Ш-ш-ш-ш… Волна нахлынула, щекоча ее голые пальцы на ногах, которыми она мягко перетирала маленькие песчинки. Отхлынула. Песок казался таким нежным и прохладным, но в то же время зернистым и мерзко холодным. О, боже, как она любила море! Эту бесконечную линию горизонта, бездушные крики чаек, разрывающие воздух, продавленные следы от ступней ног у самого берега. Волна нахлынула вновь. Ш-ш-ш-ш…
  
  
***
  
  Море всегда будет символизировать жизнь, с ее отливами, приливами и разбегающимися волнами, напоминающими пощечины. О, как она радовалась, что тогда их совместная жизнь закончилась этими хлесткими ударами по лицу. Шлеп, по лицу! И он в ответ — шлеп! Шлеп, шлеп, шлеп! Красные пятна расходятся на обеих физиономиях, он и она тяжело дышат, две пары глаз яростно уставились друг на друга, в крови играет адреналин! Но как же, черт побери, оба довольны! «Я тебя ненавижу!», «И я тебя тоже!». Молчат и ненавидят. Вывесили свои черные флаги и стоят поодаль, ржут друг над другом. Это так заразительно смешно — дать кому-то по морде, ожидая в ответ удар! И ты его получаешь, о да! А потом ты еще раз своим хлыстом через всю его душу — Бац! Он стоит, глаза выкатил, но хочет продолжить игру. Мальчики не плачут! Да мы сейчас оба стали мальчиками, которые не плачут, мы играем в свои мужские игры, хотя она девушка, ждущая ребенка, но он никогда об этом не узнает («Ни за что не узнаешь!»). Если остановиться, то можно все испортить. Мы же не хотим испортить наши безоблачные отношения, длящиеся вот уже больше двух лет? На, получай, любимая! Бац! У-х-х-х! Падая на диван, она задевает пепельницу на журнальном столике, и в воздухе повисает серая вонючая пыль, сразу проникающая в нос и рот. Покачиваясь, она встает — в глазах азарт!…
  
  Один раз чуть не дошло до поножовщины, «но мы же люди культурные, цивилизованные!». Она читает ELLE и Сабато, ему по душе запах Kenzo и выхлопы своей новенькой Subaru. Хотя Сабато он тоже очень уважает — оба помнят свою первую встречу в чайной:
  
  — О! Это «О героях и могилах» Эрнесто Сабато?
  — Да. — она подняла на него свои большие черные глаза через белые пары из чашки.
  — Меня очень поразила «Книга слепых». Как вам? Или вы еще не дошли до этого места?
  — Я как раз ее и перечитываю. («А ведь он симпатичный. Надо предложить ему сесть рядом.») Не хотите чаю выпить вместе со мной?
  — Чаю? Нет. Но я закажу жасминовый матэ. Спасибо. — Он присел напротив на маленькую подушку на полу, положив коричневый кожаный портфель рядом с собой. Жестом показал официантке, что хочет тоже сделать заказ.
  — Меня зовут Мартин — представился он.
  — А меня Алиса.
  — Очень приятно.
  
  
***
  
  И с чего начались эти удары по лицу и полеты пепельницы со стола? Весь рабочий день Мартина прошел в каком-то мутном темпе, появилась осенняя апатия, и большую часть времени он провел тупо уставившись в окно, покрытое мокрыми дорожками от дождя. Капля за каплей появлялись новые полоски, минута за минутой проходили часы. Под вечер, уставший от такой серости в офисе, он позвонил домой:
  
  — Алис, у меня пока нет настроения ехать. Можно я задержусь в центре, попью чая?
  — Зачем? Я уже дома, сижу, жду тебя, а к твоему приезду сама сделаю вкусный чай.
  — Ну, понимаешь… — он уже подозревал, что не стоит так говорить, но все же не смог совладать со своим желанием — Я так соскучился по самому себе. Сейчас очень хорошее время суток для того, чтобы побродить по улицам и попинать ногами в парке желтые листья… — он помедлил, осознавая, что намечается что-то непоправимое. — Я недолго. На пару часов — до девяти. Вот слегка замерзну, а потом уж и в кафе согреться недурно, и сразу домой.
  
