-    Володя! – кричала мне тётя Марина. – Мы здесь!
Они вместе с Леной стояли у жёлтой таксёрской «Волги» и махали мне. Обе были очень хорошо одеты – в какие-то строгие и изящные деловые костюмы явно не советского производства. На Лене был костюм красного цвета, а на тёте Марине – оранжевый.
Я закрыл за собой дверь, кинул прощальный взгляд на потрёпанное здание больницы и направился к ним. Они, тяжело переступая туфлями на огромных каблуках, бросились мне навстречу.
-    Ой ты господи! – заключила меня в объятия тётя. – Живой ли? Здоровый? Володька, ты даже не представляешь, как мы за тебя волновались!
-    Я все ночи напролёт, - обнимала меня Лена, - молилась за тебя, хоть это и не поощряется.
-    И я молилась, и я! – тётя Марина, нежно заглядывая в мои глаза, гладила меня по голове. – Я «Отче наш» наизусть выучила. Вот слушай: «Отче наш, иже еси на небеси…»
-    А батюшка, - прервала её Лена, - нам так и сказал: «Молитесь, и выздоровит отрок ваш!»
-    Да, да, - кивала тётя Марина, - хороший батюшка, душевный. Надо бы нам съездить к нему, поставить свечку за выздоровление. Ну, и вообще отблагодарить за всё.
-    Надо, - согласилась Лена. – Он нам очень помог. Да к тому же он правильный священник, в горкоме партии работал. К нему всё Политбюро на молитвы ездит.
Мы уселись в автомобиль. Тётя Марина хлопнула шофёра по спине, и мы тронулись.
-    Ты даже не представляешь, - говорила она мне, - какой суетный день предстоит нам сегодня. Сейчас съездим в церковь, а затем отправимся в ЦК ВЛКСМ.
-    Зачем? – удивился я.
-    Как? Ты не знаешь зачем?
Я не знал.
-    Фильм «Золотой Ключик» получил Ленинскую Премию. А знаешь, что такое Ленинская Премия? Это почёт, слава, уважение, счастливая жизнь…
-    И деньги, - добавила Лена.
-    И деньги, - многозначительно кивнула тётя. – Пять тысяч рублей! Рязанов с Рыбниковым уже получили. Только вы с Леной остались.
-    Я специально ждала, пока ты выйдешь из больницы, - сказала Лена. – Не хотела одной получать. Блин, Вовка, как мы с тобой заживём сейчас! Все двери перед нами открываются!
-    Заслужили, – кивала тётя Марина. – Заслужили.
В другое время я быть может и порадовался Ленинской Премии и встрече с родственниками. Но сейчас я понимал, что всё это – иллюзия, и что рядом со мной враги, которые медленно, но верно превращают меня в труп. Потому я был молчалив и серьёзен.
Я смотрел на московские улицы. Они благоухали и утопали в зелени. Рекламные щиты  предлагали молодёжи вступить в Комсомол. На них были изображены голые парень и девушка. Парень ставил девушку раком. Надпись на щите гласила: «Комсомолка обязана дать по первой просьбе! Все в Комсомол!»
Было много рекламы фильмов. Несколько раз мне попадались плакаты «Золотого Ключика», но ещё больше – реклама какого-то американского фильма под названием «Глубокая Глотка». Текст на плакатах описывал фильм как «Неувядающий шедевр мировой порнографии».
-    Это ваш конкурент по популярности, - сказала тётя Марина, заметив направление моего взгляда. – Выпустили в повторный прокат и очень удачно. Почти догнал «Золотой Ключик» по сборам.
-    Да хули, любимый фильм Суслова, - сказал таксист. – Я знаком с его личным шофёром, он мне рассказывал, что Суслов каждый день на него дрочит.
-    Да что вы! – живо заинтересовалась тётя. – А у Леонида Ильича какой любимый?
-    Леонид Ильич скандинавские любит. Особенно с писсингом.
-    Да уж, эстет!
Девушки на московских улицах были необычайно красивы. Все носили короткие юбочки, из-под которых болтались косички с разноцветными лентами.
-    Я тоже себе такую отращиваю, - с переднего сиденья повернулась ко мне Лена. – Вот смотри.
Она задрала юбку, спустила трусики и показала нам небольшую косичку, украшавшую её лобок. Косичка была недлинной, но в ней красовалась красная лента – под цвет костюма.
-    Очень симпатично! – оценил старания Лены шофёр.
