Зыркая во все стороны любопытными глазёнками, женщина прикрывала ладошкой, едва проклюнувшиеся шпеньки волос на неравномерно побритой голове. Дурашливая улыбка и непосредственный глуповатый взгляд  придавали её лицу наивно-дебиловатое выражение.      
  - И сестра мне постоянно говорит, нечего тебе с ним делать, мало ли что с тобой может ещё произойти, и дочка тоже ругается – капризным тоном протянула Таня.      
  - Вот видите, доктор, что он со мной сделал, это он от ревности. Серёга грузчик с третьего этажа полтинник занять заходил, а он говорит, что я трахаюсь с ним пока его нет, а как с ним трахаться то, когда полдома знают, что тот импотент. Всё равно не верит, не чего, говорит, вообще с этим хмырем поганым разговаривать, а я ко всем добрая. А он меня  за это связал, абкарнал всю, ремнём настегал, а потом ещё и прощения просить заставил.        
   - А ты не пыталась с ним расстаться? – сдержано спросил врач.
   - Конечно, хотела, я же не дура, понимаю, что с ним находиться опасно, но он меня очень любит и не уходит, - кокетливо хихикнув, ответила Таня.    
    - Вы знаете, как я мучаюсь в жизни, сестра одно скажет, я сделаю, он другое, а я ему тоже перечить не могу, и дочь туда же командовать, а я никому не отказываю, так у меня в голове от этого беспорядок делается, от этого я и заболела и к вам попала.  
   - Но я не жалуюсь, вы не подумайте, мне здесь хорошо, все меня жалеют, внимания много уделяют, но уже по дому скучаю.  
   - Ладно, Таня можешь идти, тебе пора на группу – отправил её доктор, что-то записывая себе в блокнот.
   - Ой, побегу скорей, сегодня Лиза вести будет, мы с ней даже рисуем, она меня и после всех оставляет, не то, что Паша, вечно меня торопит, и краски мне старые подсовывает.  
И она заторопилась неуклюжей походкой подростка к двери кабинета.  
   Женщина тридцати четырёх лет.
Группа больных приобрела вполне устойчивую динамику. Арттерапевтические техники  сближали пациентов, открывая доступ к их внутреннему миру, и лишь безобидная Таня своими капризами и стягиванием внимания на себя, доставляла Лизе самую большую трудность в работе.
   - Я не могу писать в сортире без дверей, на меня тётеньки смотрят – пищала она, в надежде, что Лиза сводит её в служебный туалет.
И действительно, много времени и себя лично отдавала Лиза, жалея эту пограничную пациентку, несуразно потерянную в себе и обществе. Подобно строителю, помогала она выстраивать разрушенное Я….  
   Время посещений.
Пятнадцатилетняя дочь с усталым взглядом и ссутулившимися плечами напоминала, списанную цирковую лошадь. Она тихим, но настойчивым голосом объясняла инфантильной маме, почему поменяла замки в двери.  
   - Ну, Кать ты что, а может он исправиться, я теперь доктора слушаю и знаю как себя   вести нужно – по-детски рассуждала Таня.    
   - Мама, - не выдержав, повысила голос девочка, - я не хочу, чтоб он трогал меня, щипал мою грудь и мне не приятно, когда он прижимается ко мне сзади пока я мою посуду, начинает елозить и  дышать мне в ухо вонючим ртом.  
- Тебе показалось Катя, он просто тебя так развлекает, чтоб ты по мне не скучала – искренне предположила Татьяна.
- Мамочка, милая -  умоляюще попросила дочка, -  забудь о нём, лучше вспомни, как он запер тебя в ванной и брызгал дихлофосом под дверь, вопя, что щас живенько выведет всех тараканов из твоей головы. Я думала, тебя  потом скорая не откачает, его самого давно в больницу нужно, а он тебя довёл, а сам ни за что идти не хочет, жаль, что его силком забрать не имеют права.
