Диссертация валялась на столе и всей убогостью своих нескольких измятых листиков намекала на неминуемый пиздец. Гриша растеряно смотрел на своё ебанутое, в большинстве своём – спизженное детище, как наверно, смотрит каменщик на покосившуюся стену или врач на уродливую жертву своей неудачной пластической операции. Осторожно, словно копаясь палочкой в говне, Гриша поднял один из листиков и внимательно вчитался – всё от начало до конца было полной хуйнёй. Мысль упорно отказывалась проявляться на бумаге. Раздел застрял на 12-й странице и уже третий месяц оканчивался фразой: «…кроме того, факторы влияющие на уровень фондоотдачи…». Григорий пнул от досады старинный комод и чуть было не расплакался. На полках пылились раскрытые тома и кипы копированного текста – всё было зря. За эти три месяца он перечитал все возможные книжки и книжицы: в глазах уже рябило от пиздоватых жидовских фамилий, а лица авторов – упитанных пидарасов и бородатых ахтунгов, начали являться во сне и дико хохотать. Огромный портрет деда – светила экономической мысли, смотрел на внука укоризненно, как бы говоря: «фавлёныши вы все без дедушки…». Не давала результата даже водка – в голову лезла какая-то пьяная хуйня и начинала раздражать загнанного в угол ассистента…

Гриша бросил пить и совсем перестал дрочить – жизнь медленно покидала его. Осунувшимся и похудевшим на два размера приходил он на заседание кафедры, и спрятавшись за фикусом, затравленно глядел на коллег. Пиздёжь заведующего всё больше и больше начинал заёбывать, а снующие туда-сюда сиськастые и не очень студентки-аспирантки просто бесили, однажды на паре он не удержался и даже послал на хуй надоедливую пилотку. Не стоит и говорить, что подобное поведение никак не вязалось с доктриной ВУЗа, как в принципе и со всей образовательной системой.
Мысль о том, что доцента ему не видать день и ночь подтачивала Григория, всё больше и больше склоняя его к суициду… Однажды, идя вечером после очередной неудачной попытки выебать ахуевшую и призрачную музу науки, Гриша окончательно решился…
- Нахуй такую жизнь! – и импульсивно дёрнулся под колёса проезжающего автобуса. Дальше было темнота и отчаянный рёв клаксона…

Гриша вскочил с замусоленной кровати – во дворе ожесточённо сигналил ведомственный автобус, призывая рабочих вставать и пиздячить на работу. Одно за одним начали загораться окна – общага оживала. Гриша накинул дермантиновую куртку и выскочил из тёплой гостинки в тёмное, морозное декабрьское утро. В салоне ЛАЗа уже сидели знакомые мужики, похмелялись и резались в домино.
- Привет, Гриша! Портвейну хоч? Гриша кивнул и расслабленно сел на своё любимое место – на колесе. «Ебать, какая хуйня приснилась, слава богу, нихуя себе, НЕДАЙБОГТАКОЕ!», - и облегчённо вздохнул. Собрав по дворам ещё с десяток мужиков, автобус победоносно заурчал и попиздячил  ещё пустыми утренними проспектами по направлению к «1-му депо».