-    Специальными мазями пользуюсь, - объяснила Лена, - чтобы волосы росли. Мода, одно слово. А вот мать что-то не хочет отращивать.
-    Ой, зачем мне всё это! – махнула рукой тётя. – Это молодёжные штучки, я уже старовата для них.
-    Зря вы на себя наговариваете, - не согласился с ней шофёр. – Лично мне женщины под сорок нравятся гораздо больше. А косички – это красиво.
-    Вот хорошо, что вы мне про волосы напомнили, - сказала тётя Марина. – Надо бы анал побрить. А то попы в жопу любят трахать. Нельзя опозориться с волосатой задницей.
Она пошарила в своей сумочке и извлекла на свет бритву и крем для бритья.
-    Володь, - обратилась она ко мне, - будь добр, побрей меня.
Мне совершенно не хотелось брить её, но возражать я не стал. Тётя Марина сняла с себя свою дорогую юбку, дала мне в руки бритву и повернулась ко мне задницей. Я наскоро побрил ей пространство вокруг анального отверстия.
-    Крем после бритья не нужен? – поинтересовался шофёр. – У меня есть.
-    Спасибо, - ответила тётя, - у меня свой, французский. Володя смажет.
Я смазал.
-    Лена, доченька, тебя не побрить? – спросила тётя Марина Лену.
-    Нет, - отозвалась та. – Я утром брилась.
-    Ну ладно.
Несколько минут спустя мы подъехали к одной из московских церквей. По окрестности раздавался колокольный звон. Люди собирались на службу.
Мы вошли внутрь. Тётя потащила меня к самому алтарю, но я заупрямился и остался у входа. Они с Леной протиснулись к батюшке вплотную и жадно облобызали его руку.
Началась служба.
-    Что есть грех? – обводя глазами паству, спросил батюшка.
Прихожане молчали.
-    Что есть грех? – повторил вопрос священник.
Вновь молчание встретило его слова.
-    Что есть грех, спрашиваю я вас?
И опять никто не осмелился ответить ему.
-    Грех есть сдержанность плоти, - дал заключение батюшка. – Грех есть усмирение желаний. Грех есть боязнь телесного и отрицание благостей его. Не бойтесь женщину, братья! Не стесняйтесь мужчину, сестры! Лишь в единстве противоположностей постигают рабы Божии счастие вечное. Человек одинок, он потерян в бескрайностях пространств и мыслей собственных. Страшно ему, боязно ступать по тверди земной. Ибо на каждом шагу сомнения. На каждом шагу страх и безысходность. Ищет человек тепла и понимания в метаниях своих. Так не бойтесь же находить их в ближнем своём! Не бойтесь отдаваться ему как духовно, так и телесно! Ищите и обрящите счастие в соитии добровольном, ибо смысл его – в рождении искры Божьей. Неужели Христос боялся и презирал ближнего своего? Нет! Любил Христос ближних своих, любил ненасытно и искренно. Ежедневно любил и еженощно. Так уподобимся же, братья и сестры, Господу нашему в деяниях его. Возлюбим ближнего своего и найдём в нём искомое и долгожданное счастие, нахождение коего есть смысл нашей быстротечной жизни. Ебитесь и будете счастливы!
Проповедь произвела на прихожан огромное впечатление. Люди стали разбиваться по парам. Какая-то старушонка подвалила ко мне, но мне удачно удалось передать её дедушке на костылях. Через несколько минут всё пространство церкви занимали трахающиеся пары.
Тёти Марины с Леной среди них не было - после проповеди они проследовали за батюшкой. Какое-то время я ждал их снаружи. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать – они не возвращались. Местный служка объяснил мне, что батюшка должен сейчас почивать в подсобке за церковью. Я обошёл здание церкви, нашёл сарайчик подсобного помещения и заглянул внутрь. Тётя Марина стояла, нагнувшись, у стены. Батюшка, задрав рясу, ебал её в жопу. Что-то шевелилось у него под рясой сзади. По обуви, выглядывавшей из-под тёмного одеяния священника, я понял, что там примостилась Лена. Видимо она лизала попу анальное отверстие. В углу подсобки стоял катушечный магнитофон «Олимп», звучала песня Since I’ve Been Loving You группы Led Zeppelin.
-    Тётя Марина, вы скоро? - позвал я тётю.
-    Скоро, Володь, скоро, - отозвалась она, повернувшись на голос. – Минут пять ещё.
-    Это тот самый Володя? - не прекращая движения бёдрами, спросил не то тётю, не то меня батюшка.
