Шоколатки очень фкусный и любимый многими продукт. Так, во времена Кристофора Колумба считалось, что шоколат лечит понос, дизентерию и ослабление потенции.
А я не ем шоколат. И насрать мне на понос с дизентерией. А чтобы хоть чуть-чуть ослабить свою безумную потенцию, мне приходится курить болгарские сигареты. В них свинца побольше.
В 1987 году я учился на втором курсе института. Ну как, учился: перед весенней сессией мы, с одним моим другом, делили первое и второе место среди кандидатов на отчисление. По вероятности отчисления нам не было равных на факультете, а может и во всём институте. Может и в мире. Не горжусь, просто факт беографии. Приближалась сессия, а мы к ней не подходили и на сто километров. Правая нога декана уже со скрипом оттягивалась назад для дачи мне пинка под жопу. Но, повторюсь, была весна, пели птитсы, нужны деньги. И мы устроились работать на кондитерский комбинат имени вдовы вождя пролетариата старухи Крупской. Платили нам рупь-пятьдесят за смену. В ночную смену - двойной тариф, в ночную в выходные дни – четверной тариф.
Нас поставили упаковщиками шоколадок и предоставили каморку в цеху. Шоколатки поставлялись на Кубу, и мы запечатывали коробки с шоколатками в полеэтилен с помощью специальных паяльников, чтоб они не промокли на корабле. Оборудование в цеху было вполне антикварное, но ухоженное. Полы для простоты уборки, и чтоб мазут не растекался, посыпали опилками. Тараканов было немного, но они были толстые и борзые. Старый кладовщик Пётр Иваныч сразу предупредил нас: «Шоколат не жрите, а то будет заворот кишков. Только «Молочные» и «Школьные» канхветы. В этом кране - кипяток, вон там – какава, вон там – сахер». В общем, в цеху было всё для полноценного питания, а шоколат действительно никто не ел.
Один раз выходим с фабрики после ночной смены, прошли последнюю проходную. Сразу после нас через проходную прошёл какой-то дуст, по виду тоже студент. Его обшмонали как положено, он выходит на улицу, лезет куда-то к себе в ширинку, достаёт оттуда конфетку и начинает её жрать и приговаривать: «Ха, долбоёбы, не нашли не хуя! М-м-м, как фкусно бля, м-м-м!» Жрёт, кароче, свою канфетку. Мы как заржём! А вы видели такую хуйню? Восемь часов иметь возможность непрерывно жрать в цеху конфетки, но одну конфетку спрятать в трусы, тащить жопой через две проходные, под угрозой быть пойманным и уволенным с работы, и сожрать конфетку сразу за воротами… А может он и не студент был. Может ПэТэУшник просто.
Мы с другом не ели шоколат, мы его пиздили и несли в массы. Мы запечатывали шоколатки «Дюймовочка» в длинные полосы полеэтилена, обматывали этими полосами свои туловища в районе, где должен быть живот, сверху надевали одежду, куртки и так проходили через две проходные: одна в цеху, другая на территории. В результате, в нашей комнате в общаге всегда был запас шоколадок. Даже, когда утром из комнаты уходили все бабы, у нас ещё оставалось несколько килограмм прекрасных шоколадок «Дюймовочка».
В один из выходных дней мы решили не по-детски заработать бабла и вышли в ночную смену на четверной тариф. Предыдущая смена хуячила на экспорт батончики. Да не простые. Экспортные батончики шли с ликёрной начинкой, типа «Бэйлеса», сливочная такая. Бапки-упаковщицы разламывали батончик пополам и – чмок-чмок,-высасывали начинку, остатки батончика - хуяк в ведро. Так, к концу смены возле каждой бапки было по полному ведру высосанных батончиков. Надо было бап из нашей группы привести попрактиковацца. Короче, бапки, пьяные в гипс, съебали на четвереньках. Кладовщик Пётр Иваныч рассказал нам очередную историю, что «бабы щяс все какие-то плоскозадые, а вот у него наоборот была одна балерина и он так классно йебал её и в рот и в жопу», и тоже ушёл. На весь цех остались только мы с другом и бапка-вахтёрша.
Мы поработали пару часиков в своей каморке и решили сделать кофе-паузу. Выходим в цех, а там пиздец! Весь пол залит толстым слоем горячего шоколада. Там была такая хуйня, типа бетономешалки, кубометра на три. В неё сверху по транспортёрам засыпалась вся шняга: перемолотое какао, масло, сахар, сухое молоко. А снизу по трубе выходил горячий шоколат и шёл дальше, на формовку. Так вот, трубу кто-то умный закрыл, и шоколат полился через верх этой мешалки. Мы, как гиббоны, допрыгали по стенкам до вахты: «Там…пиздец…льёцца на пол…всё в шоколаде!» Вахтёрша аж проснулась резко: «Што! Опять?» и поковыляла открывать задвижку.
Операцыя «Шоколат» была проведена нами в блестящем стиле за полчаса под руководством опытной вахтерши. Мы собирали шоколат с пола фанерками в вёдра, вёдра выливали обратно в мешалку, и так, пока не собрали с пола весь шоколат вместе с мазутными опилками, песком, борзыми тараканами и всем, что обычно валяется на полу. Крупные наполнители, типа ветоши, мы, конечно же, выбрасывали. Особо крепким тараканам так же удавалось вырвацца из сладкого плена и они разбегались в разные стороны, как арахис в шоколаде, с застывшими в разные стороны усиками. Остальные, попав в горячий шоколат, теряли всю борзость и смотрели на нас грусными глазами, типа: «Нам нельзя в мешалку, мы там погибнем».
Мы перестали пиздить шоколатки. А покупать их мы даже никогда и не начинали. Ещё долго после этого случая, когда я видел девушку, отламывающую, манерно отставив пальчик, дольку шоколада, я представлял себе, как захрустят на её зубках останки моих знакомых тараканов. Опилки хуйсним, они неживые, просто на полу валялись. А тараканы ещё вчера зажигали.
Потом мы ушли в армию и пропорции ингредиентов для приготовления настоящчего русского шоколада были мной безвозвратно забыты.