чё бля теперь выходит…» Мы дождались своей очереди и вошли в сверкающую залу. За столом восстояла тётя-церемонимейстер. Она что-то там покопошилась в какой-то аппаратуре, потом раз – включается «Пинк Флойд». «Наебали! «Пинк Флойд» не приехал»,- подумал я. Тётя, громовым голосом, начинает излагать, - В этот замечательный день, дорогие молодожёны…- поднимает на нас глаза и её, хуяк, и вырубает. Она что-то мнётся, мнётся так, потом говорит: «Я конечно всё понимаю, может быть, это не моё дело, любви все возрасты покорны, но у вас такая разница!» Семёновна в платочке сопит потихоньку, а я смотрю на тётю с сильным желанием сказать: «Да какая нахуй разница, какая у нас разница?», но понимаю, что дворцовые интерьеры слышали такую хуйню только от революционных матросов. Тётя наконец-то сориентировалась в реалиях современной жизни, заменила в тексте «молодожёнов» на «товарищей», и мы с товарищем Семёновной поставили свои подписи в Книге Записей Актов Гражданского Состояния. С почином меня!

      Когда мы вышли на улицу, Петрович стоял уже по колено в окурках. Он бросился ко мне и начал в приступе ревности нести пургу, типа: «…я надеюсь, что…в этой ситуации…ты бля не воспользуешься…» Я ощутил приступ геронтофилии, но, посмотрев на Семёновну, справился и успокоил старика.

         Моя прописка была готова через неделю. Я оповестил всех друзей про изменение дислокации  и перевёз в свою комнату имущество: магнитофон, раскладушку и целый ящик посуды, спижженой из общепита. Пошёл в паспортный стол, забрал паспорт со штампом о прописке, на обратном пути купил бутылку «Рояля» и прихватил от Казанского клюнувшую на «Рояль» тёлку.

      Короче, ебу тёлку на раскладушке, магнитофон орёт, - Сэкс!Сэкс! Без перерыва! Тёлка тоже что-то орёт. Может, я ей спину ломал об раскладушку? Петрович и Семёновна закрылись в своей комнате и абстрагировались, остальные соседи повыскакивали, человек десять мужиков и бойцовых баб, и сгруппировались на кухне, обсуждать решительные действия. Вариантов обсуждалось два:
- Да, кто это такой? Дать пизды и выгнать!
- Да, кто это такой? Дать пизды и вызвать ментов!
      Тут мои корефаны подтянулись, а на входной двери четыре кнопки звонков с фамилиями, а моей фамилии нет. Ну, они и начали по всем звонкам играть, как на баяне. Бардак бля!

      Не доводя ситуацию до коллапса, играю на опережение. Резко кончаю, слезаю с тёлки, она замолкает. Я выключаю магнитофон, надеваю халат, выхожу в коридор, впускаю корефанов-баянистов, наступает относительная тишина. Решительно иду на кухню. При моём появлении все замолкают. В грязной посуде притихли тараканы, лапки поджали, смотрят из-под кастрюльных крышек чёрными глазками, усиками шевелят, секут ситуацию. Люди стоят полукругом,  у баб в руках скалки. Я - напротив. В зелёном махровом халате с протёртыми коленками. Тишина гробовая. Между нами пробегает трусцой рыжая кошка: «Топ-топ-топ-топ!». Я встаю поустойчивее, ноги на ширине плеч, выхватываю из кармана паспорт с пропиской и говорю так надменно: «Господа! Я имею честь быть прописанным и проживать в данной квартире!» Тут с моего хуя соскакивает, забытый там, гандон с кончиной и так чопорно падает на пол: «Шлёп!». Всё! Точка.

     Через несколько дней свирепого пьянства выгоняю всех нахуй из комнаты и выбираюсь к метро, чтобы затариться. Возле метро бурлит толпа, все что-то продают, орут с неместным акцентом, коробочки свои сраные расставили, тусуют в руках пачки сигарет, пельменей гипсовых, заебали. Говорю им: «Понаехали тут, блядь, весь город засрали!», покупаю, что надо и возвращаюсь домой. Захожу в свою комнату, закрываю за собой дверь, включаю «One» U-2, смотрю в окно и погружаюсь во власть светлого одиночества.

Первый раз в жизни.

Охуенно.