Взгляд его, хоть и улыбчивый, показался мне зловещим.
-    Он самый! – ответила тётя.
-    Молодец! – кивнул мне поп. – Снимайся и дальше. Богоугодное это дело.

Через час нас принимали в Центральном Комитете Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи. Церемония была скромной, но торжественной. Вела её министр культуры Фурцева.
-    Друзья! – начала она свою речь. – Сегодня мы собрались по очень торжественному поводу. Сегодня мы чествуем молодых кинематографистов, актёров, блистательно сыгравших в популярном детском фильме «Золотой Ключик». Решением Центрального Комитета Комсомола этот фильм награждён Ленинской Премией.
Раздались аплодисменты. Были они не очень бурными – в комнате находилось человек двенадцать, не больше – но очень тёплыми.
-    Я прошу Лену и Володю подойти ко мне, - обратилась к нам Фурцева, - и получить свои заслуженные награды. Ну а после церемонии, по традиции, мы поиграем в фанты.
Мы с Леной вышли вперёд. Фурцева вручила нам папки с грамотами, расцеловала и предложила сказать ответное слово. Первой начала Лена.
-    Моя пизда принадлежит моей Родине! – звонко прокричала она. – Я готова и впредь без остатка отдавать себя служению Советскому строю и Коммунистической идее!
Слова её были встречены долгими овациями. Следующим должен был говорить я.
Я видел, как смотрели на меня все эти суккубы, как они ждали от меня благодарностей, добровольного унижения и признания их власти надо мной. Они ждали от меня нечто подобного, что и слова суккуба Лены, что-то вроде: «Мой хуй принадлежит вам, благородные Коммунистические суккубы. Сосите его на здоровье, ебите меня и забирайте из меня всю мою энергию, всю мою юную и нерастраченную жизнь. Я принадлежу вам и готов отдать себя без остатка служению вашим идеям». Но я не говорил подобных слов. Я стоял и молчал.
Напряжение возрастало. Комсомолки стали переглядываться и особенно требовательно смотрели на тётю Марину. Видимо она была напрямую подотчётна им. Тётя Марина в свою очередь посылала мне умоляющие взгляды.
-    Спасибо, - сказал я и отошёл в сторону.
Хлопки были жиденькие. Они почувствовали мою непокорность, по их взглядам я понял это. Тем не менее церемония продолжилась.
-    Ну а сейчас, - зазвучал елейный голосок Фурцевой, - я прошу внести шампанское и организовать площадку для игры в фанты.
Официанты внесли подносы с бокалами шампанского, в центре комнаты поставили стул и одна бойкая комсомолка стала собирать в подол у всех присутствующих предметы для игры в фанты. У меня не нашлось ничего, кроме десятикопеечной монеты.
Товарищ Фурцева уселась на стул, комсомолка встала за её спиной и достала первый предмет. Им оказалась моя монетка.
-    Что делать этому фанту? – спросила комсомолка.
-    Этому фанту, - задумчиво и по слогам начала Фурцева, - надо отъебать кулаком, а заодно и полизать у всех присутствующих здесь комсомолок. Ну и у меня тоже.
Все радостно захлопали в ладоши.
-    А чей же это фант? – оглядывались комсомолки по сторонам. – Чей же он?
-    Ба, да это же Володин! – воскликнула тётя Марина. – Ай да Володя, ай да счастливчик!
«Всё подстроено! – понял я. – Сейчас они будут жестоко ебать меня. Может быть даже до тех пор, пока я не сдохну».
-    В кружок, девочки! – заголосила Фурцева. – В кружок и рачком!
Через мгновение меня окружало плотное кольцо голых женских задниц. Комсомолки вместе с Фурцевой, Леной и тётей Мариной стояли раком и ждали от меня ласк. Тяжело вздохнув, я начал действовать.
Первой конечно же надо было оприходовать товарища Фурцеву. Пизда её была немолодой и поношенной. Я засунул в неё кулачок и стал ковыряться им в бездонных пространствах министерского влагалища.
-    Глубже! – визгливо вскрикнула Фурцева. – Ещё глубже, я ничего не чувствую!
Я засунул руку почти по локоть. Судя по блаженному выдоху, товарищ Фурцева начала что-то чувствовать. Я отчаянно водил рукой и покрывался потом.
-    А теперь языком! – приказала Фурцева.
Пришлось включить всю волю, чтобы заставить себя погрузиться ртом в её пизду. Тем не менее, я нашёл в себе силы.
