Мысль забраться на гору с самого начала показалась крысёнышу невыполнимой. Он наблюдал за людьми, высунув из норы острую морду, смотрел на их огромные ноги, размеренно проносящиеся мимо его убежища, с гулким стуком втыкающие подошвы в мягкую землю, вдавливая в неё травинки и шелуху от семечек; они несли на себе грузные, неповоротливые тела, поминутно заслоняющие солнечный свет, несли их в сторону огромной горы, склон которой был подёрнут дрожащим маревом горячего воздуха, струящегося ввысь от раскалённого летним солнцем асфальта. Отдаляясь, человеческие фигуры переставали казаться огромными и пугающими, но крысёныш знал, что несмотря на кажущуюся неуклюжесть, ноги людей могут становиться быстрыми и беспощадными, особенно при виде таких, как он, - невозможно было забыть, как они пинали, давили и топтали у него на глазах его маму, так и не успевшую добежать до норы, как она кричала, а он только и мог смотреть широко раскрытыми блестящими глазами на эти взбесившиеся живые столбы, с ужасающей силой бьющие живое тело матери, только лишь за то, что она попалась людям на глаза. Последний удар отшвырнул её переломанное тело куда-то за пределы этого мира, и больше никогда крысёныш его не видел. Несколько дней он ждал, что мать всё-таки вернётся, он засыпал в надежде обратить всё происшедшее в сон, но мама не приходила, а чувство голода становилось всё мучительней.
Именно тогда у него и родилось решение залезть на гору, где люди были маленькими, и где он смог бы им отомстить. Крысёныш видел, что люди вырастали только оттого, что спускались вниз, - вдалеке же они были размером с него самого, и он знал, что сделает с первым из них, когда доберётся туда. Гора манила, и обещала избавление от постоянного страха перед огромными, заляпанными грязью и кровью мамы ботинками, но больше всего крысёныш жаждал мести.
Он выждал, пока не утихнет дрожь земли от шагов людей, выскочил из норы, и понёсся в сторону заветной вершины, откуда спускались маленькие человеческие фигурки. По мере приближения к основанию горы, крысёныш чувствовал, что он поднимается над землёй, стебли травы уже не колотили по влажному носу, а путались между когтистыми пальцами, мир вокруг стремительно уменьшался, а он же, напротив, становился огромным; оглянувшись на бегу, крысёныш увидел свою нору - теперь туда не поместилась бы даже одна его лапа. Внезапно он ударился мордой во что-то мягкое, и резко остановился, разглядывая препятствие. Им оказался человек, ростом чуть выше его - это от того, что он не успел спуститься с горы, подумал крысёныш, и тут же вцепился ему в горло зубами. В рот плеснула горячая кровь. Люди, оказавшиеся рядом, с криками бросились врассыпную, а крысёныш повалил человека на траву, и яростно грыз его тело, сучащее ногами, обутыми в ботинки, очень похожими на те, которыми убивали его маму.
Человек очень скоро перестал кричать, теперь за него кричали другие люди, наблюдающие за всем издали, - крысёныш привстал на передних лапах, задрал к небу окровавленную морду, и оглушительно заверещал от переполнявших его эмоций. Тут он почувствовал, что вновь начинает расти, тело стало невыносимо тяжёлым, ноги его задрожали, силясь удержать над землёй туловище, земля стала вязкой и горячей, как расплавленная резина; крысёныш взвизгнул и рванулся вперёд, но передние лапы его уже не слушались, - он закрутился на месте, роя землю задними, и втыкаясь мордой в траву. Меркнущим сознанием он успел разглядеть падающее на него небо, меняющее цвет с синего на тёмно-коричневый, с прилипшим на него фантиком от конфеты, которую он съел вчера, обнаружив её прямо у входа в нору, какая же она была вкусная, подумал крысёныш, и в этот миг небо накрыло его.
Крысёныш лежал на боку, уставившись выдавленным, залитым кровью глазом на пылающее в высоте солнце, тёплый ветер ерошил густую шерсть там, где она ещё не слиплась от вытекающей крови, так ласково, будто язык матери, вылизывающей его перед долгим, безмятежным сном.