Растроенно закусив губу, Таня промямлила, -  мне на ужин, запеканку есть пора, -  и ушла, не сказав до свидания огорчённой Кате.                                                                                                           Через пару дней у Тани появилась новенькая мобила. Она отворачивалась от всех или пряталась под одеяло, отправляла  бесчисленные смски, после чего долго и мечтательно разглядывала стену. Гражданин Украины не хотел терять заветную обитель. Он разогревал Танины чувства на сковороде внушаемости и зависимости. Псевдолюбовь, как  галлюцинация в режиме смс.
   Бои за Таню давно стали без правил.
   Ноябрь ударил по городу первыми морозами. Таня прыгала на тонкое стёклышко первого льда, оно раскалывалось под ногами, и женщина радостно смеялась. Ей сегодня было особенно хорошо, Лиза её стала больше хвалить и она сама чувствовала себя увереннее, ну, а самое главное, что её так радовало, это было ожидание свидания с её любимым. Она молчала целых два дня, что для неё было не выносимо, ибо она хотела поделиться со всеми, какой он умный и ради неё нашёл способ прийти к ней в сквер при больнице. Только он сказал ей, что это их тайна, и она должна её сохранить. Лиза научила её быть сдержанной и терпеливой. И она выдержала.      
   - Я заберу тебя в среду, и мы поедем домой - взяв её за ладонь, сказал Митя.
   - Хорошо, что ты отвезёшь меня домой – улыбнулась Таня.
   - Я останусь с тобой, а вещи вечером перевезу – уверенно заявил её ухажёр.  
   - Нет, ты будешь жить пока отдельно, но мы можем встречаться, когда захотим – неожиданно спокойно сказала она ему.
Его лицо перекосила судорога, в нижнем веке едва заметно задёргалась жилка, но он сдержался и спросил, -  как ты тут вообще, всё ли нравится, как врачи?
   Я уже лучше, а врачи здесь вроде, как и не врачи, она точно не знает. Вот, например, Лиза даёт ей лепить и рисовать, и даже спектакль они ставили, потом много  разговаривает, после чего у неё в голове становится больше порядка. Пётр Никитич выписал ей таблетки, но не очень много и в последнее время стал с ней шутить, говорит, что Лиза с ней столько занимается, потому что она ему почти невеста. Типа по-родственному – это она уже прихвастнула, всё-таки старые привычки не могут исчезнуть насовсем.
   Митька понял, что теряет своё монопольное владение ею, злоба и  мстительная ненависть охватила его мелочную душонку.  И ещё один вероломный вариант возник в его не здоровом мозгу. Если не будет той, что его так бесит, то он может утешить дочку. Критичность его мыслей вытиснилась его яростью.
   Он поправил жёлтый с красными бабочками шарф у неё на шее. Оглянулся по сторонам, играясь его кончиками. Быстро перехлестнув их между собой, он стал стягивать шарф на тонкой шейке. Таня хрипела, давилась, глаза изумлённо выставились вперёд. Беззащитные ручонки хаотично колотили по сторонам. Он немного отпускал её и тогда, она, глотнув немного воздуха, начинала срыгивать и оседать на землю. Поймав животный испуг в её лице, он снова перетягивал её шею, её конвульсии рождали в нём ощущение наслаждения. Её искажённое  болью и страхом лицо приносило ему большее удовольствие, и даже оргазм  не  мог с этим сравниться.  
    Она не была похожа на самоубийцу, несмотря на примотанное к забору  висящее тельце. Таня слишком сильно любила жизнь. В своём по детски добром мире, она не замечала её убогости.    
    Глухие стены больницы не выдали миру правды, впрочем, она ему была не нужна. Главный врач знал, что рано или поздно произошло бы что-нибудь подобное, ему было жаль, что это случилось здесь, а не в привычной для Тани среде. Такие как она всегда жертвы.
   И только Лиза, по неопытности верившая, что можно помочь всем юродивым, долго плакала над рисунком Танечки – маленьким  розовым вьюнком, который без опоры сильного и надёжного растения, упал на землю и распластал свои хилые листочки….