Вслед за Фурцевой я по очереди удовлетворял всех комсомолок. Мне подумалось, что может быть тётя Марина вместе с Леной пожалеют меня и не станут настаивать на их удовлетворении, но куда там! Они и не думали потакать мне. Я лизал и у них.
Когда все были удовлетворены, я почувствовал себя обессиленным. «Ну всё, - подумалось мне, - на сегодня отстрелялся». Но к небывалому своему удивлению вскоре я обнаружил, что всё для меня только начинается.
-    Что делать этому фану? – спросила у Фурцевой бойкая комсомолка, когда министр снова уселась на стул для продолжения игры.
Я увидел, что в руке её вновь находится моя десятикопеечная монета.
-    Этому фану, - ответила Фурцева, - завязать глаза, положить его на пол и садится по очереди на его хуй. Он должен выдержать тысяча и одну посадку. Не отпускать его до тех пор, пока не выполнит задание!
-    Это нечестно! - крикнул я. – Мой фан только что вышел из игры.
-    В нашей игре, - сказала Фурцева, - не учитывается количество выполненных заданий. Один и тот же фан может участвовать бесконечное число раз.
-    Это нечестно! – в отчаянии оглядывался я по сторонам. – Я не выдержу этого. Я умру.
-    Выдержишь, выдержишь, - улыбались мне комсомольские рожи. – Ты же секс-гигант, порнозвезда.
-    Нет! – закричал я. – Я не хочу этого! Отпустите меня!
Я бросился сквозь тела к выходу. Суккубы не ожидали такого развития событий. Я видел их поражённые лица, провожавшие меня, бегущего и кричащего, до дверей. Врезавшись плечом в двери, я распахнул их, и выскочил в бесконечно длинный коридор. Куда бежать я не знал. Повернув наугад направо, я бросился по коридору наутёк.
-    Стой! – кричали мне сзади. – Держите его, держите!
Я пробегал мимо каких-то людей, изумлённо взиравших на меня. Некоторые их них пытались схватить меня, но я ловко увёртывался от их рук. Несколько мгновений спустя я обнаружил себя на улице. Оглянувшись, я увидел выбегавшую за мной из здания толпу комсомольских суккубов. Больше я не оборачивался. Перед глазами мельтешили лица, машины, деревья. Я бежал и бежал, стремясь лишь к одному - найти безопасное место, чтобы перевести дух.

Несколько часов я отлёживался в кустарнике на каком-то пустыре. Состояние моё было подавленным. Я пребывал на грани отчаяния. Что мне сейчас делать, куда идти, у кого просить помощи и зашиты в этом жестоком мире суккубов – я не знал.
Наверняка меня уже искали. Несколько раз я слышал сирены проезжавших невдалеке автомобилей. Я был уверен, что это сирены милицейских машин, которые шастали по городу в поисках сбежавшего мальчика Володи.
Лишь с наступлением темноты рискнул я выбраться из своего убежища. Москва казалась мне сейчас холодной, отстранённой и жестокой. Я шарахался от каждого прохожего, от каждого автомобиля и даже от кошек с собаками, подозревая и в них агентов суккубов.
В одной из «хрущёвок», на первом этаже, работал телевизор. Шёл футбол, матч чемпионата мира СССР – Польша. Я забрался на дерево, что росло прямо у подъезда, и сквозь стёкла квартиры стал смотреть матч.
Нашей сборной была необходима победа. И мы, и поляки выиграли у бельгийцев, но поляки с более крупным счётом. Их устраивала и ничья.
Полтора часа отчаянных, но весьма бессмысленных действий наших футболистов не принесли результата. Даже Хорен Оганесян, сыгравший весь матч, выглядел на удивление бледно. Игра завершилась нулевой ничьей. Торжествующие поляки обнимали друг друга – они вышли в полуфинал. Грустные советские футболисты, понурив головы, уходили с поля.
Я грустил не меньше футболистов.
-    Чёрт возьми! – зашевелились вдруг во мне странные, но приятные мысли, от которых я моментально взбодрился. - Настоящее… Я понял, что является здесь Настоящим! Это футбол! Чемпионат Мира происходит в реальности, он настоящий! Футбол – единственное Настоящее, что есть в этом проклятом мире суккубов!
От радости я чуть не свалился с дерева.
-    Вот только как мне встретиться с живым футболистом? Да и сможет ли он мне помочь?


                              ПРОДОЛЖЕНИЕ   СЛЕДУЕТ