Наверное, никого не удивлю, сообщив, что их всех речных рыб, мне особенно нравится рыбец, а уж потом и чехонь.

Рыбец, он жирный очень, и жира рыбьего у него дохуя, а чехонь, длинная, сука,  серебристая, и если нормательно засоленная и прозрачная, то очень даже вкусная без всякого пива, но только чтобы икра у неё имелась. Даже скорее наоборот. Если чехони много и хорошей, с икрой - пиво не надо пить. Но это на любителя, иные придурки и с большим количеством пива чехонь едят. Как мы в то лето...

А тогда, пару лет назад, был настоящий май, без каштанов цветущих (потому как в России дело происходило), но неизменно с водкой и пивом. Как без них? Да на крутом бережке русской природы, под вопли шарповского магнитофона и с прочей хернёй. Коноплю курили все и смеялись задорно...

Купаться не мечталось по причине холодности воды, а вот бап трахать хотелось, но отвлекала, проклятая чехонь...

И мы её жрали безобразно, пуляя  бутылочные пробки во все стороны, и даже соревнуясь, ну кто же дальше? Побеждал Вовка, а Боря возмущался и пил вместо пива водку. Жена у него была падкая на мужчин и ласковая, она его уже перестала вразумлять, и понимала, что придётся всем возвращаться пешком, а машина заночует на природе...

Воспетая писателями и поэтами, и очень длинная река текла на самый юг, я, конечно, понимал, что где-то там, в низовьях её и родился когда-то мой отец, следовательно, и я имею непосредственное отношение к ней, но мне было похуй и заебись! Хотелось ни о чём не думать и как можно дольше продлить это лето...

Ржавые баржи, пердели натружено, и перевозя золотистый песок, какие-то бочки и тюки, некоторые из них, те, что по течению, сачковали, и с ихних палуб неслась удалая песня про белый теплоход, стоящие по пояс вдоль берега в ОЗК рыбаки, старались поймать по золотой рыбке на свои удочки, а мы наловили её дохуя, на самую обыкновенную сетку, без всяких удочек, и теперь жрали сваренной, поджаренной и просто сырой. Чего не бывает по пьяни?

Танька сидела в сиреневом купальнике своём, прямо жопой в песке, оттопырив большую половую губу и на мужа, на неё облокоченного, ей было наплевать. Ей тогда хотелось светиться. Она частенько стригла меня, а я имел особенность обрастать волосами, и счастливая была она потом. Даже очень. Она так и говорила мне, что возродилась, называя меня то Гераклом, то Ахиллесом, то Мироновским дискоболом, а я старался не разочаровать молодую женщину и привычно отжимался по утрам сто пятьдесят раз, и даже обливался холодной водой...

Протекающая река рябила, сверкая отражающимися зайчиками, и неслась себе всё дальше и дальше. Комары прятались от солнечного зноя в тенистых кустах и пока не мешали нам поедать рыбу и попивать пиво прямо на их, законном и охраняемом берегу.

Это потом, Лариска, сделала мне пакость, пригласив почти под утро, и доставивши меня, на мужниной машине, пьяного, но не очень, на "полой", кажется, так называли это место аборигены. Комары нас тогда почти сожрали, особенно мою спину и её поднятые ноги. Муж у неё был в далёкой поездке. Ему требовалось прокармливать семью, частью, которой, естественно была и Лариска. Она случайно забыла о необходимой верности. В то лето всё происходило против установленных правил...

И даже дочь её, по достижении совершеннолетия, была со мной в летнем русском лесу, или это я был с ней, возомнив себе девичью увлечённость, и всё боялся клещей, постоянно обмахиваясь. Пахло сосной и солнцем. Цвели роскошные мухоморы, звенели непременные комары и все, было, синим от черники...

А потом была Оксанка. Маленькая ростом и не по годам умная, обучающаяся в столичном городе, приехавшая на каникулы, красивая и встретившая меня совершенно случайно. В жизни всегда бывают приятные неожиданности... Мы шумно и продолжительно гуляли, пили и пели, но жениться не собирались...

До Оксаны, кажется, была Настя, но я могу и ошибаться, столько лет прошло... Но у неё была роскошная коса, натурального бландинещего цвета, и она очень стеснялась своих девичьих прыщиков на груди, и прямо на берегу. Иногда проходили, отдалённо, ненужные и не вовремя люди. Я был возбуждён до крайности, она тоже, и боялась быть узнанной. А ближе к ночи, в своей деревянной избе, она отдавала себя. Всю! И смеялась радостно. Запах берёзы, влажности брёвен, робкого дымка разогреваемых щей, засели во мне...

В последующие дни я несколько раз приходил к ней, неожиданно, под утро, утопая по колено в росе, и она оказывалась почему-то одна.

Вот надо же - помню...

А потом появилась Полина, но я уезжал, хули мне там было делать ещё? Наступила осень...

2005 год

Степан Ублюдков любитель рыбок, путешествий и приключений