  — Делай что хочешь, но я тебя жду! — повесила трубку.
  
  Мартин вздохнул. Какое-то время он решал, являлась ли такая концовка разговора разрешением на получение собственного вечера («давно забытого… Как я скучаю по такому вечеру, такой прогулке…») или он придумывает оправдание для самого себя под предлогом того, что не понял резких интонаций в голосе своей подруги. Потом просто решил, что, конечно же, он все понял, но не может и не хочет ехать домой. Это того стоило.
  
  Около девяти он припарковался на стоянке около дома. Поднимаясь в лифте на двенадцатый этаж, он опять увидел Микки Мауса, нарисованного маркером на сдвигающихся дверях. Эта картинка впервые появилась месяца два назад — сначала был просто контур с ушами, потом Микки начал радостно улыбаться и смотреть на тебя большими овальными глазами, на третьи сутки все пустые места были тщательно закрашены в черный цвет. Но просуществовал он недолго и был немедленно убит тряпкой пожилой дворничихи, убиравшей лестницы в многоэтажке. Через день Микки Маус стал появляться вновь — опять только своей первой частью. Самое удивительное, что рисунок никогда не стирали раньше того, как он полностью не засияет своей темнотой.
  
  Лифт довольно громко остановился, Мартин подошел к квартире и открыл двери:
  
  — Алиса, я дома, — ни звука в ответ. Он снял пальто, повесил его на вешалку, снял ботинки и перчатки, портфель поставил на большой комод с зеркалом, в котором отражалось открытое окно гостиной. Из комнаты подуло свежим, мокрым воздухом, жалюзи со звоном бились о стекло…
  
  — Алиса! — волнение начало подступать к горлу Мартина. Он рывком проскочил мимо красного дивана и очутился у подоконника — на полу под ним стояли ее бежевые домашние тапочки. «У нее совсем крыша поехала! Зачем? Зачем???» — проскочило у него в голове, прежде чем посмотреть через карниз. Он вцепился в белый подоконник жесткими пальцами и начал слегка подаваться вперед, миллиметр за миллиметром увеличивая себе полосу обзора («О, нет! Руки вывернуты локтями вперед, большое бурое пятно уже успело запечься… о, нет!») — асфальт был пуст. Нет ни крови, ни тела, нет даже намека на самоубийство.
  
  — Ах ты сволочь! — приглушенно, но отчетливо раздалось за его спиной. Он обернулся: массивная дверца комода в прихожей сперва чуть-чуть приоткрылась, а затем с треском откинулась вниз — внутри, прижав к груди голые коленки, сидела Алиса. Видно ее ноги и руки онемели так, что она смогла только телом открыть этот здоровый ящик и сейчас пыталась выбраться изнутри. Ее правая нога никак не хотела отклеиваться от стенки комода (все тело Алисы превратилось в несгибаемую металлическую распорку) когда же ей это удалось, она просто кубарем вывалилась наружу. — Ты давно этого хочешь?! — заорала она на Мартина, скрючившись на полу. — Чтобы я сдохла и больше не причиняла тебе никаких беспокойств?! — На ее лице появились слезы. Голые пятки выводили кривые на полу, слегка подрагивая.
  
  — Но, Алис… Ты что?.. — промямлил Мартин.
  
  — Я наблюдала за твоим приходом! Ты сразу подбежал к окну и посмотрел вниз! Ты этого давно хочешь, я тебя спрашива-а-а-ю?!! — ее крики начали переходить в протяжные завывания, руками она дергала себя за волосы, спутывая их в грязные патлы. Мартин стоял, не двигаясь, слова в его голове превратились в большой пластилиновый ком, который никак не может доползти до горла. Алиса «запела» дальше. — Ты всегда мечтал, чтоб я сдохла, да-а-а-а?!! Да ты, сука, со-о-о-всем не стоишь того, чтобы ра-а-д-и-и тебя дохли лю-ю-ю-ди!
  
