Бабка Агафья тужилась на унитазе уже пятый раз за день. Трясущиеся старческие руки комкали клочок бумаги, четыре раза оставшийся неиспользованным. Вновь она мучилась от запора и корила себя за то, что снова не удержалась: съела целую миску сухариков во время своего любимого сериала. «Мне бы ревень, - сокрушалась бабка Агафья. – как назло, не запаслась…»

Наверху раздался грохот. «Снова нажрался, чёрт проклятый, - думала старушка. – Музыку свою иродскую завёл, паразит!» Ревущая музыка субботними вечерами не давала Агафье покоя, и сколько та не воевала с соседом, тот упорно продолжал включать центр на полную мощность – особенно, когда бывал пьян.

«Willst du bis der Tod euch scheidet treu ihr sein fur alle Tage...», - раздавалось наверху.  Неожиданно бабка Агафья почувствовала тянущую боль в кишечнике и через мгновение наступило облегчение. Старушка не поверила своим глазам – в сером отверстии унитаза плавало несколько бурых ноздристых котяхов. «Хорошо-то как!» - вздохнула она. Даже «адская музыка» не могла омрачить её радости.

Через неделю история повторилась. Как ни следила бабка Агафья за своим рационом, запор неумолимо угнетал её седьмой день. Вздыхая, она то и дело прислушивалась к ощущениям в животе, не чувствуя никакого позыва испражняться. В такие моменты её раздражало всё: тикание часов, мяукание кошки, стуки открывающихся дверей в подъезде. Старушка про себа чертыхнулась: сверху громко задвигали стульями. Нарастающий гул голосов свидетельствовал, что у соседа гости. «Опять собрались, - негодовала Агафья. – Потом весь подъезд какой-то травой обкурят… Сатанисты чёртовы!»

«Willst du bis zum Tod der Scheide sie lieben auch in schlechten Tagen...» - как гром взорвались наверху жесткие аккорды. Громкость была невыносимой: бабка Агафья схватила швабру и подняла её черенком к потолку. Не успев постучать, она вдруг напряглась, бросила швабру и, сжимая ладошками свои дряблые ягодицы, быстро прошаркала к туалету. Не успела бабушка спустить рейтузы, как жидкие каловые массы заструились в унитаз, едким запахом наполняя туалет. Агафья была довольна - еще целую неделю она не знала хлопот.

- Кого ещё там принесло?! – раздался хриплый голос.
- Сынок, это я… соседка твоя, с квартиры снизу, - старушка нерешительно топталась перед дверью.
Дверь распахнулась, представив взору соседки заспанную опухшую физиономию парня лет двадцати. Парень недовольно смотрел на бабку Агафью, не предлагая пройти в квартиру.
- Сынок, я… это… мне уж больно музыка твоя понравилась, которую в прошлую субботу заводил. Можешь нынче опять эту пластинку поставить?
- Какая музыка? – парень вытаращил глаза.
- Ну та, что вчера у тебя играла. До сих пор помню, громко так. И пели словно бы не по-нашему, «духас» да «духас»…
- Чё, в натуре понравилось?! – мрачно хохотнул парень. – Да у вас вкус, я смотрю, музыкальный!
- Так как, сынок? Заведешь пластинку-то?
- Да нет у меня настроения, - парень поморщился, схватив себя ладонью за лоб. – Не до музыки мне.
- Тебе плохо, что ли? – засуетилась старушка. – Дак у меня чикушка есть, могу попозже принести, подлечишься…
- Чикушка? – парень, оживившись, почесал шею. Он по-прежнему не понимал, чего это соседка, не дававшая ему проходу, так потеплела и расщедрилась.
- Ну да, - закивала бабка Агафья. – Отмечали дочки приезд, вот и осталось.
- Хорошо, - ухмыльнулся он. – Пойду патефон настрою.
Агафья поспешила к себе в квартиру.

Присев на унитаз, она стала отчаянно тужиться, хотя и делала это больше по привычке, зная, что сейчас раздастся грохот музыки, которая так кстати стимулировала сокращение стенок кишечника. Вскоре загрохотала уже знакомая старушечьему слуху мелодия. В животе у Агафьи забурлило, кал пастой стал выдавливался из её задницы, колечком опускаясь в подкрашенную мочой воду унитаза. Долгожданное облегчение наступило: зажав нос, старушка наскоро подтёрлась газетой и поспешила на кухню. Вытащив обещанный магарыч из заначки, она поднялась наверх и надавила кнопку звонка.

- Спасибо тебе, - сказала она, едва дверь отворилась. – Держи вот, сынок...
- Ага, - пробасил парень, взял бутылку и захлопнул дверь.
Бабка Агафья тихонько спустилась к себе и стала готовить себе ужин - теперь, когда есть такое средство от запора, её совершенно не тяготил этот недуг. Разобрав кровать после программы новостей, она приготовилась умиротворённо заснуть. Но тут музыка снова зазвучала наверху. «Старается», - улыбнулась про себя старушка. И тут же почувствовала знакомую тяжесть в животе. Резко поднявшись с кровати, она босиком посеменила к уборной, но на этот раз природа была неумолима – котяхи вылезали сами собой, оседая в начёсанных панталонах. Некоторые выпадали из-под панталон и мягко шлёпались на старенький линолеум в такт барабанным ударам:

Du
Du hast
Du hast mich…

Пока играла музыка, бабка Агафья корчилась от боли в животе, валяясь на измазанном раздавленными котяхами полу. Позывы к дефекации превратились в агонию. Проклятия с шипением вырывались сквозь стиснутые зубы. Несколько минут старушка билась седеньким затылком о пол, вминая в линолеум каловые массы. Через несколько минут всё было кончено: Агафья умерла от болевого шока. Музыка играла до одиннадцати. В приоткрытую форточку тихо вплывали едва заметные клубы дыма марихуаны, нежно окутывая синеющее старушечье тельце.