Красноармеец Трегубин, худощавый восемнадцатилетний юноша в буденовке и застиранной гимнастерке стоял на посту. Слегка опираясь на винтовку, он как идола разглядывал седовласого, но с молодым лицом командира отряда Сметанникова, дремавшего, прислонившись спиной к колесу тачанки. Иногда Сметанников открывал глаза и сосредоточенно вглядывался куда-то вдаль, и тогда Трегубину казалось, что из глаз командира исходят голубые лучи какой-то неведомой природы.

Солнце, покачиваясь, встало в зените и бойцы, привыкшие к ночному образу жизни, стали укладываться спать. Легкий ветерок шевелил края черного знамени со странными символами, красное знамя на соседней крыше неистово било краями по ветру, словно отказываясь терпеть такое соседство. Начинался жаркий июньский день.

Под вечер Трегубин сдал пост и направился в штаб, чтобы узнать, когда командир обратится к бойцам с речью. На двери штаба было наклеено объявление, сообщавшее о времени собрания отряда. Оставалось еще полчаса и Трегубин решил побродить по окрестностям, чтобы размять затекшие ноги.

Трегубин в который раз думал о том же. Он никому не смел признаться в этих мыслях, но и отогнать тоже не мог. «Партии, конечно, виднее», - думал он, - «но как-то, все-таки, не по-людски это. Так нельзя, даже во имя счастья трудового народа. Я готов жертвовать собой, но…»

Мысли его прервал сигнал командира. Волна непонятной субстанции пощекотала корни волос на голове Трегубина и позвала его к штабу. Молодой боец знал, что противиться бесполезно и поспешил повиноваться сигналу, пока не пришла БОЛЬ.

На пороге хаты, служившей очередным штабом отряда стояла деревянная скамья. На нее уже встал командир, облаченный в черную сутану с капюшоном и творил обряд ОБРАЩЕНИЯ К СИЛЕ. Рядом стояла его любовница, жена подполковника Одоевского, семья которого – она и трое детей были захвачены отрядом месяц назад в одном из сел, из которых отряд вычистил белогвардейскую скверну. На ней было нечто наподобие черной открытой туники с вырезами по бокам. Ее карие глаза матово поблескивали, большие ключицы неестественно натягивали кожу на плечах, и вся она напоминала чем-то большую хищную рептилию. Имени ее никто в отряде не знал и женщину было принято называть «любовницей командира». Такая же седовласая, как и Сметанников, она выглядела так, что невозможно было определить ее возраст. Если бы человек мог жить тысячу лет, вероятно, он выглядел бы так же как она, годам к пятистам.

Немного поодаль стояла ее белокурая шестилетняя дочь в белом платьице. Двое других ее детей понадобились для предыдущих обрядов перед серьезными боями.

-    Товарищи бойцы! – обратился, наконец, командир к отряду, сняв капюшон:
-    Настало время еще одного серьезного испытания для нас. Орды нечисти, окружают республику, стараясь покорить народ своей воле. Во многих селах и городах сейчас голод и тиф. Белогвардейские генералы окончательно отвернулись от народа и устроили пир во время чумы. Партия пролетариата возложила на нас ношу, которую мы все приняли добровольно – доказать их богу мечом свою правоту! Революция уже вскрыла сущность христианской «доброты» и ей они более не могут прикрываться! Мы все были свидетелями ужасных преступлений этих пережитков прошлого, именующих себя «голубой кровью». Да и кровь у них никакая не голубая, в чем мы с вами уже неоднократно убеждались.

С этими словами он подбежал к дочери своей любовницы и полоснул ей по груди кинжалом. На лице девочки было выражение удивления – она не успела почувствовать боли.
-    Голубая кровь? – спросил он у бойцов, поворачивая к ним перепачканное кровью лицо.
-    Никак нет! – хором выпалили тридцать молодых глоток.
-    Мизик вобалд?
-    Лигаз кул!

СИЛА стала входить в бойцов. Красноармейцы начали поспешно скидывать с себя одежду. Женщина плотоядно смотрела на мертвое тело своей дочери. Ее плоть уже наполнилась СИЛОЙ и она начала меняться.

Сметанников, ловя момент, пока еще не стал ДРУГИМ, обрывками выкрикивал концовку речи:
-    За этим леском расположено крупное село, набитое до отказа такой нужной сейчас республике пшеницей. Мы не можем оставить жителей в живых ради сохранения полной секретности отряда. В живых оставлять только детей. Они будут нужны… В этом селе довольно крупная церковь, так что бой предстоит тяжелый…

Дальше он уже не мог пользоваться человеческой речью из-за сильных анатомических изменений. Начавший покрываться серебристой шерстью Сметанников, скинув сутану, стал на четвереньки. Его голова уменьшилась, челюсти вытянулись вперед, из-под губ стали выдвигаться мощные клыки.

Отряд существ, напоминающих горилл во главе с огромным серебристым волком шурша травой, тихо двинулся в сторону леса.