  И тут произошло то, что должно было произойти — по телу Мартина проскочила одна волна («…начинать?»), затем вторая («…или все-таки нет?!»), его шея стала похожа на натянутый канат из сотен жил, лицо перекосилось в ужасную гримасу («у-х-х… поехали!»), плотину прорвало и из кривых резиновых губ с бешеной скоростью полился поток расплавленной лавы:
  
  — Да, ты же больная!!! Что ты делаешь! Сама натворила черт знает что, а теперь поливаешь меня своим дерьмом!!! — Он подскочил к Алисе, нагнулся к белой распластанной фигуре, и сильно сжал ее лицо своими ладонями. — Моей первой реакцией при виде твоих тапок, было посмотреть вниз! По-смо-треть вниз! Куда еще мне смотреть?! — он напрягся и резко потянул ее за голову наверх, причиняя неимоверную боль. Она вырывалась, молотила по его груди сжатыми кулаками, но он все-таки смог поставить ее на ноги. Как только это произошло, она вцепилась в его щеки своими руками — Мартин вскрикнул, откинул Алису от себя и неуверенно попятился назад.
  
  Их взгляды бешено метались от переполнявшей тело и сердце агрессии. Два очень любящих человека превратились в машины для избиения друг друга.
  
  — Ты — эгоист! Всегда был и останешься эгоистом!!! — Алиса пристально следила за его руками и движениями фигуры, чтобы не пропустить его бросок или удар. Мартин ничего не отвечал, он только громко сопел и тоже держался от нее на расстоянии, готовый пресечь любую попытку наступления.
  
  Он сделал еще шаг назад и почувствовал, что уперся ногами в закрученные канаты боксерского ринга, пощупал рукой — нет, это край журнального столика. Алиса с каждым его шагом назад двигалась за ним, сохраняя дистанцию в метр. И тут Мартин делает оплошность — зная, что где-то там должен быть диван, он отрывает глаза от «истерички, не дающей по выходным», чтобы точно не оступиться — Алиса отводит руку за себя и раскрывшейся пружиной прыгает вперед. В полете ее рука медленно движется навстречу лицу Мартина, который начинает поднимать свои круглые ошеломленные глаза наверх, но уже поздно — Бац! Первый выстрел остался за прекрасной половиной человечества, символизируя ее бесстрашие, скорость, ловкость и безошибочную женскую интуицию!
  
  Но это была ложная победа. Оскверненный первым поражением Мартин какое-то время еще сдерживал натиск шлепков по лицу, пытаясь руками схватить ее за запястья («Ведь я же мужчина! Мужчина не бьет женщину!»), но после того, как она начала кусать без разбору и свои и его руки (клацая в воздухе зубами, как бешенная собака, если он вовремя успевал отвести эти руки в сторону), Мартин опять отшвырнул извивающееся тело и уже не подпускал к себе, откидывая ее пощечинами на исходную позицию. Он вошел в азарт! Сделал пару шагов назад, давая понять, что сейчас ей не поздоровится, и побежал на Алису с диким воплем через всю комнату, размахивая руками и ногами, как обезьяна.
  
  Алиса прижалась к стенке, закрыла глаза одной рукой, а грудь другой, думая, что получит еще порцию ударов («Ногой в печень или не осмелится?»). Мартин, при виде такой жалкой картины оскалил зубы в злобной усмешке и сперва громко зарычал на нее, после чего начал плевать ей в лицо, все так же размахивая руками для запугивания («Боишься, скотина!? Бойся! Ха-ха!»). Алиса не могла шелохнуться и только шевелила пальцами, размазывая его слюни по своим щекам. Мартин схватил ее за руки, перетащил обратно к столику и нанес последний сокрушительный удар, от которого пепельница перевернулась в воздухе, вывернула свое содержимое наружу, и Алиса упала на диван. Волна нахлынула…




velvet- 07.04.2005