…А спираль заворачивалась.

    Давно не посещал я по служебной надобности пенитенциарных учреждений. И вдруг случайно, примерно с полгода назад, встретился взглядом с человеком. Стоял на остановке «Музыкальное училище», любовался тающей листвой на деревьях и вдруг зацепился за неуловимо знакомую зелёную роговицу.
Невольно отвёл взгляд. Но потом, поддался искушению любопытством, и поднял взор. И тут же узнал тюремного мастера и любезного отца. Подошёл и по светски протянул руку. Знакомец мой скрепил рукопожатие и усмехнулся:
    - Думал, побрезгуете, сделаете вид, что не узнали.
    - Да, я и, признаться, не признал вас поначалу.
    - Я понял. Но мы же вроде на «ты». Или как?

    Как часто бывает, диалог, который начался на промозглой провинциальной улочке, возымел продолжение на малолитражной, но тёплой кухоньке. По дороге мы выяснили, что крепкого не употребляем. Взяли сладенького «Кагора». Жил мой собеседник не далеко, а на остановке ждал отнюдь не троллейбуса...    
Вспомнили мы первую встречу нашу и проникновенный разговор. Знакомец моё, всё дивился, как это он передо мной разоткровенничался. В тех местах холодных, тепло такое не в почёте. А я спокойно ему ответил, что тайны чужие слушать, это дело моё. И необычного здесь нет ровным счётом ничего.
    Потом я попросил у хозяина разрешения отлучиться, чтобы позвонить Станиславпалычу, а когда возвращался из клозета, остановился в дверях комнаты, до которой мы так и не добрались. Увидел я, составленные в углу холсты, прикрытые лёгким покрывалом. Приподнял покров и увидел пейзаж, словно из сна, тот самый, что украшал левый бицепс моего собеседника. Только тема здесь была развита, появилась масса любопытных деталей. Я прищурил близорукие глаза… но тут хозяин громыхнул табуреткой и я, смутившись, уронил ткань на холст и поспешил к столу. Однако в тесной прихожей налетел на художника. Он улыбаясь скрёб средним пальцем седой бакенбард:
    - Там всё равно старьё. Ни одной законченной. Просто уборку сегодня затеял, а холсты на антресоли не успел задвинуть. Я не пищу больше.
    - Почему?
    - Холст – это окно в мир. Не хочу я его своими руками марать.
    - Вот хотите посмотреть, - улыбка мастера стала совсем грустной, - последняя работа.
    На прикреплённом к мольберту куске фанеры белозубая дива прижимала к мясистой груди ярко-украшенную банку консервированного супа.
    Я чиркнул взглядом по центру композиции и опустил взор. Тема исчерпалась мгновенно и очень вовремя. В прихожей запел электрический соловей.

    На коврике топтался паренёк. Тугой хвост каштановых волос, перетянут жгутом. Ручка фасонного гитарного кофра в узком кулачке. Ношу привычно пристроил в знакомую нишу. Узрел меня:
    - Добрый день. Пап, есть чем вкинуться.
Услышав ответ, отец оттаял лицом и поплёлся на кухню. Проводил я паренька взглядом, вернулся к своему собеседнику и вздрогнул. Исчез матёрый зэк, которому никак не мог я до конца поверить в нашу первую встречу. Жулик – есть жулик. Опыт научил. Не доверяй! Разведёт, мозги закоптит, чтобы свою выгоду поиметь.
    Но тут, вместо битого жизнью, колониального обитателя, стоял, прислонившись к дверному косяку, человек этой    жизнью осчастливленный.
- Вот оно моё окно в мир, - сказал мастер в полголоса, и совсем по-стариковски закивал головой, - а за грехи пусть Бог наказывает, если ему за это деньги платят.