Чтобы при жизни стать зверем, и после смерти Мёртвый Бог послал меня на землю убивать людей, я беру двухмесячного ребёнка и немецкие плоскогубцы, и начинаю сдавливать до синюшных гематом его пухлые щёчки, а когда лицо ребёнка становиться похоже на раздавленный чернослив с треснувшей кожицей, я хватаю его жиденькие волосёнки и начинаю выкручивать ему голову, слушая, как с хрустом ломаются несформировавшиеся позвонки, и, натянув жгутом скрученную шею, полную кровавой мешанины переломанных позвонков и разорванных мышц, разрезаю натянутую кожу садовым ножом, - месиво выплёскивается мне на лицо, и я благодарю Бога, пославшего кровавую благодать каждодневно есть живую детскую плоть, неиспорченную ядом людского скотства, и, чтобы мясо было слаще, приходится сначала до смерти забивать визжащего, катающегося по полу ребёнка тяжёлой плетью, скрученной из ржавой колючей проволоки; а когда он, истерзанный, затихнет, и станет тоненько всхлипывать, надувая ноздрями кровавые пузыри, то следует переложить его в морозилку, и через пять минут вытащить его оттуда, оторвав с мясом примерзшие участки кожи, после чего поместить его на разогретый противень, предварительно выдавив ему в глаза лимонный и чесночный сок: он должен протечь до мозга и придать ему острый привкус, которого я добиваюсь, экспериментируя с приправой для жаренных детей, но всё дело именно во вкусе мяса приготовленного ребёнка: если дитё запечь живьём, медленно, следуя вышеописанным инструкциям, то мясо его будет нежнее и слаще, нежели труп ребёнка, просто убитого топором по голове. А вкуснее всего, скажу я вам, именно сырое мясо свежезабитых молочных детей, у которых ещё и зубов-то нет, - такой деликатес нужно есть прямо живым: выдирать желтыми прокуренными зубами сочное мясо, брызгающее кровью, из живота, сгрызать его с детских рук, наслаждаясь диким криком терзаемого клыками младенца, а потом хватать рукой за мягкий затылок, и бить, бить головкой о твёрдый угол стола, вышибать глаза, разбивать рот, нос, а потом положить ребёнка на пол и раздавить ему ногой голову, как дыню. И всё это нужно делать в угоду Мертвецу, которому ничего не нужно, кроме человеческой смерти. И я буду делать так до этой самой смерти, потому, что верю - Господь любуется моими дарами из костей и внутренностей растерзанных детей, которые я развешиваю на крышах домов, чтобы их видел с неба Бог; он видит, и даёт мне веру и силу продолжать нелегкий путь становления при жизни мёртвым зверем, которого ждёт бессмертие и возможность поступать так, как хочет Огромный Мертвец, бывший раньше всех, и который всех нас переживёт.