Леха с детства мечтал стать трассовиком, не тем, кто всегда на тросу, а настоящим, как его отец. Еще школьником, в любой удобный момент, отец брал его с собой в рейс, – Мой напарник,- хвастался перед холостыми водилами, наливал пива, да и первую женьшину, проститутку снял ему отец – его идол и бог. Теперь, от него остался только Камаз и много водительской мудрости, пригодной только на трассе.
Зима, третья ездка на Магадан, с металлоломом, выгодное дело, выгодней чем уголь, артели хорошо платят за рейсы, японцы хорошо платят за металл.
Хронически хотелось спать, но выспаться, ведь как известно, можно и на том свете, поэтому Леха ходил в рейсы без ночевок, до мультиков, все трассовые байки, про женьщин в белом, и черных собак, всего лишь плод воображения уставших от недосыпа водил – мультики.
- Работа работой, в лес не убежит, приеду, сразу на ремонт, сколько можно дизель тиранить, давки маловато, масло жрать стал, одна радость – новая резина - вкруговую.
Раз поворот, следующий, здесь Колька разбился, здесь Славка, здесь сам чуть не улетел, каждый, поворот - чья то жизнь, на обратном пути надо помянуть, всех, кого знал и не знал, так отец учил, так сына научу.
Сколько историй, сколько людей - здесь прошло и проехало, на этом ручье, как-то летом,
под шашлык впервые выпил водки, блевал с непривычки, а на этом пятаке водил доставал медведь, попрошайка, ходил с протянутой лапой и клянчил пожрать, потом видать какой то турист ссыканул, недопонял намерений,  застрелил бедолагу.
А тут был лагерь, сталинский, еще шпаной малолетней, сюда на мопеде ездили, раскапывали неглубокие братские могилы, доставали черепки, выламывали зубы, потом,
девченкам, на танцах, вместо семечек, мы ржали, они ревели. Всяко было.

Старый Камаз, видимо решив, что именно здесь удобно, подумав, что здесь его последний
приют – немногословно застучал, своим сердцем, дизелем.
- А чтоб тебя, недотянул, сам ведь виноват, давай давай, вот он и дал, клина!
Термометр, за лобовым стеклом, на дворнике, жестоко показывал минус пятьдесят пять.
- Да не душно.
Выпрыгнул из кабины.
Надо снимать баллоны, костерить, греться, но так долго выкраивал на новую резину, так жалко ее палить, да не уж то не пройду сотню верст, там глядишь и подберет кто, обидно так стало, до слез, сколько эта дорога крови попила, что  ж тебе сука все - мало, мало тебе костей, ничего, моих не дождешься - показал трассе кукиш Леха. Надо было идти, только  куда, тут одно из двух, либо обратно, либо вперед,  эх - знать бы прикуп, куда ближе уже и не сообразишь, да и какая разница, все одно - надо идти, еще раз оглянулся на Камаз, пошел, ног не чуял, запыхался через версту, дышать стало нечем, опустился на колено, отдышаться, и рвануть, дальше, быстрее, к теплу и людям, закричал, глядя куда-то в небо, на лицо падали снежинки, щекотали шеки, таяли на глазах.
Снег, на самом деле, такой теплый, пушистый, как оренбуржский платок матери,
снежинки падают, манят – приляг, отдохни, совсем немного, пять минуток, полежи и иди дальше, - лег на обочину, как же тепло и хорошо, и куда я дурак торопился, куда мы вечно спешим?
- Спи, спи, баюкает зима, - засыпай, -  вторят ей лиственницы, усни, хороший мой,- поет трасса.

Леху нашли только на следующий день,засыпало снегом, спал, такой спокойный, улыбался……